Экономика России устроена совершенно особенным образом — в ней до сих пор очень многое начинается и заканчивается государством, и провести грань между государством и национальным хозяйством практически невозможно.
Перефразируя слова Владимира Маяковского, можно сказать: «Мы говорим «экономика» — подразумеваем государство, мы говорим «государство» — подразумеваем экономику». Именно поэтому отечественные публикации по любой экономической проблеме содержат призывы к государству либо вмешаться в ее решение, либо, наоборот, прекратить вмешиваться.
Чтобы понять причины такого особого устройства хозяйства страны, нам необходимо обратиться к истории. Еще очень давно хозяйство нашей страны строилось по совершенно особой модели — модели осажденной крепости.
На протяжении нескольких веков Россия постоянно готовилась к обороне от врагов или сама собиралась завоевывать новые территории (вспомним взятие Казани Иваном Грозным, походы Ермака, Петра I, войны в Крыму, на Кавказе и в Средней Азии). Это выдвигало перед страной совершенно конкретные экономические задачи:
- создание мощной военной промышленности;
- развитие всех отраслей, обеспечивающих работу военной промышленности;
- достижение экономической независимости, позволяющей существовать даже при враждебных отношениях с окружающими странами.
По сути дела создание того гигантского военно-промышленного комплекса, который был основой экономики СССР, началось еще в XVII в. при Петре I и продолжалось до конца 80-х годов XX в. Особенно отчетливо такая логика экономического развития проявилась после прихода к власти в стране в 1917 г. партии коммунистов (большевиков). Этот поворот российской истории привел к резкому обострению отношений с подавляющим большинством развитых стран мира (недаром именно тогда родился термин «железный занавес», характеризующий курс максимальной изоляции Советской России от сопредельных стран).
Впрочем, и до Октябрьской революции Россия стремилась максимально обособиться от своих соседей. Недаром даже ширина железнодорожной колеи была в нашей стране избрана меньшей, чем в соседних европейских странах (и остается такой по сей день). Предлогом была необходимость максимально затруднить прохождение на территорию страны вражеских эшелонов с войсками и снаряжением. Любопытно, что, скажем, ни Франция, ни Германия, хотя эти страны веками враждовали друг с другом, ничего подобного не сделали. Их правители понимали, что такие изоляционистские меры затруднят взаимную торговлю, а на ее долю приходится все же больше лет, чем на войны.
Руководители СССР, напротив, думали о военных проблемах взаимоотношений с окружающим миром куда больше, чем о необходимости всемерного развития международной торговли. И это наложило решающий отпечаток на развитие экономики нашей страны в XX в. Первым следствием обособления явилась необходимость создания в стране полного набора производств — от швейных иголок до танков. У нас все должно было быть свое, чтобы никакое прекращение поставок из стран «вражеского окружения» не могло вызвать в стране экономических проблем.
Тем самым СССР практически отказался от использования важнейшего источника роста благосостояния — международной специализации, отдав предпочтение созданию гигантского натурального хозяйства в масштабах страны.
Международная специализация — сосредоточение различных стран на изготовлении тех товаров и услуг, в производстве которых они имеют экономическое преимущество перед другими странами.
Решать эту задачу было тем легче, что XX в. стал в России веком индустриализации, т. е. периодом создания мощной промышленности, включающей самые разнообразные отрасли. И поскольку индустриализация развивалась почти с нуля (напомним, что за годы гражданской войны подверглось разрушению многое из того, что уже было создано в ходе индустриализации начала века), то вновь рождавшейся промышленности было легко придать любую форму.
Надо помнить, что в этом веке в нашей стране наряду с индустриализацией развивался еще один мощный процесс — урбанизация, т. е. ускоренное развитие городов и перемещение в них все большей части населения из деревень.
Если в начале XX в. Россия была в основном страной сельского населения, то сейчас в одних лишь крупнейших городах (с населением свыше миллиона человек) живет 25,6 млн человек, или каждый шестой россиянин.
Реализация стратегии экономического развития, основными элементами которой были:
- преимущественное развитие военно-промышленного комплекса (на оборонные нужды работало около 80% промышленности и более 80% всех ученых и конструкторов страны);
- формирование натурального хозяйства в масштабах страны, т. е. создание предприятий для изготовления всех видов товаров;
- индустриализация в сочетании с урбанизацией;
- создание максимально крупных предприятий как средства снижения средних затрат на производство;
- исключение конкуренции как «ненужной» в условиях планово- командной экономики, привела к тому, что Россия завершила XX в. с совершенно особым устройством своего хозяйства.
