Социологию революции нельзя считать таким же отраслевым направлением, как, скажем, социологию города, аграрную социологию или социологию семьи. Здесь не издаются специализированные журналы, нет одноименных кафедр, на эмпирические исследования не выделяются многомиллионные суммы, у входа не толпится многотысячная толпа почитателей и тех, кто считает себя специалистом в этой сфере. Скорее, это камерная предметная область для тех интеллектуалов, кто посвятил свою жизнь историко-сравнительным исследованиям. А может быть, и для тех социологов-универсалов, кому захотелось попробовать свои силы еще в одной теме. Однако эта область может похвалиться не менее значимыми и талантливыми фигурами, чем любая другая, более многочисленная и быстро развивающаяся отрасль социологии.
Американский исследователь М. Хагопьян, глубоко изучивший этот вопрос, предлагает подразделить социологические концепции революции на два типа. Первый, мотивационная теория, интерпретирует революцию в узком смысле, ибо учитывает либо только явные, либо только латентные функции. Вторая, функциональная теория, рассматривает революцию в широком смысле и учитывает в равной мере оба ее аспекта. Согласно терминологии Роберта Мертона, у революции, как и у любого другого социального действия, есть две стороны: первая — явная, или манифистируемая, вторая — скрытая, или латентная. Явная сторона социального действия подразумевает осознаваемые мотивы, прокламируемые цели, программу и идеологию, а латентная указывает на объективные последствия революции, которые часто совершенно не соответствуют заявляемым намерениям. По мнению Р. Мертона, явная сторона революции означает, что ученые учитывают лишь субъективную категорию мотива, а латентная — что они обращают внимание только на объективную категорию функции.
Одним из первых четко разделял два аспекта революции — явную (субъективную) и латентную (объективную) — В. Парето. До него это сделал К. Маркс, доказавший, что хотя на словах французские революционеры боролись за свободу, братство и равенство всех людей, конечную победу (латентная функция) одержал капитализм, усиливший неравенство и эксплуатацию.
Хана Арендт в работе «О революции» полагала, что революцию надо понимать как поиск свободы, предлагая в то же время различать «позитивную» и «негативную» свободу. Во втором случае речь идет о возможности делать все, что заблагорассудится, а в первом — о самовыражении и моральной автономии индивида.
В революционные бури люди, едва, годные для того, чтобы грести не слом, овладевают рулем.
П. Буаст
В теории Вильфредо Парето (1848—1923) революция представлена как циркуляция элит. Он полагал, что все общество делится на элиту и неэлиту. Элиту, или аристократию, составляют наиболее активные и талантливые индивиды из любой сферы деятельности. Таким образом, элита — это сумма всех, кто превосходит других независимо от морального статуса той сферы, которой он занят, скажем пиратство, бизнес или просвещение.
Общество устроено так, что высокая нравственность и высокое социальное положение не всегда совпадают. Высокое положение в иерархии богатства, власти и статуса необязательно занимают люди добродетельные, принадлежащие к «естественной аристократии». Разрыв может достигать значительных размеров в зависимости от исторической эпохи или типа общества. Разрыв незначителен, если большинство высоких позиций в иерархии общества занимают люди глубоко порядочные, интеллигентные, знающие и энергичные. В таком случае общество легче приходит в состояние равновесия и покоя. Если разрыв сильно увеличивается и у власти находится некомпетентная и неэнергичная элита, общество выходит из равновесия, его поджидают конфликты и революции. Согласно закону Парето аристократия никогда не уходит с исторической сцены, ибо на смену одному ее составу приходит другой. Таков закон циркуляции элит, описывающий постоянное обновление власти предержащей верхушки.
Развиваясь, человеческое общество принимает две крайние формы — полностью закрытое и открытое общество. Полностью открытое общество обновляет себя каждый день за счет интенсивной социальной мобильности и постоянной циркуляции элит, в процессе которых не обращают внимания на прошлые заслуги человека, его богатство или статус. Если этого нет, перед нами полностью закрытое общество. Пример — кастовый строй, где социальная позиция индивида была расписана от колыбели до могилы.
