Название школы «Анналов» традиционно закрепилось за группой французских историков во главе с Марком Блоком, Люсьеном Февром, основавшими в 1929 г. одноименный журнал. Иначе это направление в науке известно как историческая антропология. Для него характерен отказ от описательности в пользу проблемности. Фактически оно представляет собой амальгаму социальной психологии, социологии, истории, философии, географии, этнологии. Система приоритетов при изучении культуры достаточно равномерно распределена между этими науками, и все это в комплексе дает впечатляющий эффект крупнопроблемного, системного, широкого по охвату, но вполне предметного освещения культурологической тематики.
В «Анналах» нашли отражение практически все эпохи истории и самые различные культуры и общества — от древнейших до современных. Обращение Блока и Февра к истории культуры и общественной психологии непременно сопровождалось пристальным интересом к явлениям ментальной жизни. Так, если это была эпоха Средневековья, они особое внимание уделяли той грани, которая отделяла явную выдумку от истины, и показывали человека того времени со свойственными ему эмоциональными установками и нормами поведения: верой в фальшивки, святые мощи, чудеса, знамения, легенды, подверженностью панике, массовым психозам, повышенной внушаемостью и т. д.
Пионером в исследовании ментальности был Люсьен Леви-Брюлль, но «анналисты» не просто заимствовали введенное им понятие, а творчески применили его для проникновения в совсем иной человеческий материал. К тому же Леви-Брюлль занимался изучением «дологического мышления» дикарей больше как этнолог, тогда как Блок с Февром и их последователи воссоздали не только умонастроение средневекового человека, но и, что очень важно, воспроизвели существовавшую в его сознании «картину мира», сложив ее из кусочков и фрагментов отдельных впечатлений, реакций, восприятий.
Эта объемная задача выполнена благодаря умелому сочетанию синтезирования и структурирования, фиксации пронизывающих тогдашнее общество на разных уровнях и тесно переплетенных связей.
Мироощущение людей данного общества, их верования, навыки мышления, традиции, мотивировки, стимулы поступков, социальные и этнические ценности, отношение к природе, переживание ими времени и пространства, толкование возрастов человеческой жизни, представления о смерти и загробном существовании, мечты, чаяния, заблуждения — все это культурная целостность, которая была выделена, будучи пропущенной через «фильтры» бережно реконструированной средневековой ментальности.
«Очень наивно, — пишет М. Блок, — пытаться понять людей, не зная, как они себя чувствовали».
Наши представления об этом нередко очень далеки от реальности.
«Эти люди, подверженные стольким стихийным силам, как внешним, так и внутренним, — продолжает историк, — жили в мире, движение которого ускользало от их восприятия» хотя бы в силу их удивительной восприимчивости к так называемым сверхъестественным явлениям, которая заставляла... постоянно с почти болезненным вниманием следить за всякого рода знамениями, снами и галлюцинациями. Никакой психоаналитик не копался в своих снах с таким азартом, как монахи X или XI в. Но и миряне также вносили свою лепту в эмоциональность цивилизации, в которой нравственный или светский кодекс еще не предписывал благовоспитанным людям сдерживать свои слезы или «обмирания». Взрывы отчаяния и ярости, безрассудные поступки, внезапные душевные переломы доставляют немало трудностей историкам, которые инстинктивно склонны реконструировать прошлое по схемам разума.».
Имея в виду предметно мир культуры раннефеодальной Франции, М. Блок предостерегает преувеличивать его мракобесие:
«Не надо думать, будто это общество даже в самые мрачные времена сознательно противилось всякой интеллектуальной пище. Для тех, кто повелевал людьми, считалось полезным иметь доступ к сокровищнице мыслей и воспоминаний, ключ к которой давала только письменность, т. е. латынь; об этом верней всего говорит то, что многие монархи придавали большое значение образованию своих наследников»137.