Стилистический синтаксис. Построение фразы и фигуры речи

Искусство ритора состоит также в том, чтобы оптимально и эффективно расположить слова в речи. Особое построение высказывания, сделанное в соответствии с замыслом говорящего и ситуацией общения, называется фигурой речи. Фигура речи предполагает искусное и украшенное расположение слов в предложении или фразе. Впрочем, особое построение можно обнаружить во всяком высказывании, ибо слово «просто так не молвится». Даже самая простая фраза или назывное предложение имеют ясное намерение краткостью и сжатостью выразить стилистическое намерение создателя речи: «Зима. Что делать нам в деревне?...» или «Ночь. Улица. Фонарь. Аптека...» В классических ри-ториках фигурой речи называют украшенное построение речи, но можно предположить, что и самая простая речь имеет стилистический замысел украшения речи «простотой» — подобно протопопу Аввакуму, который утверждал, что «не обык речь красити», но его «в простоте Богу угождение» обладало такой степенью риторической украшенности, которая снискала ему славу главного писателя-ритора XVII века.

И все-таки изначально фигура речи отличена от обыденной речи именно словесной украшенностью, фигура речи — украшенное искусное построение фразы (предложения), особая конфигурация (вид, сплетение, расположение), способствующая яркому выражению мысли ритора. Замысел создателя речи может присутствовать уже в работе над однословным высказыванием, когда с целью изменения смысла слова изымаются или прибавляются буквы в слове («виды претерпеваний слова»), в сложных высказываниях обычно можно разглядеть множество (контаминацию) фигур, непосредственно вытекающих одна из другой.

Так, самая простая учебная фраза «Студент читает, преподаватель слушает» содержит в своем построении ряд фигур: 1) фигуру параллелизма (параллельные конструкции); 2) фигуру контраста, антиномии, антитезы, противоречия (читает ф слушает, студент ф преподаватель) 3) фигуру повтора (здесь это гомеоте-левтон — подобие окончаний: читает..., слушает).

И все-таки простая речь традиционно отличается от украшенной, искусной. Простая речь не требует обученности, украшенная речь есть следствие школы, обращения к образцам речи, она более сложна, элитарна, аристократична. Обучение искусной речи потребовало систематизации и классификации средств украшения речи — и такие классификации тропов и фигур речи существовали с древнейших времен. В настоящее время существует множество классификаций тропов и фигур речи. Построение исчерпывающей классификации в принципе невозможно, но можно показать принципы, по которым создаются фигуры речи. Показав эти принципы теоретически, можно переходить к тренировке и практическому обучению.

Последовательное изложение теории тропов и фигур предполагает следующее деление в восхождении от простого к сложному:

1. Виды претерпеваний слова.
2. Тропы как способы создания переносного значения слова.
3. Фигуры речи, образованные от слова.
4. Фигуры мысли (акцентировка на выражение смысла, намерения речи).

1. Виды претерпеваний слова (греч. ла0ц) — способы изменения слова с целью добавления нового смысла или стилистической окраски. Виды претерпеваний слова изучались не столько в риторике, сколько в грамматике, поскольку изменение слова создает новые грамматические формы. Здесь вновь наблюдается разница в учениях о речи: в грамматике описывается общее учение о языке, а применяется язык в действии в риторике и стилистике. Поэтому прием создания нового смысла с опорой на существующее значение слова используется и в шутку, и всерьез, и старым, и малым, и в политике, и в рекламе, и в средствах массовой информации.

Например, известная фраза «Спасите наши души» может претерпевать в наших СМИ множество изменений в зависимости от идеологии и стиля изданий: «Спасите наши уши» (если речь идет о музыке), «Спасите наши туши» (если речь идет о продаже мяса»), «Спасите нашего Буша» (если требуется ироническая критика американского президента) и т.д. Такие вторичные смыслы создаются особенно охотно молодежными изданиями. Каждое такое вторичное название есть игра со словом для того, чтобы вызвать определенные культурные ассоциации и на этой основе создать новый смысл текста. В русистике такой единице дано название логоэпистема, которая определяется как «языковое выражение закрепленного общественной памятью следа отражения действительности в сознании носителей языка в результате создания и постижения духовных ценностей отечественной и мировой культур». Логоэпистема не только указывает на породивший ее текст или ситуацию, она может «возобновляться и видоизменяться — в пределах сохранения опознаваемости».