Человеческое общество не решило задачи, каким образом соединить две крайности. Не открыт способ регулярного обновления элиты новыми элементами без разрушения социальной стабильности. Лишь на короткие промежутки времени отдельным обществом удавалось достичь золотой середины между стабильностью и изменением.
Вырождающиеся элементы старой элиты можно назвать декадентами — они пассивны и неэнергичны. Их заменяют наиболее энергичные элементы из элиты, находящейся в оппозиции и критикующей существующий строй, которых можно обозначить как диссидентов. Насильственная революция наиболее вероятна там, где высшая страта полна декадентами, а низшая — диссидентами. Это очень нестабильное положение общества. Наверху аккумулируются самые вредные для общества и бездарные элементы, а внизу — те, кому закрыт доступ к продвижению, хотя они того заслуживают. Когда лучшие элементы не вверху, т. е. в элите, они накапливаются внизу. Когда их слишком много, происходит накопление критической массы и социальный взрыв. Лучшие элементы, не имеющие доступа наверх, возглавляют социальные движения низших классов и с их помощью приходят к власти.
«Нетрудно заметить, — пишет М. Хагопьян, — что насильственная революция выполняет у Парето позитивную функцию: она расширяет сосуды и каналы для поступления новой крови, питающей власть. Без циркуляции элит невозможно нормальное развитие общества. Когда кровь в сосудах общества застаивается, его ожидают либо насильственная революция, либо, что еще хуже, потеря независимости. Террор и ужасы революции тем сильнее, чем дольше не циркулировала кровь по организму общества».
Итак, революция раскупоривает сосуды общества — каналы социальной мобильности. Старая элита защищает свои позиции двумя способами — силой и гибкостью. Один тип элиты готов к военному подавлению противника и не идет ни на какие уступки оппозиции — в крайнем случае ее высылают из страны, сажают в тюрьму или устраняют физически. Так добиваются стабильности в обществе. Но оно нужно только элите и вредно обществу, так как кровь в сосудах застаивается еще больше и постепенно элита вырождается полностью. Второй тип элиты, которую Парето называет «гуманитарной», защищается у власти хитростью, заигрыванием с оппозицией, частичными уступками, покровительством художникам и философам, стремлением снискать симпатии низших слоев общества обещаниями и популизмом.
Низы получают прямую и косвенную пользу от прихода к власти новой элиты: проводятся социальные и экономические реформы, облегчающие условия жизни, народ получает более энергичных и компетентных правителей, следовательно, возвращается потерянный было авторитет власти. Выгоды для низов — скорее побочный эффект революции, ибо прямую выгоду получает новая элита, получившая самое ценное, что есть в обществе, — власть. Таким образом, политическая власть остается в руках меньшинства, как это было и до революции. Парето заключил: замена одних политиков другими — подчас единственный зримый результат многих революций. От революции всегда выигрывает меньшинство. Придя к власти, новая элита часто пользуется услугами старой и частично интегрирует ее в свои ряды — происходит их срастание. Оно вероятнее еще и потому, что у элиты, находившейся в оппозиции, отсутствует реальный опыт управления страной, которым владеет старая элита. Поэтому в новой системе власти роли распределяются так: стратегию и идеологию определяет новая элита, занимающая ключевые посты в правительстве и парламенте, а тактикой и исполнительской деятельностью занимается старая элита, подбираемая для администрации президента и парламента.
Позиция Самуэля Хантингтона (род. в 1927 г.) иная: революция — это кризис политической модернизации. Американский политолог С. Хантингтон, известный по опубликованной книге «Столкновение цивилизаций и перестройка мирового порядка» (1996), придерживается скорее функциональной теории. В другой своей книге «Политический порядок в изменяющихся обществах» С. Хантингтон предложил анализ анатомии и механизмов происхождения мировых революций.
Он рассматривает революцию лишь как эпизод в глобальном процессе модернизации. Она выполняет несколько важных функций, в частности революция ускоряет экономическое и социальное развитие общества, продвигает его по пути индустриализации.
