Удивительным по своей яркости, исторической роли и регулярной повторяемости примером аффективного действия выступает так называемый революционный синдром.
Под революционным неврозом следует понимать специфический тип аффективного поведения, предпринимаемый разъяренной толпой во время вооруженного восстания по отношению к тем одиночкам — как правило, представителям высшего класса, — которых она считает виновными в ухудшении своего социального положения. Революция считается восставшей толпой самым подходящим моментом для того, чтобы рассчитаться с реальными или мнимыми обидчиками. Такая форма безрассудного коллективного поведения не предполагает наличия рефлексии, глубокого размышления, рациональных мотивов. Действия разъяренной толпы совершенно инстинктивны, причем происходят на уровне низших животных инстинктов. Одним из таких инстинктов, который руководит революционной толпой, выступает страх.
Наиболее полно и обстоятельно этот феномен освещен в книге французских ученых О. Кабанеса и Л. Наоса (издана в 1906 г.). В ней дается детальное описание поведения масс и отдельных личностей в эпоху Великой французской революции 1789—1799 гг.
Авторы считают психологической основой революционного невроза тотальный страх, охватывающий людей, добровольно лишившихся социальной организации, ценностных ориентаций и предоставленных неизвестности. Падение интеллектуального уровня поведения, эмоциональные крайности, освобождение низменных потребностей и патологических влечений, садизм и массовая истерия являются непременными спутниками революций.
Революционный невроз вносит беспорядочное смятение не только в души отдельных людей, но и в состояние целых обществ. Он наблюдается при одинаковых обстоятельствах и вызывается одинаковыми причинами каждый раз, когда какой-нибудь народ под влиянием исторических условий оказывается в безвыходном положении. Он подобен универсально-историческому закону, действие которого можно обнаружить в самые разные эпохи и у самых разных народов (скажем, в Древнем Риме), в независимых городах-республиках Италии эпохи Возрождения, в Англии, Нидерландах, во Франции и России.
Во время Франко-прусской войны 1870—1871 гг. можно было наблюдать, как развивался бессмысленный панический ужас, в борьбе с которым были бессильны самая величайшая энергия и самая беззаветная храбрость. В течение осады Парижа его жителями овладевал удивительный невроз, похожий на эпидемическую лихорадку. Каждый день возникали самые невероятные, самые нелепые слухи. Они распространялись очень быстро и приводили население в глубокое уныние. В подобные минуты народ был готов принять самые невозможные решения, подсказываемые ему отчаянием. Но затем, с течением времени, обнаруживалось, что чудовищно раздутая весть была лишь праздной выдумкой, не имеющей ни малейшего основания, и паника утихала до следующего случая.
В периоды революций наблюдается, с одной стороны, значительное понижение умственных сил, а с другой — пробуждение животных инстинктов. В результате общество оказывается во власти стихийных, не поддающихся никакому контролю порывов и побуждений. Среди инстинктивных движений, овладевающих всем обществом, едва ли не первое место должно быть отведено паническому страху. Во всех поступках, за которые отвечает анонимная толпа, страх несомненно играет выдающуюся роль. Во времена войн и революций это чувство страха нередко сообщает ходу событий самое непредвиденное направление, изменить которое затем уже никто не в силах. История всех войн и революций — это история панических страхов толпы.
Давно замечено, что озверевшей толпой прежде всего овладевают именно беспредельная распущенность и разнузданность нравов. Этот закон подтверждается многочисленными историческими примерами, и в ряду человеческих страстей жестокость и сладострастие следуют всегда одна за другим.
Что же влияет на психическое состояние народа во время революции? Можно предположить, что возбуждение и гнев толпы, которая чувствует их очень глубоко, переходят в короткое время, благодаря влиянию численности, в настоящее бешенство. После этого нет ничего удивительного в том, что толпа доходит до самых ужасных преступлений.
Синдром численности не раз подтверждался наблюдениями. Так, хорошо известен факт, что храбрость животного увеличивается прямо пропорционально числу сотоварищей, которых он видит перед собой, и таким же образом уменьшается от большей или меньшей степени его изолированности. Численность придает чувство необычайного могущества.
В своей книге О. Кабанес и Л. Насс описывают инстинкты толпы, психологию поведения преследователей и преследуемых, рассматривают проявления революционного вандализма, а также экстравагантности революционной моды, фанатизм революционного языка, особенности революционной литературы и поведенческие признаки революционного невроза.
Анализируя психопатологические элементы, управлявшие французским обществом в 1785—1793 гг., авторы приходят к выводу, что в сущности человек властвует над ходом революционных событий только фиктивно. На самом деле он лишь переживает события, не имея реальной возможности ими управлять. Индивид отчужден от политического хода вещей, а ему кажется, что он господствует над миром. Любая катастрофа, паника, бедствие представляют собой калейдоскоп случайностей, а не логическую последовательность поступков и команд. Никто никем не руководит, хотя функционируют многочисленные штабы, комиссии, отряды.
Над самом деле событиями руководит не партия, группа заговорщиков или мятежный штаб, а страх, который овладевает анонимной толпой. Витающее в воздухе, пронизывающее все и вся тотальное ощущение страха и одновременно чувство вседозволенности придают событиям самое неожиданное течение. Они складываются таким образом, что потом уже ничего изменить нельзя: кому-то отрубили голову, и ее уже не оживишь; где-то имущество родового гнезда или дворцового комплекса растащили по своим лачугам либо спалила бесчинствующая толпа. Что-то безвозвратно утрачено, кто-то безвинно пострадал, кто-то раньше срока был убит. Теперь уже никто не в силах изменить произошедшее. История всех войн и революций — это история панического страха толпы, которая совершила такие поступки, которые в здравом уме и поодиночке никто из ее участников никогда бы не сделал.
Именно такой империей всеобщего испуга предстала авторам Франция 1739—1792 гг. Все боялись друг друга и засыпали как в последний раз. Точной информации в те далекие времена получить было невозможно — не по радио, не по телевидению. Ее источником служили слухи — самый древний и самый непостоянный канал человеческого общения. В ту пору земля буквально полнилась слухами: еще десятерых расстреляли, на центральной площади города кого-то вчера повесили, а в лесах разбойники поедают людей. Только появился слух о несметных полчищах разбойников, подбирающихся к городу, как через час у городской ратуши стоит вооруженная толпа. Ружья, штыки, пики, топоры и даже рабочий инструмент — все собирается, чтобы оказать отчаянное сопротивление. Наиболее отважные образуют передовой отряд, который спешит навстречу неприятелю. Вернутся ли храбрецы? А пока в томительном ожидании женщины, дрожа от страха за своих детей, прячут в тайники, зарывают в землю наиболее ценное имущество. Наступает ночь, страх и смятение усиливаются, под защиту городских стен сбегаются крестьяне из окружных селений. Но вот высланный вперед отряд возвращается с известием, что он не видел нигде никаких разбойников.
Как считают французские исследователи, революционное общество можно сравнить с толпой школьников, убежавших тайком от воспитателя на ближайшее поле. Вначале они бегают, шалят, играют и шумно радуются минутной свободе. Но вот наступает вечер, и детьми овладевает смутное чувство тревоги. Еще немного — и они, испуганно переглядываясь, трусливо жмутся друг к другу. Затем внезапно, изо всех сил бросаются обратно в школу, где их ждет и выговор, и даже наказание, но где они все-таки осознают себя, наконец, в полной безопасности. На самом деле это весьма точное состояние и поведение аффективной толпы, охваченной вначале тотальным пафосом отрицания, а затем отчаянно ищущей твердой опоры в социальном порядке.