Не только детские дразнилки основаны на подобной работе со словом, но и политические пропагандистские компании ведутся созданием нового смысла слова через его претерпевание: приватизация — прихватизация, демократия — дерьмократия, и т.д. Ср. также переосмысление имен и фамилий политических деятелей через их намеренное искажение. Вопросы вкуса, а иногда и приличия, считаются при этом второстепенными — главное добиться риторического эффекта — сиюминутного воздействия на чувства аудитории.

В классической школе до середины XIX века фигуры последовательно исчислялись и описывались, а ученики, видимо, заучивали их как образцы с примерами, затем тренировались в составлении фигур речи. Формальное заучивание («зубрежка») критиковалась наиболее передовыми авторами (М.М. Сперанский, К.П. Зеленецкий), но надо сказать, что такая критика раздавалась обычно с их стороны только после того, как они сами овладевали этой теорией и мастерски ее применяли. Характерно замечание Я.К. Грота в письме ректору Санкт-Петербургского университета П.А. Плетневу, после того как судьба риторики уже была предрешена, где он указывает, что не знает ничего лучше «педантичной» риторики Кошанского.

Действительно, схоластическое бездумное заучивание бесполезно (мало ли его в наши дни!), но ученику необходимо предоставить принципы создания нового смысла с помощью работы над словом или фразой. И эти принципы и возможности часто гораздо богаче, нежели их представление в современных руководствах.

Виды претерпеваний слова классифицируются по следующим операциям:

прибавление — убавление — замена (перестановка) в начале слова — в середине слова — в конце слова В результате выстраивается следующая таблица греческих терминов:

2.    Тропы — слова и обороты, употребленные в переносном значении. Уже в древности отмечается многообразие видов тропов и невозможность их исчерпывающей классификации. Марк Фа-бий Квинтилиан писал:

«Троп есть изменение собственного значения слова или словесного оборота в другое, при котором получается обогащение значения. Как среди грамматиков, так и среди философов ведется неразрешимый спор о родах, видах, числе тропов и их систематизации». [Квинтилиан — цит. по: Античные теории 1936:215].

В русских учебниках риторики существовала достаточно устойчивая традиция описания тропов, очевидно восходящая к античным теориям стиля. Во всяком случае сопоставление первой русской «Риторики» 1620 г. с «Общей реторикой» Н.Ф. Кошанского 1829—1849 гг. показывает идентичность терминологии при несомненном обогащении содержания. Впрочем, современные теории тропов несомненно продолжают единую научно-дидактическую традицию. Употребление тропов в реальном риторическом творчестве происходит в некотором смысле спонтанно, поскольку, конечно, создатель текста не задумывается над тем, какой вид тропа он употребляет. Поэтому значим сам факт образного осмысления действительности, создания новой смысло-стилистической картины объекта. Тайна творчества состоит в том, что художнику трудно сказать, сознательно ли он употребил тот или иной троп, который действительно рождается в результате некоторого умственного и эмоционального усилия, озарения, называемого вдохновением:

А что такое вдохновение?
Так, неожиданно, слегка,
Сияющее дуновение Божественного ветерка.
(Г. Иванов)

Ветерок и дуновение сопряжены с вдохновением, а дуновение — с озаряющим, сияющим светом поэтической мысли. Качества ветерка перенесены на вдохновение, а качества света — на дуновение. Собственно поэтическое творчество часто как раз и состоит в том, чтобы находить такие неожиданные метафоры.

Поскольку, в сущности, соотнесено может быть все со всем, такая необычность сравнений нередко и используется в поэтическом творчестве — здесь-то и начинает действовать класичес-кое предупреждение о том, что иносказательность и загадочность метафорики текста не должны замутнять чистоты и ясности его смысла. Против излишеств риторических украшений предупреждал в оригинальной форме еще Софроний Лихуд, писавший о некоторых творцах, которые «носятся весьма» с «уловлением письмен, речений и периодов — подобно детям, которые, не ведая цены злата и бисеров, словно цвеченые камни при брегах собирают и о них чудно радуются».

Тропы бывают словесные и описательные. Видами словесных тропов являются следующие: метафора, метонимия, синекдоха, гипербола, литота, металепсис, катакреза, перифраза, металепсис.

