Политическая институционализация в широком смысле слова представляет собой процесс формирования в обществе устойчивого комплекса формальных и неформальных правил, принципов, норм, установок, регулирующих политическую сферу человеческой жизнедеятельности и организующих ее в систему ролей и статусов, образующих политическую систему. Институты — это, прежде всего, нормы, сопровождающие их санкции и организационные формы, в которых они проявляются. Для оценки эффективности функционирования институтов важен и нравственный аспект: дееспособные, эффективные институты выражают не только букву, но и “дух” законов, то есть они не просто легальны, но и легитимны. Институты имеют властный характер, но это власть, подконтрольная обществу и действующая в рамках обоснованных законов.
Условием мирного урегулирования конфликта является наличие институциональных механизмов, обеспечивающих консультации, переговоры, исследование возможных альтернатив и поиски взаимоприемлемых решений. И, наоборот, перспективы политического тупика или принуждения возрастают, если институциональные механизмы ограничивают возможности соглашения.
Вместе с тем сводить институционализацию лишь к ее юридическому, правовому аспекту значило бы серьезно упростить смысл этого сложного понятия. Применительно к политическому конфликту она означает не просто наличие некоторых формальных правил и норм, но и:
- закрепление в менталитете образа конфликта как нормального, а не патологического феномена; его легитимацию в общественном сознании;
- признание альтернативности политических позиций, а следовательно, и оппозиции;
- существование общепризнанных правил, норм конфликтного поведения, причем не только в соглашениях конфликтующих субъектов, но и в политико-правовой культуре общества, государства;
- наличие или формирование институтов регулирования политических отношений, включая конфликты;
- существование конституционных подходов к конфликтам.
Помимо прочего, содержательный анализ понятия “институционализация” включает в себя ее возможные уровни: социетальный, институциональный, политико-групповой, международный и т. д. Такие теоретико-методологические подходы позволяют более основательно анализировать институционализацию политических конфликтов.
Успешное регулирование политических конфликтов предполагает определенную последовательность институциональных мер. Началом институционализации можно считать институционально-ментальную предпосылку, то есть закрепление в политической ментальности спокойного восприятия конфликтной ситуации и в этом смысле справедливость дела оппонента. Речь идет не о том, чтобы признать справедливость содержательных интересов оппонента, но о том, что он в принципе может отстаивать собственные, отличные от прочих интересы. Иными словами, в общественном сознании должна присутствовать специфическая конфликтная парадигма мировосприятия, исходящая из признания перманентности конфликта и возможности позитивного воздействия на него в любых, даже самых сложных ситуациях. А на уровне обыденного сознания важно терпимое восприятие различий между людьми.
В современной России эта простая истина усваивается с большим трудом. Даже известные социологи, рассматривая стратификационные процессы, пишут: “Уже сам по себе конфликт есть показатель незрелости гражданского общества и его субъектов”. Между тем конфликтная парадигма восприятия состоит в признании противоречий и конфликтов оправданными и целесообразными, совершенно неизбежными именно в гражданском обществе. Тому, кто не допускает конфликтов, рассматривает их как патологические отклонения от воображаемого нормального состояния, не удастся совладать с ними. Вместе с тем недостаточно и покорного, “смиренного” признания неизбежности конфликтов. Необходимо осознание и использование их плодотворного, творческого принципа.
“Это означает, что любое вмешательство в конфликты должно ограничиваться регулированием их проявлений, и следует отказаться от бесполезных попыток устранения их причин, — пишет Р. Дарендорф. — Причины конфликтов — в отличие от их явных конкретных предметов - устранить нельзя; поэтому при регулировании конфликтов речь всегда может идти только о том, чтобы выделять видимые формы их проявления и использовать их вариабельность”.
Таким образом, едва ли не главным условием ментальной институционализации является артикуляция и акцентирование различий и противоположности сторон. Если в конфликте неоправданно (и ошибочно) подчеркиваются общие интересы, эффективно регулировать его невозможно.
Сказанное, разумеется, не означает, что в конфликтных ситуациях вообще не существует общих интересов: без них был бы невозможен сам конфликт. Однако настаивание на общих интересах при умалении различий гораздо чаще ведет к эскалации конфликта, к росту, а не к ослаблению насилия. Это связано с тем, что сторона, располагающая в конфликте большим силовым потенциалом, может игнорировать или подавлять противоположную сторону под маской “общих интересов”. Последнее довольно часто наблюдается в политической жизни современной России. В любом политическом конфликте, будь то дебаты в парламенте или переговоры правительства с бастующими шахтерами, властные структуры и представляющие их ответственные лица подчеркивают не различие интересов, приведшее к конфликту, а то общее, что составляет систему их отношений. “Россия - наш общий дом”, “интересы государства выше частных и узкопартийных интересов” — такие декларативные лозунги призваны затушевать суть межпартийного или межгруппового конфликта, а не обозначить различия в подходах для последующего совместного поиска удовлетворяющего всех решения. Подобное псевдо-миротворчество, стремящееся “не выносить сор из избы” и всячески избегать внешнего обострения конфликтов, характерно и для трудовых споров, приобретающих вследствие подобной тактики политический характер. Широко артикулированная в бюрократических кругах административного аппарата правительства стратегия социального партнерства игнорирует главное, хорошо известное контрагентам такого партнерства на Западе: профсоюзы и работодатели не друзья и даже не союзники, но в лучшем случае конкуренты в борьбе за условия найма рабочей силы и ее оплаты. Всякое подчеркивание общих, а тем более общенациональных интересов, за которые выдаются интересы частные или корпоративные, способно лишь предельно обострить и политизировать такой конфликт, дискредитировав заодно и саму идею социального партнерства.
