Не только географическое положение формировало характер русского народа. Не менее важное значение имел и климат. О его влиянии на ход русской истории и на русский культурный архетип писали С.М. Соловьев, В.О. Ключевский, Р. Пайпс и многие другие. Русский философ И.А. Ильин наиболее тяжким бременем, доставшимся русскому народу, считает бремя природы. Он пишет:
«...этот океан суши, оторванный от вольного моря, которое зовет и манит (вспомним былину о Садко), но само не дается и нам ничего не дарит. Эта гладь повсюдная, безгорная; и лишь на краю света маячат Карпаты и Кавказ, Урал и Саяны, не ограждая нас ни от бури, ни от врага. Эта почва, скудная там, где леса дают оборону, и благодатная там, где голая степь открыта для набега. Эти богатства, сокрытые в глубине и не дающиеся человеку до тех пор, пока он не создаст замирение и безопасность. Эти губительные засухи, эти ранние заморозки, эти бесконечные болота на севере, эти безлесные степи и сыпучие пески на юге - царство ледяного ветра и палящего зноя».
Сравним климатические особенности России и Западной Европы, а также США для более четкого понимания всей сложности климата России (табл. 2.2 и 2.3).
Современный исследователь Л. Милов, доктор исторических наук, полагает, что важность природно-климатических условий для развития русского исторического процесса и для формирования русского культурного архетипа состоит в следующем:
- именно природно-климатические условия определяют существенные черты обстановки человеческой деятельности, которая представляет собой основное содержание исторического процесса;
- в повседневной деятельности, когда человек приспосабливается к природной среде, вырабатываются определенные стереотипы поведения, привычки и навыки, а также закрепляющие их психологические установки, эмоциональные реакции, задающие контуры национального характера;
- в непосредственной связи с условиями деятельности людей находятся нормы, идеалы и ценности их культуры, их предпочтения и отрицательные реакции, совокупность которых обозначается понятием «менталитет».
Говоря о значении географического фактора в развитии культуры России, известный исследователь её П.Н. Милюков использует термин «месторазвитие». Он пишет о том, что, сопоставляя каждое месторазвитие с развившейся в нем культурой, мы можем заметить, что и самый порядок развития культур соответствует степени благоприятствования климатических условий той или другой культуре. Хронологически древнейшие культуры развиваются в месторазвитиях, наиболее щедро обставленных природой. Следующие по времени идут за ними в порядке ухудшения антропогеографических условий... В этой хронологической последовательности русскому месторазвитию принадлежит определенное место. Возрастание континентальности и пустынности климата отзывается и на запоздании соответствующих культур и на их введении в общую связь.
Колыбелью и «месторазвитием» русской культуры являлась Восточно-европейская (Русская) равнина - одна из крупнейших (площадь около 4 млн км2) равнин земного шара. На севере равнина заходит за полярный круг почти до 70 градусов северной широты, а на юге достигает берегов Черного и Каспийского морей (45 градусов северной широты). Расстояния на Русской равнине измеряются тысячами километров, что превращает её в огромный континентальный массив. Для равнины характерны постепенные смены ландшафтов на коротких расстояниях и большие различия между удаленными одна от другой территориями. Холодные тундры и солнечные степи, заболоченная тайга и безводные пустыни, еловая лесотундра и дубовая лесостепь - таково разнообразие ландшафтов Русской равнины.
Рельеф Восточно-европейской равнины определяет её климат. Равнинный рельеф создает благоприятные условия для свободного обмена воздушными массами между удаленными один от другого районами. Арктический воздух время от времени в виде волн холода прорывается до южных границ Русской равнины, а летом, в июле, континентальный тропический воздух в отдельные дни продвигается на север до Архангельской области. Уральский хребет не представляет собой препятствия для проникновения на Русскую равнину континентального полярного воздуха сибирского происхождения. Такое соприкосновение и взаимопроникновение качественно различных воздушных масс вызывает неустойчивость на Русской равнине климатических явлений, частую смену одних типов погоды другими.