Революции возникают там, где экономические и социальные реформы обгоняют политические. Обычно сюда относят традиционное общество, вступившее на путь преобразований. В нем недостаточно развиты политические институты, которые открывают путь к политической карьере новым группам населения. Революция тем вероятнее, чем больше пропасть между уровнем политической модернизации и уровнем политической активности граждан. Любой социальный класс, который не включен в политическую систему, потенциально революционен, полагает С. Хантингтон.
Его типология революций включает два вида — западную и восточную. У первых в составе движущих сил революции преобладают земельная аристократия, крупные денежные интересы, городская интеллигенция и элиты, отмечается кризис доверия правящим группам со стороны народных масс. Вторые происходят в обществах, только еще встающих на путь модернизации, где была крепка и централизована власть правительства.
Различна в восточной и западной моделях революции роль террора и эмиграции. Во втором случае террор появляется относительно поздно, а в первой он сопровождает уже ранние стадии процесса. Позже он расцветает еще больше, приобретая институциональный и легальный статус. Террор становится инструментом построения нового общества в течение долгих лет. Естественным следствием террора становится массовая эмиграция из страны. Сразу после Октябрьской революции Россию покинули миллионы людей. Среди них были сотни тысяч представителей интеллигенции. Это было первым массовым бегством «мозгов» по политическим мотивам. Его называют «первой волной» эмиграции. Незначительная часть русской интеллигенции, не захотевшей эмигрировать и сохранившей прежние убеждения, была насильно выслана советской властью за рубеж. В их числе оказались Н. Бердяев, П. Сорокин, Г. Шпет. Другую часть оставшихся интеллигентов позже репрессировали и ликвидировали в концентрационных лагерях.
Используя тактику социального реформизма и терроризма, экс-аграрии, возглавляющие революцию, сразу же завоевывают симпатии большинства населения. А оно в отличие от западных стран состоит из сельских жителей. Первую фазу в такой революции можно охарактеризовать как «двоевластие», ибо революционеры побеждают в основном на селе, а старое правительство какое-то время удерживает контроль над городами.
Успешной надо считать такую революцию, которая создает политические институты, способные справиться с возрастающей тягой к политической деятельности рядовых граждан. Как ни покажется это странным, но лучше всего справлялись с подобными проблемами два противоположных типа общества — советское и американское. Напротив, революция угрожает скорее переходным и развивающимся странам. Ее носителями могут быть здесь средний класс в городе и крестьянство в деревне. Интеллигенция— самая активная оппозиционная группа внутри среднего класса, а студенчество — самая революционная часть интеллигенции, считал Хантингтон.
В плохой и в хорошем смысле революция — это всегда то, что стоит близко к популизму, который идет всегда "снизу" и "слева".
С. Хантингтон
Однако в развивающемся обществе, вступившем на путь модернизации, большинство населения — крестьяне, а средний класс — это всего лишь урбанизированные островки в безбрежном аграрном море. Роль городов — это константа: они — постоянный источник оппозиции. Роль деревни переменчива: она одновременно — источник стабильности и революционности, полагал Хантингтон. Города — очаг переворотов и мятежей, которые редко перерастают в настоящую революцию, так как горожане с трудом воспринимают интересы и потребности крестьянства. А то, в свою очередь, часто выполняет роль огнетушителя, в корне подавляя возникающие в городе революционные поползновения. Революционные агитаторы говорят на непонятном крестьянам языке абстракций. Крестьянство служит оплотом консерватизма в традиционном обществе — так было в прошлом веке и во Франции, и в России. Но ситуация в корне меняется, когда крестьянство выходит на дорогу модернизации. Революция становится в подлинном смысле революцией лишь тогда, когда к ней присоединяется крестьянство.
Наряду с двумя указанными выше теориями революции (мотивационной и функциональной) существуют по крайней мере еще две: стратификационная теория и теория культурного лага. Первая объясняет возникновение революций дисфункциями в стратификационной системе общества, вторая — дисфункциями в культурной системе.