Исчислим виды тропов в сравнении классических теорий и некоторых современных учебников риторики и стилистики:

1. Метафора — основной вид тропа, состоящий в переносе слова от собственного значения к несобственному по подобию (обычно рассматривались 4 вида переносов от одушевленного / неодушевленного к одушевленному / неодушевленному). Пример: «Радуйся, земля, и веселись, небо!»
2. Метонимия — перенесение по качеству (человек вместо творения, причина вместо действия, содержимое вместо содержащего и т.д.).
3. Синекдоха — перенесение по количеству.
4.  Гипербола — преувеличение.
5. Литота — преуменьшение.
6. Металепсис — перенос слова через два или три значения (Кошанский).
7. Катахресис — троп, «во зло употребленный, т.е. некстати выисканный, неуместный, низкий, пошлый» (Кошанский).
8. Перифраза (парафраза) — оборот, состоящий в замене названия предмета описанием его существенных качеств.
9. Антономасия — замена имени вместо творения (служить Вакху).

Описательными тропами (иносказательными распространенными, «сказательными») являются аллегория, ирония, енигма (загадка). Сюда же примыкает паремия (пословичное выражение), имеющее намек.

Аллегорию можно объяснить как распространенную метафору, когда в нескольких словах, выражениях или целом рассказе рисуется картина намека на какое-то событие или человека.

Ирония — перенос положительного смысла в «противное значение». В первой русской «Риторике» ирония названа «злохва-лением». Классический пример: «Радуйся, царю Иудейский!»

Енигма — загадочное положение, пробуждающее мысль аудитории своим необыкновенным или неожиданным ходом сравнения, намека и под.

3.    Классификации фигур речи представляются многочисленными, а само количество фигур — необозримым, тем не менее и здесь можно увидеть не только определенную систему, но и традицию. Если заглянем в античные теории языка и стиля, то увидим, что фигуры по способам образования делятся на созданные путем добавления, путем сокращения, путем созвучия и путем противоположения.

Путем добавления создаются: удвоение (повторение одного или нескольких примыкающих слов), эпаналепсис (повторение союза), единоначатие, анафора (повторение в начале), антистрофа, эпифора (повторение в конце), охват = симплока (частое повторение начального и конечного слов), эпанод = регрессия (слова, поставленные рядом, затем повторяются отдельно), полипто-тон = разнообразие падежей (изменение падежей в одном или нескольких именах), истолкование = экзегеза = интерпретация (синонимический повтор), метабола (объединение ряда видоизмененных повторений), сплетение = плока (изобилие повторений), бессоюзие, многосоюзие, лестница = климакс (повторение в начале слова, которым заканчивается предыдущая фраза).

Фигуры, образованные путем сокращения: умолчание, зевгма и др.

Фигуры, образованные путем созвучия, например, антанак-ласа (повторное употребление одного и того же слова в другом падеже — пример повторен в первой русской «Риторике»: «у кого нет в жизни ничего привлекательнее самой жизни, тот не в силах проводить жизнь доблестно», сходство падежных окончаний = гомойоптотон.

Фигуры, образованные путем противоположения: антитеза (речь состоит из противоположных понятий: «приятно лесть начинается и горько кончается»); антиметабола (перестановка: «надо есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть»).

Очевидно, что изучение фигур речи и составление их классификаций, а затем тренировка в составлении возможных подобных фигур были способом обучения как в риторических школах античности, так и в русской школе, по крайней мере, до 30-х годов XIX века. Уже в конце XVIII века эффективность формального изучения классификационных схем вызывала большие сомнения, хотя их образцовость удерживала предмет риторического обучения.

Из схем, которые мы имеем в русской традиции, заслуживают рассмотрения прежде всего, по крайней мере, три: обширная классификация фигур речи в первой русской «Риторике» 1620 г., ломоносовская классификация в «Кратком руководстве к красноречию» 1748 г. и классификация Н.Ф. Кошанского в «Общей реторике» 1829—1849 гг.

В первой русской «Риторике» после исчисления тропов изложены три порядка фигур:

1. в «начальном порядке фигур» грамматические фигуры («виды претерпевания слова») и 12 риторических фигур «сложения слов»: фигуры повторов, бессоюзие, многосоюзие и др.
2. 10 фигур мысли, придающих «движение и действо» речи: риторический вопрос, ответ на собственный вопрос, сомнение, парадокс, общее со слушателями рассуждение, умолчание и т.д.;
3. 31 фигура речи — фигуры третьего порядка, служащие расширению и распространению речи (амплификация). 

