Наиболее распространенное представление о роли международных правительственных организаций состоит в том, что они являются инструментами внешней политики тех или иных наиболее мощных в военном и экономическом отношениях государств. По мнению бывшего Исполнительного секретаря Экономической комиссии ООН по Европе, лауреата Нобелевской премии по экономике Гуннара Мюр-даля (Myrdal),
«... в целом международные организации есть не что иное, как инструменты политики отдельных государств, средства дипломатии большого числа... суверенных национальных государств. Появление межгосударственной организации означает лишь то, что государства заключили соглашение о создании институциональной формы для многосторонней деятельности в определенной сфере. Организация становится важной.... только в той степени, в какой многосторонняя координация (деятельности в этой сфере) является реальной и постоянной целью национальных правительств».
Что же касается неправительственных международных организаций, то они также могут восприниматься как инструменты реализации интересов различных профсоюзов, коммерческих организаций, политических партий, религиозных групп и т.д.
Можно предположить, что лидерство в международных организациях будет определять то, чьи интересы в первую очередь они будут обслуживать. Естественно, в таком случае о независимой деятельности международных организаций и речи быть не может.
Первые восемь лет существования ООН, а также первые годы после окончания холодной войны обычно считают временем, когда Организация Объединенных Наций служила инструментом американской внешней политики. В 1945/46-1953 гг. США имели большинство в Генеральной Ассамблее, Совете Безопасности (единственная помеха — право вето, принадлежавшее СССР), а также могли полагаться на Генерального секретаря Тригве Ли (бывшего министра иностранных дел Норвегии), не скрывавшего своих прозападных симпатий с начала войны в Корее. В тот период США использовали ООН для критики политики СССР в Восточной Европе, недопущения закрепления СССР в Северном Иране; появления двух новых государств — Индонезии и Израиля вопреки протестам со стороны соответственно Нидерландов и арабских государств; создания многонациональных сил под руководством США для ведения боевых действий на стороне Южной Кореи против КНДР и КНР; продления мандата Генерального секретаря Тригве Ли вопреки оппозиции со стороны СССР, который, правда, не воспользовался правом вето; недопущения представителя коммунистического Китая в Совет Безопасности и т.д. Вместе с тем США добились далеко не всего, чего хотели, с помощью ООН. Советский Союз многократно пользовался правом вето в СБ для защиты своих собственных интересов и интересов союзников. В тех же случаях, когда СССР не принимал участия в заседаниях Совета Безопасности, США удавалось мобилизовать поддержку в ООН для тех или иных внешнеполитических акций (поддержка Южной Кореи в войне с КНДР, например).
Однако со временем ситуация изменилась. Появление новых независимых государств в результате деколонизации, движения неприсоединения, укрепление военной мощи СССР прежде всего за счет создания ядерного оружия, поддержка стран «третьего мира» и, как результат этого, повышение его авторитета привели к тому, что в середине 50-х — начале 60-х годов США потеряли большинство в Ген-ассамблее ООН. Второй по счету Генеральный секретарь ООН, швед Дат Хаммаршельд, избранный на эту должность в 1953 г., был более самостоятельным политиком и, кроме того, учитывал опыт своего предшественника, расставшегося со своим постом по настоянию СССР и его союзников, устроивших бойкот Генеральному секретарю, несмотря на продление срока его полномочий Генассамблеей ООН. Вскоре, по свидетельству современников, он стал образцом чиновника международной организации. Пунктуальный, политически корректный, прагматичный, Хаммаршельд старался восстановить ООН как единую международную организацию, имеющую большой потенциал. Таким образом, на очень важном посту Генерального секретаря оказался вполне самостоятельный политик.
Совет Безопасности, в свою очередь, также перестал быть лишь ареной советско-американского глобального противостояния. В ноябре 1956 г. Великобритания и Франция впервые воспользовались правом вето, голосуя против резолюций, касающихся Суэцкого канала.
Следовательно, существенные изменения, происшедшие в ООН, не позволяли какой-либо державе превратить ООН в инструмент своей внешней политики.
Следует отметить, что не только великие державы «имели виды» на ООН. Страны «третьего мира» пытались использовать Организацию Объединенных Наций для постановки вопросов о необходимости создания «нового экономического порядка», а также для дополнения еще недостаточно развитой традиционной дипломатии контактами на многосторонней основе.
Окончание холодной войны привело к временной консолидации постоянных членов Совета Безопасности, что позволило отдельным аналитикам вновь выдвинуть тезис о превращении ООН, по крайней мере до середины 90-х годов, в инструмент внешней политики США. В тот период времени СССР / Россия практически не пользовались правом вето и позволяли Соединенным Штатам мобилизовать поддержку в ООН для осуществления своей политики на Ближнем Востоке, Балканах и в Африке. В одном ряду с этим утверждением стоит тезис о том, что международные финансовые институты (прежде всего МВФ и МБРР) также были основными средствами реализации американской экономической политики в отношении бывших республик СССР, включая Россию. Ключевая роль США в этих организациях, а также достаточно выверенная линия поведения МВФ и МБРР в течение сравнительно продолжительного промежутка времени дают основания согласиться с этим утверждением. Однако международные финансовые институты одновременно обладали и определенной независимостью, что позволяло государствам с переходной экономикой прибегать к их помощи, осуществляя жесткий план реформирования экономики, который, будь он представлен каким-либо государством (США, например), воспринимался бы как вмешательство во внутренние дела. Следует также учитывать еще одно очень важное обстоятельство, на которое указывал Дж. Стиглиц, долгое время проработавший в руководстве Всемирного банка. Речь идет о том, что отношения государства (в данном случае США) с МВФ и Всемирным банком не носили характера прямой и абсолютной зависимости последних от американской администрации.
Важно учитывать, кто (или лучше: представитель какого ведомства) говорит / голосует от имени своего государства. Каждый из министров связан с определенным лобби в своей стране. Министры торговли выражают интересы предпринимательского сообщества, руководители финансовых ведомств и центральных банков — банкиров и финансистов. Они сами приходят на государственную службу из банков и в ту же среду, как правило, возвращаются. Например, упоминавшийся выше Роберт Рубин пришел в администрацию Клинтона из Goldman Sachs и после завершения карьеры госчиновника ушел в Citigroup, которая контролирует один из крупнейших коммерческих банков — Citibank. Бывший заместитель директора-распорядителя МВФ Стэнли Фишер также ушел в Citigroup. Естественно, что они смотрели на мир глазами финансового сообщества, а решения, которые принимались в этих институтах, отражали взгляды их руководителей. Поэтому, по мнению Стиглица, решения международных экономических организаций были зачастую связаны с коммерческими и финансовыми интересами банковской элиты развитых промышленных стран.