Российская культура — сложное и многоплановое явление, лучше представить которое как целостность, поможет образное сравнение, во-первых, с алфавитом, где каждая буква играет свою роль, а все они вместе группируются в систему графических знаков, во-вторых, с хором, в котором звучание голосов певческого коллектива сливается воедино, составляя целый музыкальный ансамбль, и, в-третьих, в развитие музыкальной метафоры, пожалуй, уместно также уподобить российскую культуру оркестру, в котором у каждого инструмента — свой язык, и в результате этого переплетения мелодий рождается неповторимая полифония.
Где проходит грань между русской и российской культурой, чем российская культура отличается от советской, каковы ее роль, особенности и перспективы в XXI веке, в чем заключается единство в многообразии, которое определяет сущность этой культуры — ответы на эти вопросы содержатся ниже.
Принципиально важно сразу же подчеркнуть, что российская культура и русская культура — не одно и то же. И было бы ошибочным воспринимать культуры народов нашей страны как продукты своего рода культурного перевода русских образцов на национальный лад. Деление на большие и малые, крупные и мелкие, главные и второстепенные в отношении культуры вообще недопустимо и пагубно, поскольку они равноправны, и каждая вносит свой креативный взнос, что не препятствует развитию тенденции к универсализму. В то же время было бы необъективно отрицать, что великое и многообразное наследие русского народа, находясь в постоянном взаимодействии с культурами других народов России, оказало огромное влияние на судьбы этих народов, пополнило их традиции, духовно-нравственные ценности, трудовой опыт и т. д.
Автор исходит из того, что основу российской культуры составляет русская, исторически зарекомендовавшая себя как ведущая и консолидирующая сила интеграции и сочетания с другими культурами страны в процессе складывания культуры общенациональной. По этой естественной причине в красочном венке тесно переплетенных и активно взаимодействующих культур РФ ей принадлежит особое место, что не преуменьшает культурный вклад в общую копилку других народов страны, совместно образующих многоцветье культур, обогащающих полиэтническую по природе своей российскую культуру, придающих полноту и целостность нашему российскому бытию, сопряженному особым образом со всем миром.
Принадлежность к одной из культур народов России не исключает того, что нерусский по национальности человек является носителем не только своей, но и русской культуры, которая для него такая же родная, и он с полным правом идентифицирует себя с ней. Точно так же и наоборот этнически русскому могут быть одинаково близки как русская культура, так, допустим, и карельская, если он родился, вырос и живет в Карелии. В этой смычке сила и единство исторически и духовно спаянного содружества российской культуры.
Прежде всего возникает правомерный вопрос о генезисе российской культуры, и при ответе на него сразу приходится хронологически разграничить ее культурогенез и культурогенез русской культуры, поскольку в отличие от первого второй приходится не на период Древней Руси, а на столетия формирования Московского государства, когда под эгидой Москвы оказались национально-этнические общности и регионы, которые и в настоящее время составляют этнокарту РФ и одновременно — ее этнокультурный потенциал.
Если обратиться к корням и истокам российской культуры, надо пройти всю цепочку от первоэтносов, образовавших ядро будущих наций, до современности.
Единой хронологии этногенеза для народов Древней и Московской Руси, конечно, не было и не могло быть, т. к. их формирование не совпадало в пространстве и времени, протекало с разной скоростью, что так или иначе отразилось на неодинаковости, употребляя термин Л. Н. Гумилева, пассионарности и национальных темпераментов162. Спорить о том, что одни в чем-то превосходят других, а в чем-то им уступают, не приходится в силу тех же, изложенных выше в связи недопустимостью деления культур по сортам, причин. К тому же существуют известные категории-упрощения, вносящие определенную эмоциональную окраску в образ того или иного народа, в его представления о другом или о самом себе. Существуют, к примеру, некие национальные стереотипы русского человека как откровенного, щедрого, бесшабашного, незлобивого, непрактичного, доверчивого и татарина — как гордого, самоуверенного, сметливого, трудолюбивого, хитрого, вспыльчивого, отходчивого.