Географическое положение, рельеф, климат определили и природные зоны Русской равнины (почвы, растительный и животный мир). Ландшафтные зоны тундры, лесотундры, тайги, смешанных лесов, лесостепи, степи и полупустыни сменяют друг друга по мере продвижения с севера на юг. Северо-запад равнины переувлажнен (озера, болота), а юго-восток засушлив. Крупнейший речной бассейн равнины - Волжский не связан с Мировым океаном, а ряд рек (Северная Двина, Печора) впадают в Северный Ледовитый океан. Зона благоприятных для обработки почв-черноземов лежит в полосе недостаточного увлажнения. Колебания климата, доходящие до катастрофических засух в степной зоне порождают неурожаи, что позволяет квалифицировать черноземную полосу России как зону рискованного земледелия. Север Европейской части России и Сибирь отличаются коротким летом, резкими весенне-осенними заморозками, продолжительной и холодной зимой. Если в США зона холодного климата занимает 21 %, умеренного 43 %, а теплого и жаркого - 36 % территории страны, то в пределах СССР (в границах 1991 г.) - соответственно 73, 22, 5 %. Для Российской Федерации соотношение ещё менее благоприятно. Из 17 млн квадратных километров её территории 3 млн занимают зоны тундры и лесотундры, площадь вечной мерзлоты составляет 10 млн квадратных километров. Для развития хозяйства природные условия России неблагоприятны.
Прекрасно сказал о географии Европейской части России великий историк В.О. Ключевский. Он писал, что к довершению географического сродства с Азией эта равнина переходит на юге в необозримую маловодную и безлесную степь пространством в 10 тысяч кв. миль и приподнятую всего саженей на 25 над уровнем моря. По геологическому своему строению эта степь совершенно похожа на степи внутренней Азии, а географически она составляет прямое, непрерывное их продолжение, соединяясь со среднеазиатскими степями широкими воротами между Уральским хребтом и Каспийским морем и простираясь из-за Урала сначала широкою, а потом всё суживающеюся полосой по направлению к западу, мимо морей Каспийского, Азовского и Черного. Это как бы азиатский клин, вдвинутый в европейский материк и тесно связанный с Азией исторически и климатически. Здесь искони шла столбовая дорога, которой чрез Урало-Каспийские ворота хаживали в Европу из глубины Азии страшные гости, все эти кочевые орды, неисчислимые, как степной ковыль или песок азиатской пустыни. Умеренная, во всем последовательная западная Европа не знает таких изнурительных летних засух и таких страшных зимних метелей, какие бывают на этой степной равнине, а они заносятся сюда из Азии или ею поддерживаются. Столько Азии в Европейской России. Исторически Россия, конечно, не Азия; но географически она не совсем и Европа. Это переходная страна, посредница между двумя мирами. Культура неразрывно связала её с Европой; но природа положила на неё особенности и влияния, которые всегда влекли её к Азии или в неё влекли Азию.
Эту связь России с Азией особенно подчеркивали сторонники евразийства - историко-культурологической концепции, сформировавшейся в XX в. (Г.В. Вернадский, Н.С. Трубецкой, П.Н. Савицкий и др.). В своей книге «Русская история» создатель исторической концепции евразийства Георгий Вернадский (1887-1973) пишет, что деление России на Европейскую и Азиатскую «не только не обосновано и не оправдано исторически, - оно вводит в заблуждение и географически... Никто не может изменить тот факт, что географически Европейская и Азиатская Россия едины. По обе стороны Урала находятся те же самые зоны тундры, лесов и степей, сыгравшие одинаково важную роль в развитии русского народа... Россию мы рассматриваем как географическое единство -Евразию, но этот термин будет малопонятен без прояснения неправильных концепций, которые громоздятся вокруг него. В моем употреблении термин «Евразия» выражает не определенную со-цио-историческую комбинацию Европы и Азии, а громадную специфическую географическую область земного шара в центре континента. Она состоит из целого ряда больших, соединенных между собой равнин (Белое море, Кавказская, Западно-Сибирская и Туркестанская).
Пространства России включили в себя почти все климатические зоны - от вечной мерзлоты до субтропиков. Тем не менее на большей части России климат континентальный, который подвержен резким перепадам температур. Зима длится примерно 56 месяцев.
