Общая характеристика
А. Примеры. - Идентификация жертвы с агрессором - это чуть ли не самая распространенная и по своему социально-психологическому значению самая важная разновидность идентификации. Мы уже знаем, что ряд типичных примеров этой разновидности идентификации описала еще Анна Фрейд. Мальчик боится учителя и, идентифицируясь с ним, подражает выражению его лица. Девочка боится призраков, которые, по ее мнению, появляются в темноте, и находит выход в отождествлении с этим самым призраком (то же самое делать она советует своему брату). (Добавить новые примеры).
Б. Идентификация не с личностью, а лишь поведением агрессора. - Есть случаи, когда А просто подражает поведению агрессора без того, чтобы иметь стремление стать такой же личностью, как и он. Например, ребенок наблюдает за агрессивным поведением взрослого и сразу же повторяет их. Можно считать, что имеет место только подражание, т. е. поверхностная идентификация только на поведенческом уровне. Нет идентификации не только с личностью, но и с социальной ролью взрослого человека. (См. примеры в книге А. Фрейд).
Другие примеры: мальчика подвергают медицинскому обследованию, после чего он выходит и пытается подвергнуть «медобследованию» другого мальчика; явно видно, что он отождествил себя с «агрессором» - врачом. В тюрьмах заключенные жестче обращаются друг с другом, чем даже тюремщики. Мы полагаем, что в таких ситуациях играет роль не только идентификация с надзирателями, но и перенос агрессии, в какой-то мере - поиск «козлов отпущения».
Родители вынуждены время от времени вести себя агрессивно по отношению к своим детям; тем самым они стимулируют у них работу механизма идентификации с ними как с агрессорами. Об этом знал еще З. Фрейд.
Этапы процесса идентификации с агрессором
В процессе идентификации индивида с агрессором можно условно выделить три этапа.
- индивид (А) становится жертвой агрессии другого человека (В);
- жертва идентифицирует себя с определенными аспектами этого лица, с его агрессией;
- в результате этих процессов фрустрация (эмоциональный дистресс) жертвы смягчается или исчезает.
Можно предположить, что к таким результатам идентификация с агрессором приводит по двум причинам:
- поскольку активные действия жертвы в определенной степени успокаивают его;
- по той причине, что претерпевает изменения его самовосприятие: исчезают телесные ощущения беспомощности и активности; человек воспринимает себя уже не только как жертва, но и как агрессор.
Дженис приводит такой пример: человек знает, что его собираются освободить от работы и сам спешит подать заявление об уходе, проявляя при этом агрессию.
Опыт Бруно Беттельхейма: идентификация в концентрационном лагере
Концентрационный лагерь - это своеобразное опытное поле для испытания методов авторитаризма и тоталитаризма. Это экспериментальная авторитарная ситуация, и заранее можно было бы предположить. что в ней механизмы идентификации с агрессором должны наблюдаться в своих самых крайних формах.
В 1938 году нацисты арестовали психоаналитика-еврея из Вены Бруно Беттельхейма. Целый год он провел в концентрационных лагерях Дахау и Бухенвальд. Частично из научных соображений, частично же стремясь сохранить целостность своей личности, он стал наблюдать за поведением других заключенных, желая выяснить, как реагируют эти жертвы на крайне жестокие, нечеловеческие условия лагерной жизни.
Одним из интересных результатов его наблюдений было живое и впечатляющее описание поведения «старых» заключенных - тех, кто находился в лагере 3 года и больше. Оказалось, что они в значительной мере идентифицируют себя с гестаповцами. Эта идентификация - незаметный, подсознательный процесс, как говорил Беттельхейм, последняя безнадежная попытка адаптироваться к жестоким условиям лагерной жизни. Идентификация включала три аспекта: физическую внешность гестаповцев, их агрессию и их ценности.
Так, когда такой «старик» говорил гневливо с другими заключенными, он употреблял словарь гестаповцев. Такие «опытные» заключенные старались менять свой внешний вид, используя с этой целью лоскуты от униформ гестаповцев.
Они обращались с другими заключенными так же жестоко, как и гестаповцы. Последние стремились избавиться от тех заключенных, которые не приспосабливались - от жалобщиков, неподчиняющихся, и от тех, кто не был способен работать. Временами старые заключенные помогали им в этом деле. Некоторые выдавали предателей, другие считали, что их надо убить, чтобы жили другие. Убивали долго и мучительно, иногда продлевая мучения жертвы на несколько дней.
Были среди «стариков» и такие, которые принимали антисемитские взгляды гестаповцев. Но поведение таких людей было противоречиво: временами эти же люди смело выступали против фашистов. Нетрудно догадаться, что сходные явления, пусть в более слабой степени, должны наблюдаться и в обычных тюрьмах, и даже в армии, где «старики» третируют новобранцев. Мы полагаем, что подобные формы идентификации с агрессорами сплошь и рядом имели место также в советских, китайских и других концлагерях. Так что есть обширный эмпирический материал, который подлежит психологическому истолкованию с этой точки зрения.
Сходные явления наблюдаются также во взаимоотношениях господствующих и подвластных этносов. Поэтому целые периоды истории народов следует пересмотреть с позиций теории фрустрации и психической защиты, в частности - теории психологической идентификации.