При всей кажущейся схоластичности этих построений многие определения и комментарии имеют культурное продолжение в современных трудах и практике речи. Например, первые две фигуры из способов распространения (амплификации) называются ауксесис (преувеличение) и тапиносис (преуменьшение). В первом случае ритор употребляет слово в преувеличивающем значении: «вместо ругатися — беситься, вместо вины и греха — злодеяние и преступление», во втором — в преуменьшенном: «вместо бешенства — гнев, вместо злодеяния — ошибка». Эти риторические приемы преуменьшения и преувеличения описаны также в эристике (см. классическую книгу об искусстве спора

С.И. Поварнина — Поварнин 2002) и хорошо известны современному пиару, правда, в последнем иногда описываются как открытие нового времени.

Ломоносовская классификация, как и классификация Н.Ф. Кошанского, строится по той же принципиальной схеме. Они родственны и стилистически. Автор приводит определение, а затем пример (у Н.Ф. Кошанского примеры кратки и многочисленны). Приведем классификацию Н.Ф. Кошанского:

Фигуры слов:

1. от недостатка слов (1. умолчание, 2. бессоюзие);
2. от изобилия (1. многосоюзие, 2. единозначение — либо в словах, synonimia; либо в выражениях, exergasia);
3. от повторения и сходства слов (1. усугубление, 2. возвращение, 3. единоначатие, 4. единоокончание, 5. совокупление, 6. восхождение, 7. окружение, 8. наклонение, 9. отличение: а) употребление слова в разных значениях, б) различение — употребление разных слов в одном значении; 10. соответствие).

Фигуры мыслей, убеждающие разум: 1. предупреждение 2. ответствование, 3. уступление, 4. разделение, 5. перемещение, 6. остроумие, 7. отступление, 8. возвращение, 9. наращение, 10.    потрафление.

Фигуры мыслей, действующие на воображение: 1. изображение, 2. одушевление, 3. заимословие, 4. противоположение, 5. сравнение, 6. определение, 7. напряжение, 8. превышение, 9. умаление, 10. невозможность.

Фигуры мыслей, пленяющие сердце: 1. сообщение, 2. сомнение, 3. умедление, 4. обращение, 5. прехождение, 6. удержание, 7.    заклинание, 8. желание, 9. вопрощение, 10. Восклицание.

Описание Н.Ф. Кошанским видов тропов и фигур представляло собой вершину полноты и педагогического совершенства. Каждый из терминов имел латинский перевод — фактически весь российский опыт предыдущих классификаций, как в русских, так и в латинских риториках, был обобщен в руководстве риторического учителя А.С. Пушкина. И сделано это было как будто для того, чтобы подготовить в России новое риторическое движение в сторону художественной словесности с ее принципами (казалось бы!) ненормированного и не регламентированного никакими правилами создания текста.

Во всяком случае К.П. Зеленецкий, отнеся к логике возможности изобретения мыслей, оставляет риторике анализ той части науки, которая составляет ее «высшее цветение, сообщает ей силу убеждения, живописность и одушевление». Употребление же риторических правил не связывается даже с риторикой, которая не может брать на себя роль «руководителя». «Указаниями» творца, по мысли Зеленецкого, могут служить лишь его «собственный гений и признание». Исходя из того, что «верховными деятелями нашего духа» являются «ум, воля и изящное чувство», Зеленецкий обосновывает деление на фигуры, которое заимствуется, конечно, из предшествующей традиции:

• фигуры слов (оттого, что ум стремится к ясности);
• фигуры, действующие на воображение (от живописности речи, поставляющей пред нашими «духовными очами образы мира видимого»);
• фигуры, действующие на ум (воля, приводит к силе убеждения, эти фигуры «увлекают волю»);
• фигуры, действующие на чувства (одушевленность, действующая на чувства);
• речь иносказательная (тропы, иносказание).

В современной науке теория фигур речи окончательно реабилитирована, однако внимание к ней может колебаться и в некоторых пособиях состав фигур сокращается до минимума. Необходимо определить, каков оптимальный метод овладения фигурами речи, как возможно построить способы анализа фигур.