Основной род занятий в Центральной России, составившей историческое ядро Русского государства - земледелие, а потому столь серьезное значение играют климатические условия. На Западе существовал миф о том, что Россия - страна благоприятная для сельского хозяйства и что русский народ просто не понимает, как правильно воспользоваться огромной территорией. Но И. А. Ильин, анализируя климатические особенности России, писал, что иностранцы не берут в расчет подземный слой вечной мерзлоты, который не оттаивает никогда, даже в самое жаркое лето. Философ приводит данные профессора С. Прокоповича о том, что этот слой вечной мерзлоты занимает около 10 млн квадратных километров, или 47 % всей территории России.
В России период, пригодный для сева и уборки урожая, длится от 4 до 6 месяцев, а в Западной Европе он составляет 8-9 месяцев. Получается, что у западноевропейского крестьянина на 50100 % больше времени на сельскохозяйственные работы, чем у русского. Цикл сельскохозяйственных работ был чрезвычайно коротким, занимая всего 125-130 рабочих дней. В течение, по крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации, когда худородные почвы требовали тщательной обработки, а времени на неё у него просто не хватало, как и на заготовку кормов для скота. Находясь в столь жестких условиях, пользуясь довольно примитивными орудиями, крестьянин мог лишь с минимальной интенсивностью обрабатывать свою пашню, а его жизнь чаще всего напрямую зависела только от плодородия почвы и от капризов природы. Практически это означало для крестьянина буквально неизбежность труда без сна и отдыха, с использованием всех ресурсов семьи (детей, женщин и стариков). Крестьянину на западе Европы такого напряжения сил не требовалось, ибо сезон работ был гораздо более длительным, а следовательно, и ритм труда более благоприятным.
Фундаментальные особенности ведения крестьянского хозяйства в конечном счете наложили своеобразный отпечаток на русский национальный характер. Прежде всего, речь идет о способности русского человека к крайнему напряжению сил, концентрации на сравнительно протяженный период времени всей своей физической и духовной потенции. Вместе с тем вечный дефицит времени, веками отсутствующая корреляция между качеством земледельческих работ и урожайностью хлеба не выработали в нём ярко выраженную привычку к тщательности, аккуратности в работе, не могли не создать настроений определенного скепсиса по отношению к собственной работе, что, в свою очередь, отразилось на определенных поведенческих особенностях русского крестьянина. В частности, в русском человеке нет привычки к размеренному постоянному труду, зато присутствуют небрежность в работе, пассивное отношение к своему собственному хозяйству, безразличие к удручающей перспективе своей собственной жизни и жизни членов семьи, трагическая апатия по отношению к жизни и к Богу, отсутствуют пунктуальность и тщательность. Отсюда выделяющаяся в русском народе такая черта, как изумительное равнодушие или крайняя беспечность насчет тех опасностей, которые угрожают не только здоровью, но и самой жизни.
Журнал МВД в конце XIX в., описывая подобные ситуации, отмечал, что это не есть признак болезненного повреждения духовной природы, происходящего от малодушной уверенности в бессилии избежать того, что присуждено неотвратимым роком, или от печальной утраты всякой веры в достоинство и прелесть земного бытия от черного, отчаянного сплина. Это, напротив, есть следствие как будто избытка жизненной энергии, избытка душевных сил, безусловно самонадеянных и потому безрасчетно разгульных. «Смерть - копейка, голова - дело наживное!» - говорит себе русский человек и, махнув рукою, с беззаботным спокойствием лезет в огонь и в воду, часто не только без нужды, но даже без всякого повода, единственно для того, чтобы не дать себе труда сделать несколько лишних шагов в обход вправо или влево. Не зря любимой русской поговоркой остается «Двух смертей не бывать, а одной не миновать!».
Природа очень часто смеется над самыми осторожными расчетами великоросса, а своенравие климата и почвы обманывает его самые скромные ожидания. Привыкнув к таким обманам, пишет знаменитый историк В.О. Ключевский, расчетливый великоросс любит подчас очертя голову выбрать самое что ни на есть безнадежное решение, противопоставляя капризу природы каприз собственной души. Эта наклонность дразнить счастье, играть в удачу и есть великорусский «авось». «Авось» вообще стало одним из доминантных понятий в русском культурном архетипе, обозначает оно безрассудность, наклонность «дразнить» судьбу, «играть в удачу». «Авось» - есть некая беспечность, составляющая необходимую принадлежность экономических отношений русских: легкость материального труда, не требующая глубоких соображений и т. д., - считает М.Е. Салтыков-Щедрин. Он также отмечает, размышляя об «авось»: «Это чувство воспитано в нём самой жизнью, не представляющею ничего, кроме случайностей, которых нельзя ни предотвратить, ни предвидеть. При таком положении вещей равнодушие к будущему и непредусмотрительность делаются явлениями вполне нормальными и логически последовательными».