Основными чертами этого устройства можно считать:
- запущенность всех секторов экономики, которые должны удовлетворять нужды граждан (сельское хозяйство, производство потребительских товаров, служба быта, жилищное строительство, медицина, сфера досуга и т. д.);
- крайнюю бедность большей части населения в силу того, что десятилетиями людям платили мизерную зарплату, а все доходы государство вкладывало в армию и оборонные предприятия (например, в 1928—1937 гг. потребление населения возрастало ежегодно лишь на 0,7%, тогда как вложения в промышленность — на 14,5%);
- превращение гигантских предприятий в основу не только всей промышленности, но и организации жизни граждан (недаром же именно в нашей стране широкое распространение получил жутковатый, если в него вдуматься, термин «город-завод»). В СССР доля предприятий с численностью занятых в них свыше 1000 человек в 1987 г. составляла 74%, а в США — лишь 31%;
- свертывание до минимума участия страны в международном разделении труда и сужение ее роли в нем до сырьевого придатка экономически развитых стран (так, в 1990 г. в структуре экспорта СССР на долю сырьевых товаров приходилось 62,9%, а на долю машин и оборудования — лишь 17,6%);
- крайне низкий уровень качества продукции и расточительное использование всех ресурсов, порожденные отсутствием конкуренции (по уровню производительности труда Россия сейчас находится лишь на 37-м месте в мире и этот показатель на начало XXI в. в 8 раз ниже, чем в США);
- неразвитость многих важнейших экономических механизмов, которые сейчас в России приходится создавать практически с нуля (банковская система, система торговли, рынок ценных бумаг и т. д.).
И все это усугублялось ликвидацией частной собственности, повсеместной заменой ее так называемой общенародной собственностью, а проще говоря, собственностью государства.
В итоге родилось уникальное социально-экономическое устройство, советской экономики, доставшееся России по наследству после распада СССР. В этом устройстве государство играло основную роль при решении практически любых задач в жизни как предприятия, так и отдельного гражданина, поскольку государственные чиновники распоряжались всеми типами ресурсов и благ, а все люди работали на единственного работодателя — государство.
Социализм настолько изуродовал всю экономику России и мышление ее граждан, что с его последствиями не смогли поначалу совладать даже государственные планы экономических реформ. Примером служит история либерализации цен в 1992 г.
Концепция этого реформаторского шага была простой и логичной: необходимо отказаться от государственного установления цен на все виды ресурсов и товаров и предоставить право такого установления самим предприятиям-производителям, как это принято в странах с рыночной и смешанной экономическими системами.
Тогда начнется возрождение нормальной экономической логики поведения продавцов и покупателей, станут ясны реальные, а не «плановые» величины спроса и предложения, заработают рыночные механизмы их согласования, и страна выйдет из мира «планового абсурда» в царство «рыночной рациональности».
Конечно, специалисты понимали, что такое освобождение цен приведет к их росту, поскольку страна до этого жила в условиях постоянного дефицита практически всех благ. Действительно, к осени 1991 г. дефицит принял просто ужасающие масштабы — полки магазинов были пусты, и все с ужасом ожидали голода наступающей зимой, а правительство всерьез обсуждало планы заготовки хвои, чтобы готовить из нее лечебные отвары против цинги — спутницы голода.
В данной ситуации цены просто не могли не повыситься, и правительство рассчитывало, что этот рост сильно уменьшит размеры свободных средств предприятий, понизит ценность сбережений граждан и всем в стране придется «крутиться» куда активнее, чтобы восстановить размеры прибылей предприятий и личных доходов граждан. А в итоге вся экономика получит мощный импульс к развитию и выйдет из кризиса.
Возникал, естественно, вопрос: насколько могут повыситься цены после либерализации? Оценки специалистов были различны: оптимисты говорили, что общий уровень цен повысится в 1,5 раза, пессимисты же склонялись к цифре 2. В основе этих оценок лежали расчеты, опиравшиеся на законы денежного обращения, и в частности на тождество Ирвинга Фишера (которое, как было показано выше, связывает уровень цен с величиной денежной массы и скоростью обращения денег).
Поскольку количество денег в стране было точно известно, по данным банковской статистики, можно было определить предельно возможное при этой массе денег повышение иен. Разница же в оценках порождалась расхождением в прогнозах относительно судьбы сбережений граждан и предприятий: все они будут потрачены на покупку товаров и ресурсов по новым ценам или часть все же сохранится?