Если у Парето революция замыкалась рамками высшего слоя общества, являла собой, так сказать, его внутреннее дело, то в стратификационной теории в процесс вовлекаются все слои общества, все системы стратификации. Революция превращается в средство одного класса изменить свое место в стратификации, когда иные, нереволюционные методы исчерпаны.
Корни стратификационной теории революции восходят к античным классикам — «Пелопоннеской войне» Фукидида, «Республике» Платона и «Политике» Аристотеля. Они использовали термин «stasis», означавший социальный беспорядок и близко подходивший по смыслу нынешнему слову «революция». Аристотель вкладывал в него по крайней мере три следующих значения:
- незаконное, насильственное низвержение человека, стоящего у руля власти, т. е. то, что сегодня мы называем переворотом;
- значительное, но все-таки частичное изменение институционального устройства общества или конституционного строя государства:
- основательное изменение форм правления
Безумней революции было желание водворить добродетель на земле. Когда хотят сделать людей добрыми, мудрыми, свободными, воздержанными, великодушными, то неизбежно приходят к желанию перебить их всех.
А. Франс
Согласно Аристотелю, ставка в революции — обладание политической властью и теми благами, которые оно дает: перераспределение богатства престижа и побочных доходов. Субъектами, или подвижниками, революции выступают социальные классы (экономические страты). Когда речь идет об изменении конституции, то революция начинается с конфликта между бедными и богатыми, или между демократией и олигархией. Олигархический режим построен на противоречии между декларируемым равенством граждан по рождению и реальным неравенством в участии в общественном управлении. Недовольное большинство решает ситуацию насильственным изменением конституции, т. е. революцией.
Много позже М. Вебер предположил, что различие или несходство между тремя основными переменными стратификации — классом, статусом и властью — может явиться одной из форм социального неравенства. Однако сегодня некоторые социологи считают, что стратификация — это подчиненное социальной дифференциации понятие. Общество не стратифицировано, оно дифференцированно. Несомненно, люди выглядят, ведут себя и одеваются различно. У них разные вкусы, взгляды и предпочтения, но отсюда вовсе не следует, что различные аспекты или качества надо обязательно ранжировать и тем самым ставить одних людей на высшие, а других на низшие ступеньки социальной лестницы. Дифференциация — необязательно база для стратификации. В терминах исключительно дифференциации все группы сосуществуют в одном социальном пространстве, на одном социальном уровне.
По мысли М. Хагопьяна, революция опирается на определенную идеологическую программу, разработанную той частью элиты, которая находится в оппозиции. Совершаемая ею революция направлена на защиту своих интересов. По этой причине революционное действие следует называть целенаправленным. Элита не только направляет, но и возглавляет революцию, определяя ее цели, программу и лозунги, стратегию действий.
Революция, по мнению одного из ведущих специалистов в этом вопросе, представляет собой острый и продолжительный кризис в одной или нескольких системах стратификации (класс, статус, власть) политического сообщества, подразумевающий целенаправленное, ориентированное на элиту уничтожение либо реконструкцию одной или нескольких указанных систем с помощью интенсификации политической власти и ресурсов ради осуществления насилия.
Революция является силой, коренным образом изменяющей одну, две или все три главные стратификационные системы общества: экономическую (классы), статусную и политическую (власть). Революция считается крупномасштабной и глубокой, если разрушаются все три системы стратификации. Даже если революция неглубокая, если она остается всего лишь на уровне революционного кризиса, то и в этом случае она охватывает обязательно все общество, а не какую-то его часть или местность. Революционный кризис потрясает основы общества, ноне разрушает их до основания. Только на первый взгляд сущность революции состоит в замене у власти одного класса на другой. На самом же деле она представляет переход от одного типа экономики к другому, от одной исторической эпохи к другой.
Причины и механизм возникновения революций в социологии пытаются объяснить и с помощью теории культурного лага. Она предполагает, что технологические инновации могут опережать культурные и социальные изменения, а могут отставать от них. Либо культурные изменения опережают технологические и социальные, или социальные опережают технологические и культурные-. Разумеется, определить заранее, какая именно подсистема опередит другую, невозможно. Но одно очевидно — там, где изменения в тех подсистемах общества происходят медленно либо согласованно, революция маловероятна.