Русскому культурному архетипу присущ универсализм мышления, умение действовать не по стандартным шаблонам, а по сложившейся ситуации. Об этом говорит и И. А. Ильин, утверждая, что русский человек одновременно преодолевает затруднения не путем дальновидного расчета, по заранее выработанному плану, а посредством импровизации в последнюю минуту. Это напрямую связано с русским «авось», со свойственным русским иррационализмом, проявляющимся в безрассудстве, в неподдающихся объяснению с точки зрения логики поступках. Не зря В. Белинский называл «авось» болезнью русского человека, его нравственным недостатком. Однако, как верно отмечает В.К. Трофимов, в силу противоречивой природы национально-ментальных свойств, даже такое, казалось бы, безнадежно отрицательное качество дает русским некоторое преимущество перед другими народами, особенно в творческих видах деятельности и проявляется это, прежде всего в том, что для русских нет понятия «нерешаемая задача». Они по складу мышления более универсальны и поэтому без всякой боязни берутся за работу, на первый взгляд невыполнимую. Ни в одном европейском языке нет русского поэтического, даже геройского «авось», с которым русский города берет. Как отмечает Н. Огарев, даже исключительные русские люди в поступках идут на авось - слово, которое выражает фатализм воли Господней. Наше «авось» выражает положительное вероятие и употребляется беспрестанно, особенно с присовокуплением: Бог поможет. Авось Бог поможет.
Экстенсивный характер земледелия, его рискованность сыграли немалую роль в выработке в русском человеке легкости к перемене мест, извечной тяге к «подрайской землице», к «беловодью» и т. п., чему не в последнюю очередь обязана Россия её огромной территорией. Д. Мордовцев, например, отмечает, что русский народ, несмотря на оседлый характер, свойственный земледельческой стране, склонен к бродячей жизни, что без видимых причин он покидает родину и идет искать чего-то на чужой стороне. Ему вторит и М. Горький, подчеркивая, что в русском крестьянине ещё не изжит инстинкт кочевника, он смотрит на труд пахаря как на проклятие Божие и болеет «охотой к перемене мест». У него почти отсутствует боевое желание укрепиться на избранной точке и влиять на окружающую среду в своих интересах, если же он решается на это - его ждет тяжелая и бесплодная борьба. Стремление к подвижности, к поискам «лучшей земли» было обусловлено ещё и историческими факторами. Ещё с XVII в. расширение российского государства складывалось таким образом, что основные тяготы по обеспечению экспансии ложились на ядро государства, на его исконные земли. Именно здесь крепостное право было особенно свирепым, именно отсюда поступала большая часть рекрутов для различных военных кампаний, именно тут существовали самые высокие налоги. На окраинах было гораздо легче. Сибирь почти не знала крепостного права, в Малороссии оно было несравнимо мягче, и в эти регионы постоянно шла миграция из центральных частей России. «Такова уж, видно, историческая миссия русского племени, - писал И. Аксаков. - С самого начала своего исторического бытия он наметил себе просторные рамки, воспитался на этой идее простора, - простор воздействовал даже на его духовную природу, простор манил и манит его до сих пор»... «"Кочевник" по своей природе... русский человек (особенно тот его тип, который зовется великорусским), вызвал даже принудительные относительно себя меры, чтобы приурочить его, прикрепить его к оседлости: такое прикрепление к земле понадобилось не только для сел и деревень (где оно породило даже крепостное право), но и для посадов и городов. Вместо упорной борьбы на месте... он - при всякой невзгоде - или "отъезжал" (если он боярин), или разбегался врозь, уходил, благо было куда уходить! "Ходить", бывать, это и в старину, и теперь - дело ему любезное. "Гулящие люди", "казачество", отхожие промыслы, куда отправляются чуть ли не тысячные подвижные артели, -странничество, возведенное даже на степень религиозного подвига (чуть не обязательного условия душеспасения), наконец, недавние и современные бродяги - это лишь разные виды всё того же непоседства, которое было бы совершенно неправильно объяснять только экономическою нуждою. И теперь ещё русский крестьянин готов кружить, готов бегать, просто оттого, что "надоело", от "охоты к перемене мест", по духу малорусской пословицы: "хоть горше, да инше", одним словом - с тоски, неудачи у себя дома, часто по причине очень неважной, даже не раздумывая долго».