В формирование культурно-цивилизационного облика сначала Московского царства, а потом Российской империи и Советского Союза привнесли неповторимое своеобразие язычество, православие, исламский мир, культурная политика и практика СССР. Конечно, точки складывания российской культуры разнообразны и лишь условно сводятся в отмеченные культурноисторические блоки. Ее становление в XV-XVII вв. неотделимо от синтеза культур предшествовавших ей государственных образований русского и других народов и народностей будущей империи. В свою очередь культура имперского периода (XVIII-XX вв.) — в значительной мере цивилизационный синтез, в котором отчетливо различимы межцивилизационные и геополитические координаты, определившие региональное, социальное и этно-религиозное многообразие российского культурного пространства с присущими ему формами межкультурного обмена, механизмами межэтнических взаимодействий и инокультурными (прежде всего западноевропейскими) заимствованиями. В дальнейшем (1917-1991) российская культура как базовая консолидирующая основа питала советское общество, параллельно найдя выход в рассеянных по миру землячествах и диаспорах зарубежных стран.
Еще в XV-XVII вв., т. е. на пороге империи, Московское государство зарекомендовало себя как страна национальной терпимости. По словам Л. Н. Гумилева, все сопредельные народы, страдавшие от набегов соседей и терпевшие агрессию, «хотели попасть «под руку» московского царя, жить спокойно, в соответствии с собственными обычаями и законами страны»165. Межцивилизационное и геополитическое измерение российской культуры XVIII в., конечно, так или иначе связано с петровскими преобразованиями и внешней и внутренней политикой последнего царя и первого императора России. Старая московская традиция, пишет Л. Н. Гумилев, привлекла целый ряд этносов, органично вошедших в единый российский суперэтнос, раскинувшийся от Карпат до Охотского моря, и Петр I в своем стремлении расширить границы своей империи считал естественным пополнять и приумножать это наследие.
Как известно, проевропейское реформаторство прекрасно уживалось в практике основателя Российской империи со средневековыми и азиатско-деспотическими приемами властвования, причем он добивался своих целей не только крайне жестко, но и жестоко, широко применяя силовые методы воздействия. Геополитические амбиции — характерная черта империй, и Россия в этом отношении не исключение из правил. Уже при Петре I территориальные приращения не ограничивались Ижорской землей, и в дальнейшем географический охват владений евразийской империи намного превзошел масштаб Московской Руси.
Одним из болезненно острых вопросов является вопрос о том, не было ли такое массированное геополитическое утверждение новообразованной Российской империи типичной колонизацией? В отечественной литературе обычно подчеркивается, что мирное вхождение в состав Российского государства национальных территорий осуществлялось на добровольных началах и при обоюдном согласии сторон, чем оно кардинально отличалось от экспансии и колониальных войн, которые вели западные державы. Здесь принципиально важно сразу отметить, что начиная с петровских времен оккупация национальных регионов или чинимая там агрессия ничем не отличались от карательных мер, которые применялись по отношению к представителям великорусского этноса в случае каких-то социальных конфликтов, сопротивления тем или иным нововведениям со стороны государства. Т. е. перед лицом власти и аппарата государственного насилия русский человек в целом был примерно в том же положении, что и нерусский, и привилегия быть русским в этом смысле не выдерживает критики. По большому счету с русского мужика у «начальства» был тот же, а то и больший спрос, что и с так называемого инородца. На последнего падали не менее тяжелые подати и повинности, чем на русского, но если он не был крещен, то был избавлен от крепостного права. Мало того, к примеру, крещеные татары или евреи могли владеть крепостными русскими, тогда как русским помещикам было разрешено владеть только единокровными крестьянами. Известны случаи, когда русские крестьяне, дабы освободиться от крепостнической зависимости, коллективно принимали иудаизм. Короче, великороссы в Российской империи не только не имели преимуществ перед другими народами, но даже в чем-то по сравнению с ними были обделены. Дискриминация нерусских этносов, конечно, имела место, но она, если можно так выразиться, компенсировалась равенством в тяготах и бесправии, которое ставило русских вровень с «инонационалами». Причем утеснения, заложенные в сам механизм эксплуатации, прессовали русское население порой более интенсивно (по принципу бей своих, чтобы чужие боялись), чем нерусское, что дало повод для горькой шутки, что русские люди чувствуют себя пасынками в родной стране.