Революции походят на шахматную игру, где пешки могут погубить, спасти короля или занять его место.»
П. Буаст
Согласно теории культурного лага в данный исторический период лидировать может одна или две подсистемы, а в другой — третья. Возможны самые разные комбинации. Например, в данный момент лидирует технология, она вызывает изменения в культурных ценностях, хотя социальная структура еще не успела отреагировать на инновации. Новая система культурных ценностей, ассоциируемых у нас с буржуазной экономикой, появилась как следствие радикальных изменений в социальной системе — системе распределения богатства, статусов и власти. С другой стороны, определенные изменения в культурных ценностях или социальной структуре могут подготовить технологический прогресс-. Итак, различные подсистемы общества чаще всего развиваются несинхронно. Чем выше несинхронность, тем сильнее общество предрасположено к революции.
Типологии революций можно сформировать, выбрав за основание одну или несколько характерных черт. Таким основанием могут, в частности, служить идеологические цели, в соответствии с которыми все революции подразделяют на либеральные, коммунистические, националистические, фашистские, демократические и даже «консервативные». Недостаток подобной классификации кроется в том, что ученые не пришли к единому пониманию самих терминов «либеральная», «демократическая» и т. п.
Некоторые политологи, стремясь построить более усложненные типологии, учитывают предреволюционное состояние общества, цели революции, ее движущие силы и численность сторонников, спонтанность или спланированность действий и т. д. Одним из них явился Чалмерс Джонсон3, выделявший, в частности, в качестве самостоятельных типов жакерию, якобинскую революцию, анархистский мятеж, военный переворот и др. Он предложил четко отличать три понятия:
- правительство — политический и одновременно административный институт, принимающий и реализующий решения для всего сообщества;
- режим — фундаментальная политическая организация, которая определяет то, какой будет политика в данном обществе: демократической, диктаторской или монархической;
- сообщество (community) — чувство взаимного притяжения индивидов, интегрирующее их в единую социальную систему, четко отличающееся от других похожих социальных чувств, например национальной идентификации, а стало быть, и от похожих социальных образований, в частности от нации.
Если использовать такую более уточненную терминологию, то окажется, что многие типы коллективного насилия не выходят за рамки формальных институтов управления и их персонала. Так, переворот и жакерия направлены не на разрушение всего общества, но лишь на изменение правительства. Корректнее сохранить термин «революция» за такими конфликтами, которые изменяют режим и/или сообщество, полагает Хагопьян.
По степени разрушительного воздействия на сообщество Л. Эдварде выделяет три типа революций:
- умеренная имеет минимальную революционную программу и сохраняет многие важные элементы старого режима;
- радикальная идет гораздо дальше, она требует быстрых и глубоких преобразований;
- консервативная представляет по существу контрреволюцию, ибо ратует за реставрацию либо сохранение такого числа элементов старого режима, какое только возможно сохранить.
Самый редкий тип — радикальные революции, а самый распространенный — умеренные. Пример последних — революции в Германии 1348 г., в Венгрии 1919 г., в Испании 1930-х гг. К тому же типу умеренных, но более сильных автор относит английскую и французскую революции 1348 г. и китайскую 1911г. Их ранг на шкале — от 1 до 3. Напротив, Великая французская революция, Октябрьская революция 1917 г. и Кубинская революция попадают в число радикальных.
Сделаем выводы. Существует несколько способов определения того, что есть революция, и несколько теорий о том, каково ее содержание. Обращаясь к терминологии Роберта Мертона, можно сказать, что у революции, как и у любого другого социального действия, есть две стороны: первая — явная, или манифистируемая, вторая — скрытая, или латентная. Явная сторона социального действия подразумевает осознаваемые мотивы, прокламируемые цели, программу и идеологию, а латентная указывает на объективные последствия революции, которые часто совершенно не соответствуют заявляемым намерениям. Явная сторона революции означает, что ученые учитывают лишь субъективную категорию мотива, а латентная — что они обращают внимание только на объективную категорию функции.