Важна роль странника, бродяги не только в русской культуре, но и, пожалуй, в истории. Ведь бродяжничеством жила Русь и после тех времен, когда собственно сформировалось само государство, бродягами она расширила свои пределы, ими же отстояла свою независимость и от кочевых орд, бродяги же колонизировали и север, завоевали Сибирь, населили Дон и Урал. «Бродяжничество, как вольный переход с одних земель на другие, и теперь живет в народе как одно из коренных начал его быта, и движет народом на всех путях, хотя и под другими именами, с другими оттенками».
Л. Смирнягин, доктор географических наук, вводит наряду с понятием географической подвижности понятие подвижности ментальной, понимая под ней извечную русскую тягу к уходу, тоску по странам обетованным, охоту к перемене мест. В основе «ментальной подвижности», по его мнению, «лежит не просто пессимистическая оценка своей нынешней жизни, но и жесткая увязка такого пессимизма с фактом проживания именно в данном месте, а также неколебимая вера в то, что самый верный способ кардинально улучшить свою жизнь - это бежать куда-нибудь подальше, на окраину русской ойкумены, где процветают некие блаженные страны вроде "страны Муравии". В этом свете исходное место обитания представлялось юдолью, которая не поддается улучшению, а потому и не заслуживает заботы и чрезмерного внимания. Прикрепление к земле выглядело насильственным и рождало отторжение самой этой идеи как чего-то внешнего, навязанного».
Б. П. Вышеславцев в работе «Русский национальный характер» говорит о том, что одной из центральных идей русских сказок, а следовательно, бессознательной мечтой русской души является искание «нового царства и лучшего места», постоянное стремление куда-то «за тридевять земель». В этом, говорит философ, есть, конечно, нечто общее сказочному миру всех народов: полет над действительностью к чудесному, но есть и нечто своё, особенное, какое-то странничество русской души, любовь к чужому и новому здесь, на земле, и за пределами земли: «Града грядущего взыскуем». Н.А. Бердяев писал о том, что тип странника так характерен для России и так прекрасен.
«Странник - самый свободный человек на земле. Он ходит по земле, но стихия его воздушная, он не врос в землю, в нем нет приземистости. Странник свободен от «мира», и вся тяжесть земли и земной жизни свелась для него к небольшой котомке на плечах. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника. Русский тип странника нашел себе выражение не только в народной жизни, но и в жизни культурной, в жизни лучшей части интеллигенции. И здесь мы знаем странников, свободных духом, ни к чему не прикрепленных, вечных путников, ищущих невидимого града».
Самым тягостным испытанием для Ильи Муромца, его богатырского духа, стала его многолетняя неподвижность, лишившая прирожденного странника «чиста поля».
Философ говорит о том, что тип странника характерен для русской литературы, он есть и у Пушкина, и у Лермонтова, и у Гоголя, и у Толстого. Один из центральных мотивов русской литературы - мотив странничества. Земное существование человека -лишь временное, оно пройдет «как с белых яблонь дым». У С.А. Есенина читаем:
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -Пройдет, зайдет и вновь оставит дом.
Не вернусь я в отчий дом,
Вечно странствующий странник.
Не случайно изба, символизирующая Русь, земное бытие, украшается коньком на крыше, как писал Н. Клюев:
...на кровле конек
Есть знак молчаливый, что путь наш далек.
Посадив конька на крышу, русский мужик уподобил свою избу под ним колеснице. Есенин писал, что деревянный крашеный конек на крыше русской избы - символ того, что Русь вся в походе, в движении, недаром он говорит о «скифской мистерии вечного кочевья»: «Я еду к тебе, в твои лона и пастбища», говорит наш мужик, запрокидывая голову конька в небо. Такое отношение к вечности как к родительскому очагу проглядывает и в символе нашего петуха на ставнях». П.Я. Чаадаев писал:
«. В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками».