При всех ее непривлекательных сторонах и проявлениях дискриминация не вылилась в систему неприятия всего нерусского. Нетерпимость по отношению к национальному достоинству других народов, их самосознанию, языку и культуре не приняли характер огульного отрицания, охаивания и тем более тотальной ликвидации этих ценностей. Равным образом при всех издержках антисемитизма существование так называемой черты оседлости, еврейские погромы, как и факты насилия и унизительные действия и ограничения по отношению к другим национальностям, несравнимы, например, с геноцидом и расселением в резервации индейцев — коренного населения США или массовым вывозом из африканских колоний «человеческого материала» для рабского труда на плантациях и в рудниках Нового Света.
Характерная особенность национальной политики внутри Российской империи состояла в том, что отношения между представителями русской администрации и представителями национальных меньшинств при всем допустимом напряжении все-таки не превращались в отношения между рабовладельцем и невольником, как это было в колониях западных стран. Да Россия никогда и не была колониальной империей образца Великобритании, Франции, Испании, Португалии.
В XVIII в. при этническом разнообразии населения доля русских не достигала и 50%, в XIX — была и того меньше. При таком соотношении русские вполне могли бы себя поставить примерно так же, как англичане в Индии или африканских колониях. Однако подобного не происходило, и на национальных окраинах практиковалось политико-правовое многообразие управления территориями с учетом местных обычаев и традиций и с привлечением представителей нерусских национальностей к отправлению административно-фискальных функций. Не был им закрыт доступ и к высшим политическим и административным должностям.
Роль и многофакторное влияние восточных регионов, населенных преимущественно нерусскими этносами, на процессы геополитического самоопределения России, как и культурное взаимодействие многонационального населения этой части страны, не сегодня стали отдельным предметом изучения, и в настоящее время число работ, посвященных этой тематике, неуклонно пополняется, убедительно доказывая, что «точки складывания» российской культуры и цивилизации проходят через каждый этнос167.
Степень добровольности вхождения в Российскую империю тех или иных народов зачастую оспаривается, но в целом в большинстве своем они действительно вошли в ее состав не путем захвата и порабощения. Под власть «Белого царя»168 в разное время просились те народы, которым грозило истребление. Так, буряты предпочли еще в XVII в. принять российское подданство, потому что это защитило их от поголовного уничтожения — перспектива быть вырезанными монголами или вытесненными с насиженных мест китайцами им не улыбалась. Точно так же в 1756 г. под натиском войск Цинской империи по собственной инициативе вошли в состав России горноалтайские племена, обязавшись платить дань (ясак) и выставить в распоряжение русского правительства 2 тыс. воинов. Что джунгары (алтайцы), что другие сибирские народы не от хорошей жизни вынуждены были обращаться к российскому императору — они искали помощь и защиту. Незачем скрывать, что далеко не все сегодня согласны признать спасительную роль России в судьбах разных народов, входящих и не входящих ныне в состав РФ. Однако те, кто с негодованием отрицает, что Россия стала для многих, поставленных на грань истребления наций, истинной матерью, столь же рьяно настаивают на том, что она была тюрьмой народов. Сам этот термин был вброшен в обиход в XIX в. французским литератором маркизом А. де Кюстином, побывавшим в России. «Сколь ни необъятна эта империя, — пишет он, она не что иное, как тюрьма, ключ от которой хранится у императора». Автор не отделял при этом русских от нерусских и всего лишь имел в виду, что в России одинаково бесправны все, поскольку не являются гражданами в настоящем смысле слова. В «тюрьму народов» родную страну превратил уже В. И. Ленин, в популистских целях сделав акцент на ущемленном положении нерусских народностей и набрав тем самым хорошие политические очки. То есть формула «Россия — тюрьма народов» — такой же идеологический ярлык, как ставшие культовой крылатой фразой слова К. Маркса «религия — опиум для народа», штампы типа «религиозное мракобесие», «реакционное духовенство насаждало среди населения суеверия и невежество» и т. п. «атеистические» клише из советской лексики.