Идентификация с агрессором и формирование личной морали
Ирвинг Дженис и его коллеги выдвинули гипотезу, согласно которой идентификация с агрессором играет важную роль в формировании Сверх-Я человека, т. е. личной моральной системы. Но переход от идентификации к Сверх-Я - это сложный и, как можно предположить, длительный психический процесс. У него имеются промежуточные этапы и образования. Для иллюстрации этой мысли авторы приводят ряд примеров, в том числе известные нам примеры из книги Анны Фрейд. Например, мальчик, который жил в детском доме, вел себя несколько странно. Он подходил к двери и очень громко позвал горничную. Ожидая, пока она подойдет и откроет для него дверь, он переживал страх от мысли, что та начнет ругать его за неправильное поведение. Для того, чтобы предотвратить такую ее агрессию, мальчик сам первым, придавая себе крайне недовольный вид, делала ей замечание за то, что она так поздно открывает дверь.
Этот пример, по-видимому, следует истолковать в том смысле, что мальчик приобрел моральный принцип (или правило): предварительно ругать других за неправильное поведение и тем самым предотвратить применение отрицательных санкций с их стороны. Мы видим, что агрессия привела к определенному моральному (или аморальному) развитию. Это очень любопытный процесс, который вряд ли полностью осознается ребенком. Подлинное же моральное развитие и созревание имеет место только в том случае, когда ребенок такие же строгие требования предъявляет и к себе самому. Другие подобные примеры также показывают, что, предвидя, что его собираются наказывать, индивид может превентивно наказывать других, одновременно интерпретируя их моральные ценности так, как их себе представляет. (По-видимому, он скорее всего атрибутирует другим определенные моральные ценности).
Возникает вопрос: в какой мере подобное поведение сохраняется и у взрослых людей после того, как их личная моральная система уже сформирована? Можно предположить, что у взрослых этот механизм участвует в изменении моральной системы. Примеры, подобные приведенным, по мнению Джениса и его коллег, раскрывают стадии перехода от идентификации с агрессором к Сверх-Я личности. В таких случаях индивид не просто защищается от актуальной или ожидаемой агрессии. Наоборот, он идентифицируется с предвосхищаемым наказанием, причем последнее связано с его собственным поведением. Совершая проступок или даже только имея «плохие» намерения, даже бессознательные, ребенок прибегает к помощи такого механизма. Но его пунитивное поведение направлено не против себя или другого человека, виновного в неправильном поведении, оно направлено на «агрессора».
В одной из предыдущих своих трудов автор настоящих строк выдвинул идею, согласно которой каждый уровень и даже этап морального развития личности (по шкале Колберга) имеет свои характерные механизмы адаптации. Эту общую идею следует конкретизировать для каждого этапа, тщательно описав соответствующие им адаптивные механизмы и их комплексы.
Мы полагаем, что для доморального уровня развития ребенка одним из самых характерных механизмов адаптации является идентификация с агрессором. Эта идея имеется у психоаналитиков (З. Фрейда, А. Фрейд, Э. Эриксона и др.). Однако она должна быть сопоставлена с концепцией Пиаже и Колберга.
Как оказать сопротивление тенденции идентификации с агрессором?
Идентификация фрустрированной личности с агрессором, как защитный механизм, может иметь отрицательные последствия как для не, так и для общества. Поэтому вопрос о способности личности в условиях фрустрации отказываться от использования этого механизма заслуживает пристального внимания. Если удастся решить данный вопрос, тогда можно будет предотвратить много случаев жестокости в тюрьмах, в армии и в межэтнических отношениях.
Психоаналитики размышляют об этом уже давно. Алис Балинт, которая считается одним из ведущих теоретиков психоанализа, считает, что способность отказаться от механизма идентификации с агрессором, как от средства справляться с угрожающими внешними объектами, развивается у личности в специфических межличностных отношениях, которые слагаются в раннем детстве. Если родители ребенка положительно относились к его поискам наслаждения, то у него развивается толерантность к фрустрации и страху. Именно эта толерантность и удерживает его от пользования жесткими защитными механизмами, в частности - механизмом идентификации с агрессором.
Но если ребенок склонен видеть своих родителей в качестве угрозы его существованию, поскольку они противодействуют его стремлению к удовлетворению своих психофизиологических потребностей, то его развитие пойдет по другому пути. Такие родители становятся источниками угроз и страхов, травмирующих ребенка. Для предотвращения возникновения такого страха или, если он уже возник, его смягчения, ребенок может использовать механизм отрицания (denial) наличия угрозы в поведении своих родителей. Но он может пользоваться также механизмом идентификации с агрессором, который также приводит к тому, что ребенок уже не воспринимает родителей в качестве угрожающих объектов. В той мере, в которой ребенок идентифицирует себя с родителями, он уже перестает воспринимать себя в качестве ранимого и отделенного от них существа, который получил бы психическую травму в том случае, если бы родители запретили ему удовлетворение своих психофизиологических потребностей. Наоборот, он с помощью механизма идентификации «объединяется» с родителями и принимает их установку.
Возникает вопрос: почему выбирается или отрицание, или идентификация? От каких личностных свойств зависит выбор защитного механизма? Ведь выбор того или иного ведущего защитного механизма в годы детства может иметь решающее значение для развития характера личности.
А. Балинт считала идентификацию с агрессором одним из самых примитивных защитных механизмов. Когда родители постоянно выступают для ребенка в качестве источников угроз и вызывают страх, он спонтанно выбирает именно этот механизм. Это легкий путь самозащиты. (Предполагается, что дети от рождения имеет склонность к приобретению защитных механизмов).
В конце настоящего обсуждения выскажем следующую идею: если механизм идентификации с агрессором является ведущим в поведении взрослого человека, тогда мы можем сказать, что он в психологическим отношении не является зрелой личностью. Мы полагаем, что многие «профессиональные подчиненные» именно таковы. Данный механизм входит в состав комплекса авторитарного подчинения.