Н. А. Бердяев отмечал:
«Россия - страна безграничной свободы духа, страна странничества и искания Божьей правды. Тип странника так характерен для России и так прекрасен. Величие русского народа и призванность его к высшей жизни сосредоточены в типе странника».
Странники града своего не имеют, они града грядущего ищут.
«В России, в душе народной есть какое-то бесконечное искание, искание невидимого града - Китежа, незримого дома. Перед русской душой открываются дали и нет очерченного горизонта перед духовными её очами».
По сути, русское странничество, как особое явление, духовное и психологическое, есть самобытная форма русского мессианства.
Но в то же время рискованность земледелия умножала в русском человеке тягу к традиционализму, укоренению привычек («хлебопашец есть раб привычки»), порождала в сознании русского крестьянина идею всемогущества Господа Бога в крестьянской жизни. Труд - трудом, но главное зависит от Бога, вспомним русские пословицы и поговорки: «Все под Богом ходим», «Бог не родит и земля не дает», «Не конь везет, Бог несет», «Человек гадает, а Бог совершает» и др.
С другой стороны, тяжкие условия труда, сила общинных традиций, внутреннее ощущение грозной для общества опасности пауперизации дали почву для развития у русского человека необыкновенного чувства доброты, коллективизма, готовности к помощи, вплоть до самопожертвования. Суть ведущего типа мотивации личности в русской культуре можно определить так: для достижения общего блага необходимо стремиться понимать других, ограничивая себя. Речь идет о том, что благополучие общества строится на нашем доброделании и самоограничении. И это понимается как высший закон устроения мира, и в этом - принятие и оправдание добра как основы мироздания. Мир без добра - мир неправильный и ненастоящий. В этом - основа основ русского мировоззрения и русского национального характера. Доброта русского народа, по мнению Н.О. Лосского, высказывается и в отсутствии злопамятности. Русские люди, по словам Ф.М. Достоевского, «долго и серьезно ненавидеть не умеют». Отсюда, верно подмечает Н.М. Лебедева, органичное неприятие русским человеком мести, что часто рождает непонимание и даже презрение со стороны многих народов. Особенность доброты русского народа, продолжает исследователь, в том, что она чужда сентиментальности, это - жизнь «по сердцу», подлинное сердечное отношение к другому человеку. Как пишет русский философ Н.О. Лосский, «жизнь по сердцу» создает открытость души русского человека и легкость общения с людьми, простоту общения, без условностей, без внешней привитой вежливости, но с теми достоинствами вежливости, которые вытекают из чуткой естественной деликатности.
Самопожертвование в нашей культуре, как верно отмечает доктор психологических наук Н.М. Лебедева, абсолютная ценность. В истории, подчеркивает она, несколько раз происходили довольно странные вещи - накануне и во время страшных бед, грозивших человечеству уничтожением, многие европейские страны, их культуры бывали спасены добровольной кровавой жертвой России. Однако после того, как правило, платили забвением, а то и ненавистью и предательством. Таких уроков истории немало. А ведь ещё А.С. Пушкин взывал к Европе в 1831 г.:
И ненавидите вы нас...
За что ж? ответствуйте за то ли,
Что на развалинах пылающей Москвы
Мы не признали наглой воли
Того, под кем дрожали вы?
За то ль, что в бездну повалили
Мы тяготеющий над царствами кумир
И нашей кровью искупили
Европы вольность, честь и мир?
Природа и климат Руси, по высказыванию В.О. Ключевского, часто смеется над самыми осторожными расчетами русского. Своенравие климата и почвы обманывает самые скромные его ожидания. Невозможность рассчитать наперед (неожиданные метели и оттепели, непредвиденные августовские морозы и январская слякоть), заранее сообразить план действий и прямо идти к намеченной цели заметно отразились на складе ума великоросса. Человек может или махнуть на все рукой («двум смертям не бывать, а одной не миновать»), или уйти в мечту (упование на чудо, авось). С одной стороны, сосредоточенность на повседневном долготерпении, к которым приучила бедность и скупость природы, а с другой - вера в самые невероятные картины будущего. Отсюда и ещё одна черта русского характера - русский человек практически никогда не заглядывает далеко вперед, оно для него не просто непредсказуемо, оно в принципе неизвестно. А. Гакстгаузен в подтверждение этой мысли высказывается так:
«Русский человек не заботится об отдаленном будущем, он слишком живет настоящей минутой, чтобы предпринять что-нибудь, имеющее не скорый результат».