Классификация А.А. Волкова содержит фигуры выделения и диалогизма, причем первая — группа фигуры — выделения имеет пять подгрупп:

1. добавления и повторы (эпитет, плеоназм, синонимия, аккумуляция, градация, экзергазия, реприза, восхождение, отличение — плока, наклонение — полиптотон, сочетание — симплока, анафора, эпифора, окружение, конкатенация — присоединение, интерпретация, экспликация — заполнение, многосоюзие, бессоюзие);
2. сокращения и значимые нарушения смысловой и грамматической связи (эллипсис — намеренное опущение слова или оборота, силлепсис — значимое нарушение синтаксической связи или смыслового согласования, эналлага — употребление слова или конструкции вместо ожидающейся другой, ирония — неожиданное и как бы неуместное использование слова, вызывающее комический эффект, анаколуф — нарушение синтаксической связи, когда подчиненный член словосочетания выносится на уровень отдельного члена предложения, удержание = апозиопея — обрыв речи);
3. перестановки и трасформации (гипербатон — выделение темы высказывания путем ее постановки в начале или конце фразы, хиазм, метабола, антиметабола);
4. распределение элементов фразы (разделение, соответствие, антанаклаза — соединение понятий, которые роазвертываются в параллельных конструкциях, эпимона =эпифонема — полный или переифрастический повтор какой-либо части фразы в различных контекстах)
5.  определение и сравнения (определение, сравнение, перифраз, этимология, антитеза, парадиастола, оксюморон).

Фигуры диалогизма создаются «для диалогического эффекта в монологической речи»: диалог, предупреждение, ответствование, сообщение, заимословие — созданная автором речь, представляющая определенную позицию или точку зрения, цитата, аллюзия, риторический вопрос.

На сегодняшний день это наиболее полная систематизированная классификация, основанная на историко-культурных ассоциациях. Обычно классификации фигур речи, созданные в учебных целях, предлагают только основные фигуры речи. В учебных целях следует обращаться к конкретному анализу текстов, где в подавляющем большинстве случаев обнаруживается контаминация фигур, их смешение, соединение, наложение друг на друга (см. об этом исследование И.В. Пекарской. При этом обучающемуся небесполезно наблюдение фигур в речи образцовых стилистов или тех текстов, на которые он идеологически (профессионально, стилистически) ориентируется.

Для речевого творчества значимо сознательное и умелое использование тропов и фигур речи, других средств выразительности. Хотя самонаблюдение в процессе реального ораторского действия невозможно, но тем не менее возможен анализ текста, который позволяет реально увидеть, насколько тот или иной оратор (выступающий) был затруднен (или, напротив, сознательно искусен) в создании своего текста. Поэтому при рассмотрении контекстов устной ораторской ли письменной речи следует не просто оценивать наличие фигур речи, а давать им оценку относительно того, искусно ли построена речи с точки зрения использования фигур, построения периодов, либо же, наоборот, различаемые «фигуры» как форма текста только затрудняют коммуникацию. В этом смысле следует рассматривать фигуры повтора как оптимализирующие общение и, наоборот, затрудняющие его (когда повтор становится тавтологическим, а не сознательно включенным в фигуру речи).

Разберем ряд примеров. Вот расшифровка речи современного политического деятеля (предлагаем читателю по возможности попытаться объективно оценить синтаксико-стилистические качества этой речи, чтобы фамилия известного оратора не предвкушала его оценки):

Что касается этих заявлений / я просто могу сказать: жаль! / мне просто жаль времени / Даже времени вот сейчас объяснять эту ситуацию — почему? / Это обычная мне кажется игра / непотребная по сему / по сегодняшним проблемам и времени / Чтобы мы могли выпустить сегодня такой мощный залп / как говорят из-за того, что кого-то / куда-то назначили // Можно подумать что у нас другого других забот нет / Я этого не понимаю / Если это политическая игра / если это показуха / если она кому-то нужна / если она что-то решает или если она что-то делает / то только не / не то что нужно сегодня для России и для страны // Мне так и хочется сказать / Да люди! / Не обращайте вы на это внимания ! / Не до этого нам сегодня и сейчас, чтобы думать и обсуждать / какого зама кому поставят / Поэтому я этого не понимаю и не приемлю. / Не приемлю / не до этого нам сейчас / чтобы обсуждать такие дела...
(В.С. Черномырдин. Выступление после заседания правительства 30 октября 1996 г.)