В СССР поддерживались входящие в него народы, но при этом общем покровительстве проводилась политика с целевой установкой слить воедино их интересы и, нивелируя национальное, образовать некую усредненную и объединенную общей мегаидеологией общность — советский народ. Точно по той же схеме выстраивалась и советская культура. Приоритет идейности и классовости был неоспорим, а вот форма, в которой то и другое подавалось, могла бы для пущего пафоса и большей помпезности принять и какие-то традиционные национальные мотивы и завитушки. Конституционно гарантировалось обучение в школе на родном языке и в то же время хорошо известно, как в «цивилизаторских» целях, под лозунгами приобщения к прогрессу и подъема находящихся на естественной стадии своего развития народов до уровня передовых, уничтожался их традиционный, первобытный в основе своей образ жизни (северные этносы), разрушался привычный уклад самобытной культуры.
Интенсивно создававшаяся в советское время мифология дружбы народов вряд ли может служить моделью российской культуры, которая не тяготеет к парадности, постановочнопоказным эффектам, официозу. Болезненные ассимиляционные процессы, приведшие к замене национальных ценностей интернациональными, а вместе с тем к отрыву от своих корней, среды, национальной идентичности, заставляют сегодня как целые этносы, так и их отдельных представителей не форсировать культурную интеграцию и сосредоточиться на возрождении свойственных им, но нивелированных или утраченных в советский период традиций и особенностей.
В отличие от советской российская культура не искусственная конструкция, возникшая как продукт социальнополитической инженерии и своего рода эксперимент, а исторически и этнически корневая органическая совокупность, каждая из составляющих которой имеет свой язык, картину мира и код.
Образовавшаяся после распада СССР (на базе РСФСР) Российская Федерация является государством, сохраняющим и развивающим отечественное культурное наследие, аккумулированное предками на протяжении тысячелетней истории. Своеобразие современной культуры России обусловлено ситуацией сложного выбора: наше общество переживает болезненное переосмысление всех сторон прошлого и настоящего с тем, чтобы без потерь и разрушительных последствий выйти в XXI веке на новый уровень развития. В этих условиях высокую актуальность приобретает изучение и понимание российской культуры как полиэтничной, поликонфессиональной по составу целостности, как явления локально-цивилизационного уровня, определяющего национально-культурную идентичность и самосознание граждан страны. Ныне подавляющая часть населения связывает с отечественной культурой возможности интеграции всех граждан, сохранения базовых традиций и одновременно поиска стратегических идеалов и ответов на вызовы XXI столетия.
В основательном исследовании «Российская нация: Становление и этнокультурное многообразие» ясно показано, что гражданская нация не противоречит существованию этнических наций. Более того, авторами сделан «фундаментальный вывод, что поддержка и укрепление региональных и этнических сообществ россиян есть одно из важнейших условий формирования российского народа — исторической и социально-политической общности, которая представляет собой «единство в многообразии».
Незыблемое право народа на собственную культуру в условиях глобализации так или иначе подвергается проверке на прочность, и потому в настоящее время особенно актуальна опора на давно сложившиеся дружественные отношения и культурные связи между живущими на территории РФ нациями и этносами, соединенными исторической судьбой. Эта общая основа служит реальной альтернативой противостоять опасным тенденциям универсализма, масштаб которых нельзя сегодня недооценивать. Если глобализационные изменения отрицательно влияют на интересы любого народа или этноса многонациональной России, ущемляют их, не сочетаются с адаптацией, преследующей целью их дальнейшее позитивное развитие, это серьезный повод бить тревогу и искать пути решения сохранения национально-культурного ядра как в рамках того или иного субъекта федерации, так и в формате всей страны.
Наличия одного лишь общего языкового пространства недостаточно для самосознания людьми своей принадлежности к определенной стране и конкретному народу. На территории Евросоюза, к примеру, ни прогрессирующая глобализация, ни английский как язык бытового и делового общения не сняли внутренние барьеры между англичанами, немцами, французами, итальянцами, хотя границ между странами еврозоны давно нет и евро как единая валюта, казалось бы, способствует тому, чтобы по мере углубления интеграции росла однородность человеческого материала.
В качестве объединяющей идеи российского общества заслуживает упоминания концепция «русского мира», базирующаяся на идее «языкового, культурного и национального единства» В. С. Библера. В ее развитие, конечно, сегодня необходимо принять во внимание и такие важные базисные консолидирующие факторы, как государство и его институции, а также совместимость национально-гражданской и этнической идентичности.