Русское крестьянство (основная часть народа) в полной мере испытывало на себе удары природной стихии, вызывавшие неурожаи. По подсчетам отечественных исследователей Е. Борисенкова и В. Писецкого, изучивших сообщения русских летописей о стихийных бедствиях, вызывавших голод, за семь столетий (с конца X по конец XVII в.) Русь в целом или её отдельные земли пережили более 200 голодных лет из-за климатических колебаний. В XI столетии отмечено 8 засух, а в XII в. -12. Затем наступило похолодание. Климатический перелом XIII в. совпал для Руси с монголо-татарским нашествием. Ещё накануне вторжения Батыя отмечались необычайно холодные годы. За 1211-1230 гг. было 14 голодных лет, что привело к потере значительной части населения. В целом за трагическое XIII столетие на Русь обрушилось 12 засух и 15 необычайно холодных зим. В начале 1270-х гг. из-за сильных дождей 4 года подряд не родился хлеб. Следующий XIV в. принес Руси 29 голодных лет. Из 12 засух 8 поразили все русские княжества (1325, 1364-1365, 1371 гг. и др.). Русский человек, несмотря на упорный труд и выносливость, не мог обеспечить себе безбедное существование. Даже в 1907 г. И.Н. Божерянов отмечал, что совершенно не во власти людей предотвратить неурожаи. Голодовки - постоянный спутник русского человека. Не случайно с эпохи Ярослава Мудрого люди научились говорить: «Голод есть Божие наказание». За десять веков, приводит данные П. А. Сапронов, Россия пережила более 350 голодных лет.
Климатические условия XV в. позволяют говорить о «малом ледниковом периоде». Трагически холодными годами были 14171423. В 1420 г. отмечались летние снегопады. В целом за XV столетие отмечено 40 голодных лет. Ещё более суров был XVI в. -век опричнины и Ливонской войны. Источники позволяют установить 20 сильных засух, 23 дождливых года, 13 случаев возвратных холодов весной. Итого 45 голодных лет. В результате к концу 60-х гг. XVI в. цена на хлеб подскочила в 10 раз. Голод сопровождался эпидемиями, разгулом опричного террора (разгром Новгорода и других городов в 1570 г.) и наступлением помещиков на права крестьян. Затем последовали бедствия Смутного времени, начавшиеся страшным голодом 1601-1603 гг. (уже в 1601 г. из-за длившихся почти всё лето дождей и начавшегося в сентябре снегопада погибли озимые и яровые хлеба). В 1603 г. по сравнению с 1601 г. цены на хлеб подскочили в 18 раз. В одной Москве за 1601-1603 гг. от голода погибло 120 тысяч человек.
Помимо сурового климата русскому народу приходилось преодолевать низкий биоклиматический потенциал (урожайность зерновых составляла всего лишь сам-2 или сам-3, а в Западной Европе уже в XVIII в. она была сам-18), огромные расстояния и труднодоступность большей части территории (что в несколько раз увеличивало стоимость получаемой продукции), сложные горноклиматические условия залегания полезных ископаемых (что также обесценивало живой труд народа). В результате совокупный прибавочный продукт был крайне низким. Человек нередко стоял на грани гибели. Его участь часто зависела от случая, а чаще - от окружения. М.Е. Салтыков-Щедрин описывая жизнь и быт русского крестьянина, отмечал:
«Трудно идет его работа; горек добытый ею кусок, но слова: "В поте лица снискивай хлеб свой" -слова, никогда ему не читанные, ни от кого им не слышанные, по какому-то обидному насильству судьбы так естественно и всецело слились со всем его существом, что стали в нем плотью и кровью, стали исходною точкой, средством и целью всего его существования».