Стилистический анализ этого текста может показать, что в нем множество фигур: повторов (лексических и синонимических), параллельных конструкций, подхватов, обращений, восклицаний, эллипсисов, фигур диалогизма. Тем не менее несовершенство образа текста очевидно. Мы не говорим, что критика текста начинается уже с этической позиции автора, который призывает как бы не обращать внимания на очередную значимую отставку в его правительстве. Но «выдает» оратора и стилистическое несовершенство речи, в которой отсутствует наращение смысла, например, кажущаяся фигура анафоры с синонимическими повторами {если..., если...) не добавляет нового смысла в речь, хотя, казалось бы, эта фигура развивается в тексте с наращением. Особенно тавтологичны синонимы для России и для страны, сегодня и сейчас, думать и обсуждать, не понимаю и не приемлю..., хотя в последних появляются, как будто, новые стилистические коннотации. Но они звучат повторами в речи оратора, пытающегося сказать много лишь для того, чтобы «заговорить» аудиторию, усыпить ее интерес количеством слов.

Неудача «коридорных» выступлений многих политиков (не только В.С. Черномырдина) связана с представлением о том, что теперь можно говорить неподготовленные речи — и народ «стерпит» любую импровизацию. Но вот пример подготовленной речи, прочитанной по письменному тексту. Спичрайтер напитал эту речь множеством фигур:

Дорогие россияне!

Многие из нас сидят сейчас за новогодним столом и с волнением ожидают боя курантов. В такие минуты мы 'вспоминаем год уходящий, 2вспоминаем все хорошее, что он нам принес, и Знадеемся, что все плохое останется позади.

Что говорить: год был непростым 'для страны, 2для многих из вас и Здля меня тоже, но новогодняя ночь — это всегда 'новые надежды, 2новые мечты, "новые планы.

Мы хотим, 'чтобы были счастливы наши дети, "чтобы чувствовали внимание и заботу все, кому это сейчас так необходимо, "чтобы каждый гражданин России всегда ощущал достоинство и величие своей страны.

Наступающий год приближает нас к началу третьего тысячелетия и мы уже чувствуем дыхание нового XXI века. Какой в него войдет страна, зависит от каждого из нас, 'от нашего таланта и трудолюбия, "упорства и воли, "единства и сплоченности. Да, мы все очень разные, но вместе мы и есть Россия...

(Речь Б.Н. Ельцина на Новый 1999-й год).

Стилистически текст несовершенен не только вследствие недоверия к оратору, находившемуся уже на закате своей политической карьеры (мы призвали бы читателя отвлечься от индивидуальных пристрастий), но прежде всего наличием банального содержания, выраженного в искусственно построенных стилистических фигурах. Обратим внимание на то, что спичрайтер создал для своего клиента везде тройственный повтор, предполагая, что использовать пространные конструкции его клиенту трудно. От этого произошло поразительное стилистическое однообразие, которое ритор пытался победить свойственной ему экспрессивностью, но не мог.

Мы привели эти примеры не для того, чтобы критиковать достаточно дискредитировавших себя содержательно и стилистически ораторов. Неудача их политической карьеры связана именно с несовершенством их риторического и стилистического облика. Незнание риторики приводит к тому, что даже грамотный спичрайтер не в состоянии удовлетворить намерения оратора, должно быть, также не удовлетворявшегося собственными речами. Свидетельством этого явились отвержение Ельциным в знаменитой «отказной» речи на Новый 2000-й год следовать намеченному спичрайтером плану и попытка говорить без «текста» (см. анализ этой речи в главе IX «Ораторское искусство», с. 242— 243) — к сожалению, искренняя импровизация (вне знаний риторики поздравительной речи) также имела малый успех.

Стилистическое образование ритора состоит в разборе текстов (речей) образцовых авторов, поэтому важно, какие образцы находит для себя каждый ученик в риторике. Вот взятый почти наугад текст И.А. Ильина «Слово о России»:

И еще один дар дала нам наша Россия: это наш дивный, наш могучий, наш поющий язык.

