Светские люди, а нередко среди них и философы, рассуждая о религиозной морали и нерелигиозной, часто говорят о морали вообще, не задумываясь о том, какую мораль, какую конкретно нормативно-этическую программу или какую конфессию они имеют в виду. В конечном счете критика религиозной морали и теологической этики оказывается направленной против религии как таковой, церковных институтов, социальной и образовательной политики церкви. С этим связана критика понимания и переживания морали как божественного установления, пророческого назидания, воплощения благодати. Далеко не всегда можно понять, с каких позиций проводится критика религиозной морали и теологической этики — с позиций эволюционной этики, исторического материализма*, просветительского рационализма, экзистенциализма*, коммунитаризма*, феминизма* и т.д. Каждая из этих морально-этических позиций полемична по отношению к любой другой не в меньшей степени, чем по отношению к религиозной морали и этике. Иными словами, критика религиозной морали и этики с неких «общих позиций» не специфична. Но если нормативно и теоретически специфицировать критику религиозной морали и этики, эта критика лишается исключительности, поскольку нерелигиозные моральные учения и философско-этические теории находятся в состоянии полемики «всех со всеми».
Например, исторический материализм в вопросе о происхождении морали противостоит религиозной этике так же решительно, как и эволюционной этике. При этом оппозиция исторического материализма религиозной этике отличается лишь тем, что религия в отличие от эволюции в историческом материализме еще и оценивается нравственнонегативно: «Религия есть опиум народа». Сравнение религии с опиумом, встречавшееся у ряда авторов и до Маркса (Д. де Сад, Новалис), некоторые современные комментаторы характеризуют в том духе, что в те времена опиум использовался в качестве обезболивающего средства. Тем самым как будто снимается нравственное осуждение религии. Однако ближайший контекст этого высказывания у самого Маркса: «...религия есть самосознание и самочувствование человека, который или еще не обрел себя, или уже снова себя потерял. Религиозное убожество есть в одно и то же время выражение действительного убожества и протест против этого действительного убожества. Религия — это вздох угнетенной твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков»1, — не оставляет сомнения в характере нравственной оценки религии Марксом, которая у его последователей на платформе исторического материализма была только усилена.
Религиозная мораль как таковая — это абстракция. Те, кто настаивает на религиозности морали вообще, на самом деле имеют в виду моральные учения и программы, существующие в контексте определенных конфессий. Когда представитель какой-либо конфессии говорит о морали, он, без сомнения, подразумевает конфессионально определенную мораль. Мораль для него на уровне ценностей, предписаний, перечня добродетелей и на уровне практики немыслима в отрыве от догматов конфессии, с которой он себя идентифицирует.
Моральные представления верующих основаны на религии, к которой они принадлежат. Когда христиане утверждают, что мораль невозможна без религии и вне религии, они имеют в виду христианскую мораль.
В самом деле, можно ли представить христианскую мораль как внерелигиозную: без эсхатологических ожиданий, без благоговения перед Богом, без любви Бога, без милосердной любви к человеку, т.е. возможной лишь посредством мыслимого единства всех в Боге, без представления о непосредственном участии Святого Духа в жизни души, без образа умирающего и воскресающего Христа и т.д.? Без этих фундаментальных религиозноэтических убеждений христианская этика как моральное учение, конечно, не была бы христианской этикой. Если взять нормативный состав христианской этики, в основе которого лежит Священное Писание (в его внутренне дифференцированной целостности), дополняемое комментариями и интерпретациями морального богословия, образами житийной литературы (повествующей о жизни и подвижничестве святых) и иконографии, то нетрудно увидеть, что христианская этика пронизана духом христианского религиозного миросозерцания и является одним из наиболее полных его воплощений.
Для мусульманина и вообще человека исламского мира мораль — это исламская мораль, добродетели которой через запреты и повеления заповеданы в священной книге мусульман — Коране и в Сунне — своде правил и установлений, переданных в хадисах (араб. рассказах), хранящих предания о высказываниях и деяниях Пророка Мухаммада, его родных и соратниках. Хадисы собирались в течение двух-трех веков после смерти Мухаммада, и из них составлены сборники (в разных направлениях ислама — у суннитов и шиитов свои наборы признанных в качестве основополагающих хадисов). Строго фиксированный по содержанию Коран и различающаяся по составу Сунна дополняют друг друга и имеют смысл только в неразрывном единстве. Нормы Корана и Сунны истолковываются и комментируются исламскими учеными, положения и выводы которых представляют собой еще один элемент исламской морали. Вместе с тем в исламской культуре мораль и право близки; целый ряд моральных установлений представляют собой часть исламского права, и многие вопросы морали входят в компетенцию правоведов и юристов.
Основной перечень принципов мусульманской морали изложен в Коране (книга 17 «Аль-Исра/Ночной перенос», стихи 22-37). Это почитание единого Бога — Аллаха, забота о родителях, благотворительная милостивость к нуждающимся (щедрая, но не расточительная), запрет на благое причинение смерти (в первую очередь детям) из страха перед голодом, запрет на прелюбодеяние, запрет на неправедное убийство и требование соразмерности в возмездии за убийство, забота о сиротах и их имуществе, соблюдение договоров, честность и справедливость в деловых отношениях, предостережение от самомнения и высокомерия. Этот перечень принципов не является полным нормативным каноном ислама, но он дает достаточное представление о нормативном составе морали, которая вписана в Коран, обосновывается через авторитет Пророка и волю Аллаха и в ином контексте не может даже помыслиться своими приверженцами.
Представители различных конфессий, как правило, чувствительны к доктринальным различиям. Логика религиозного сознания такова, что верить можно лишь в Бога своей конфессии и, значит, при отрицании (проговариваемом или нет) Бога других конфессий. Межконфессиональная обособленность может быть довольно глубокой, и, как показывает социально-политический опыт современности, полностью ее исключить невозможно. Межконфессиональные различия особенно актуализируются на фоне социальных противоречий. В истории известны различные опыты обществ, живших в условиях межрелигиозного мира. Однако все они были возможны на основе доминирования одной из религий, на которую опиралась правящая элита, и соответственно подчиненного положения религий, представителям которых был закрыт доступ к политической элите. В обществах социально-политического равенства успешное сдерживание межконфессиональной обособленности в рамках духовно-идейных разногласий возможно только на внеконфессиональной основе, для чего необходимы нейтральные в религиозном отношении политические институты, основывающиеся на нравственных стандартах, внешних по отношению к какой-либо вере.
Если отвлечься от моральных убеждений, которые определяются тем, из чего люди выводят свои моральные принципы, и которые соответственно жестко обусловлены религиозной догматикой, у светской и религиозной морали есть много общих черт, существенным образом представляющих мораль как особый способ мышления, практической ориентации и личностного самоопределения.