Жизнь в суровой среде закаляет русский народ. «Природа требует от него выносливости без меры, предписывает ему житейскую мудрость... Русский таит в себе целый заряд напряженности, своеобычную мощь бытия и существования, пламенное сердце, порыв к свободе и независимости» [2, с. 312-313]. М. Уоллес отмечал, что русский крестьянин обладает такою силою выносливости, которая бы сделала честь любому мученику; его способность к продолжительному, упорному, пассивному сопротивлению не имеет ничего подобного себе среди других классов европейского населения.
Русские в принципе народ северный, и суровость климата заставляла людей сплачиваться. Можно заметить, что часто на деревенских домах ставятся сверху два конька или два петушка. Обязательно пара - два близнеца как две души соединенные. В русской культуре укоренилась давняя тяга, чтобы у человека был ему близкий, родной человек, отсюда - стремление к максимальной похожести. Два конька, два петушка означают дом счастливый, в нем есть единение двух душ. Даже цветок есть иван-да-марья - двуполовинный. А Козьма и Демиан - двое святых, покровители кузнецов?
Суровые, контрастные, неблагоприятные для комфортной жизни условия закаляли людей, воспитывая стойких воинов, многотерпеливых граждан, сверхвыносливых обитателей обширной империи, на просторах которой могли затеряться целые народы.
Н.М. Карамзин в «Истории государства Российского» писал о славянах:
«.. .житель полунощных земель любит движение, согревая им кровь свою; любит деятельность; привыкает сносить частые перемены воздуха и терпением укрепляется. Таковы были древние славяне по описанию современных историков, которые согласно изображают их бодрыми, сильными, неутомимыми. Презирая непогоды, свойственные климату северному, они сносили голод и всякую нужду; питались самою грубою пищею; удивляли греков своею быстротою; с чрезвычайной легкостью всходили на крутизны, спускались в расселины, смело бросались в опасные болота и в глубокие реки».
М.Н. Громов в статье «Вечные ценности русской культуры: к интерпретации отечественной философии» отмечает, что
«...резкий континентальный климат (как в природном, так и в социальном смысле) вырабатывал соответствующий стереотип поведения. На Руси с давних пор обстоятельства способствовали возникновению философов не кабинетного типа, в уютной библиотеке спокойно и размеренно обдумывающих проблемы бытия и сознания, но подвижников, мучеников, исповедников идеи, жертвовавших ради истины не только комфортом и карьерой, но нередко и свободой и даже жизнью.».
Страх, порождаемый капризностью и непредсказуемостью климата, и опыт суровой жизни выработали в русском культурном архетипе преклонение перед правом силы, но в то же время уважение к природным стихиям, переходящее в удивление и восхищение красотой и гармонией природы. Это веками воспитывало в русском человеке пассивно-созерцательное, фаталистическое отношение к миру. Прежде чем взяться за дело, русский человек должен вначале поразмышлять о нём. Не случайно у нас говорят: «Утро вечера мудренее», а на Западе - «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня».
Русский философ И.А. Ильин, характеризуя менталитет русского народа, писал: «Наше своеобразие - от нашей природы, от климата, от равнины, от отсутствия близкого моря, от рек, от погоды, от почвы и от растительности; и от далекого рассеяния по пространствам. Мы сами не знаем, когда и как мы вжились в нашу природу и вжили её в себя. Но получили мы от неё много: и страстность, и созерцательность, и неуравновешенность, и свободолюбие, и склонность к лени, и братскую спайку».
Можно отметить, что суровый климат выработал в русском человеке целый ряд антиномических характеристик:
- с одной стороны, способность к крайнему напряжению сил, а с другой - отсутствие привычки к аккуратности и тщательности в работе;
- с одной стороны, умение действовать не по шаблонам, а с другой - надежду на «авось»;
- с одной стороны, легкость к перемене мест, а с другой -традиционализм, присущий хлебопашцу;
- с одной стороны, преклонение перед правом силы, но в то же время уважение к природным стихиям.
Одновременно с этим выделяем ещё ряд качеств, сформированных природно-климатическим комплексом:
- фатализм, пассивность и созерцательность;
- чувство доброты, коллективизма, самопожертвования, без которых невозможно выжить в сложных условиях;
- выносливость, житейская мудрость.