В нем — вся она, наша Россия. В нем все дары ее: и ширь неограниченных возможностей; и богатство звуков, и слов, и форм, и стихийность, и нежность; и простота, и размах, и парение; и мечтательность, и сила; и ясность, и красота. Все доступно нашему языку. Он сам покорен всему мировому и надмирному и потому властен все выразить, изобразить и передать.

Горе нам, что не умели мы беречь наш язык и бережно растить его — в его звучании, в его закономерной свободе, в его ритме, в ризах его органически выросшего правописания. Не любить его, не блюсти его — значит не любить и не блюсти нашу Родину.

(«О России», 1947)

Какие фигуры выделяются в этом тексте?

• подхват (текст как бы начат с продолжения предшествующей мысли): «И еще...»
• инверсия (логика текста потребовала перестановки дополнение — сказуемое — подлежащее: «дар дала нам наша Россия»);
• анафора — вообще наиболее часто употребляемая фигура: «это наш дивный, наш поющий, наш могучий...», «в нем вся она, наша Россия, в нем все дары ее»;
• неоднократный синонимический повтор с нарастанием смысла: «выразить, изобразить и передать», «бережно»;
• антитеза, мастерство которой состоит в том, что она не прямо противопоставляет смысл слов, а, противопоставляя, разнообразит значения так, что слова не являются прямыми антонимами, но обогащены смыслом: «и стихийность, и нежность; и простота, и размах, и парение; и мечтательность, и сила; и ясность, и красота». Все эти сопрягаемые после точек с запятыми слова противопоставлены лишь частично, заставляя читателя размышлять над глубиной и разнообразием выраженных идей; впрочем, более ясная антитеза в словах «покорен» и «властен»;
• многосоюзие = полисиндетон: «и..., и..., и...»;
• бессоюзие: «не любить его, не блюсти его...» и т.д.

Очевидно, что это не все, что можно сказать по поводу фигур и стилистических приемов в данном тексте. Однако поскольку мы утверждаем, что всякий значительный автор (оратор) имеет свой стиль, покажем индивидуальность стиля еще на одном примере, на этот раз из научной речи. Академик В.В. Виноградов, блестящий знаток русского языка, всю жизнь размышлявший над судьбами русского слова и постоянно занимавшийся писательским трудом, никогда не сворачивал свою мысль, а развивал ее в богатстве слов и достаточно сложных синтаксических конструкциях. Основной стилистический образ работы В.В. Виноградова состоит в том, что он находится в постоянном поиске нужного слова для выражения научной истины, но чувствуя сколь несовершенно наше слововыражение, не сворачивает своих мыслей, а без стеснения развивает и распространяет их. Отсюда множество синонимических конструкций и одновременно минимум лексических повторов, которые обычно бывают тематическими. Пример:

«Эта общая восторженная оценка выразительных средств русского языка конкретизируется, наполняется разнообразным содержанием в более подробных, развёрнутых суждениях о русском языке, высказанных разными выдающимися общественными деятелями и писателями. Не все из этих отзывов равноценны и далеко не все основаны на подлинно глубоком проникновении в природу русского языка. Особенно нуждаются в поправках, в критическом анализе суждения лиц, мало знавших русский язык, плохо владевших им, хотя дань удивления и восторженной оценки отдали русскому языку такие классики западноевропейских литератур, как Сталь, Бальзак, Мериме, Флобер и др.

Гораздо более многозначительны, глубоки и интересны рассуждения о свойствах и особенностях русского языка, принадлежащие его созидателям и реформаторам, великим мастерам русского слова. Их знание языкового материала, из которого они сами строили вечные памятники искусства, великие литературные произведения, не может быть оспорено, их суждения о русском слове не могут быть отброшены. В основе этих оценок лежит чувство патриотической любви и гордости русского человека».

Обращая внимание на необыкновенное богатство синонимической лексики и синонимических конструкций, отметим, как мало здесь лексических повторов, традиционных для старинного риторического стиля и как стремится автор распространить свою речь. В дословных повторах действительно присутствует некоторая бедность языка, и настоящий мастер должен прекрасно владеть лексикой, всем богатством слов, находя нужные выражения, иначе он уподобляется Илье Ильичу Обломову, который, сидя в канцелярии, испытывал главную трудность в том, что слова набегали одно на другое и мешались в поиске необходимого слова или выражения. Разобранные нами тексты показывают, что так писать могут только Мастера, ежедневно трудящиеся за письменным столом.