На самом деле ошиблись и оптимисты, и пессимисты: цены на товары и услуги для населения повысились на протяжении 1992 г. в 26 раз, а на промышленные изделия — в 20 раз. В чем причина столь неудачных прогнозов? Может быть, тождество Ирвинга Фишера несправедливо и связь между уровнем цен и величиной денежной массы носит совсем иной характер?
Нет, Ирвинг Фишер был прав, вот только в условиях России многие экономические закономерности проявляются по-особому, поскольку их искажает влияние чрезмерного огосударствления хозяйства нашей страны.
Что же произошло после того, как цены в России в январе 1992 г. отпустили «на волю»?
Российские предприятия-монополисты немедленно решили разбогатеть, повысив цены на свои издавна дефицитные товары во много раз. Например, предприятия черной металлургии сразу повысили цены в 14 раз! Логика российских директоров была проста: «Мы единственные производители такого рода продукции, потребителям деваться просто некуда, и они будут покупать у нас по любым ценам». В условиях рыночной экономики, основанной на частной собственности, такая логика привела бы лидеров «ценовой гонки» к немедленному краху: покупатели просто не смогли бы приобрести столь вздорожавшие товары, и незадачливые «ценоповышатели» сразу бы обанкротились.
В России такого не случилось. Причин было несколько.
Во-первых, наши предприятия начали выпускать свои деньги. Нет, конечно, они не стали создавать подпольные мастерские по изготовлению фальшивых банкнот или с помощью компьютерных мошенников фальсифицировать данные о своих банковских счетах. Все было куда проще, прозаичнее и результативнее. Российские предприятия придумали псевдоденьги под названием «неплатежи»: они просто перестали платить друг другу за приобретаемую продукцию, получив в итоге огромные долги.
Но разве неплатежи можно назвать деньгами? На первый взгляд нельзя. Но если присмотреться повнимательнее, то картина станет выглядеть совсем по-иному.
Выше мы выяснили, что первейшая функция денег — средство обмена, так как люди меняют товары на деньги, а деньги на товары. И если российские предприятия продолжали посылать своим должникам товары, получая в результате только рост суммы неплатежей, то, значит, они признали неплатежи деньгами!
По состоянию на ноябрь 2000 г. почти 70 тыс. предприятий имели неплатежи (т. е. просроченную — по сравнению с договорными сроками платежа — задолженность), а общая сумма таких неплатежей составила 34,6% по отношению к валовому внутреннему продукту всей страны (против 19,5% в 1994 г.).
Во-вторых, такое устройство российского «рынка» стало возможным потому, что директора российских предприятий уже в 1992 г. сообразили: если долги есть у отдельных предприятий, и долги небольшие, то это вина самого предприятия. Но если долги есть у всех, и огромные, то это проблема государства. И пусть государство само ее и решает!
Подобная экономическая логика оказалась возможной потому, что в 1992 г. все предприятия в стране были государственными и потому никакое банкротство им не угрожало. Ведь банкротство — это разорение собственника фирмы, а как государство-собственник могло объявить о банкротстве ему же принадлежащего предприятия?
И потому государство было вынуждено отступить под давлением директоров предприятий и провести так называемый «взаимозачет неплатежей». В его основе лежал следующий принцип: если предприятие А должно предприятию Б 100 млн руб., а предприятие Б предприятию А — 120 млн руб., то пусть эти долги взаимопогасятся. И тогда в итоге у предприятия А долгов вообще не останется, а предприятие Б будет должно предприятию А только 20 млн руб.
На первый взгляд вполне разумное решение. Но поскольку в основе кризиса неплатежей лежали непомерно вздутые государственными предприятиями-монополистами цены, то взаимозачет неплатежей оказался актом признания этих цен. И страна получила тот мощнейший толчок к инфляции затрат, который ей пришлось мучительно гасить на протяжении 1992—1995 гг. Так родилась та инфляция, в огне которой сбережения населения погибли уже не частично, а полностью (их покупательная способность стала практически нулевой), а спрос обнищавшего населения упал до минимума, надолго лишив отечественные предприятия рынка сбыта.
Тогда стало ясно: пока Россия не сумеет найти способ поменять экономические модели поведения своих предприятий, не отделит их от государства и его бюджета, никакие рыночные преобразования в стране успеха иметь не будут.