Другим важнейшим компонентом институционализации политического конфликта является организация групп интересов -конфликтных групп, с последующей канализацией конфликта из латентной стадии в открытую, то есть его манифестирование.
Исторический опыт показывает, что вне организации групп интересов регулировать развитие политического конфликта невозможно: этому препятствует диффузный характер, рассеянность, несвязанность противостоящих власти группировок и объединений. Наиболее показательный пример - партизанская война, террористические акты, крайне сложные для урегулирования. Другой формой проявления неорганизованного недовольства масс могут стать погромы, стихийные беспорядки, разрушение систем коммуникаций и т. д. Следовательно, очень важно наличие условий для организации конфликтующих сторон и их зрелость в этом отношении.
Организация групп интересов сама по себе есть процесс, состоящий из нескольких стадий: политической идентификации, осознания общности своих интересов, артикуляции позиций, мобилизации политических ресурсов, то есть сторонников. Проявление конфликта вовне, или его манифестирование, предполагает дальнейшие акции: предъявление притязаний, демонстрация готовности к отстаиванию своих интересов, прямая демонстрация своей особой позиции. Чем выше уровень организации групп интересов и, соответственно, субъектов конфликт, чем более равновелики эти уровни, тем благоприятнее институциональные условия мирного разрешения или регулирования конфликта. Следовательно, уровень организации противоборствующих сторон — важное институциональное условие мирного завершения конфликта. Если же одна сторона высоко организована, а вторая аморфна, раздроблена, не отмобилизована по своим политическим ресурсам, то велика вероятность того, что первая подавит вторую или постарается вытеснить ее из политического поля.
Долгий путь развития демократических институтов на Западе показывает, что узаконенная партийная оппозиция в политическом конфликте является, по словам Р. Даля, “недавним и случайным изобретением”. Лишь в послевоенных конституциях европейских государств появились статьи о месте и роли партий в политическом процессе. За статус оппозиции с ее правом на свободную критику и разработку альтернативного политического курса западные демократии заплатили дорогую цену в виде революций, гражданских войн, государственных переворотов и т. д. С другой стороны, признание права на объединение и самоорганизацию за политическими партиями, движениями или профсоюзами стало решающим фактором стабилизации общественно-политической жизни, упрочения в ней правовых, конституционных основ. По мнению американского социолога М. Лернера, исследовавшего роль и влияние профсоюзов в развитии американского общества, крупнейшим достижением последних в экономике в целом стало то, что они сделали возможным управление промышленностью с помощью конституционных средств, то есть способствовали укреплению американской демократии и конституционных основ государства. Организованность профсоюзного движения в экономическом плане позволяет им в случае необходимости выступать и как “чрезвычайно эффективная политическая сила”.
Следует особо подчеркнуть, что становление оппозиции и артикуляция ее конфликта с правящим классом является не только признаком демократии, но и необходимым подготовительным условием перехода к ней. По мнению исследователя переходов к демократии Д. А. Растоу, для генезиса последней требуется такой обязательный компонент, как наличие устойчивого и серьезного конфликта между властвующими группировками и массовым движением низших слоев. В случае же, если такой массовый субъект политики не сформируется, и, следовательно, при отсутствии изначального открытого конфликта между основными социальными группами или их элитами, демократия может не закрепиться или даже прерваться военным переворотом, как это случилось в 60-х годах в Турции. Лишь после того, как в обществе приобрел серьезный размах социальный и политический конфликт и впервые в истории страны началось широкое обсуждение всего круга социальных и экономических вопросов, противоборствующие стороны - военные и представители аграрного большинства — смогли прийти к компромиссу и возобновить демократический эксперимент, но уже на более прочном фундаменте.
Опыт устойчивых демократий наглядно показывает, сколь важно создавать такие необходимые условия перевода конфликтов в позитивно-функциональную форму, как содействие институционализации самих субъектов социальных и политических отношений — групп интересов, объединений граждан и т. д. В странах, где, как в России, роль государства традиционно велика не только в экономической, но и в социально-политической жизни, переговорный механизм еще долго будет носить преимущественно двусторонний характер и лишь постепенно, по мере устранения вездесущности государства и усвоения им роли арбитра, приобретет трехсторонний (или многосторонний) характер.
По мнению многих исследователей социальной конфликтности в современном российском обществе, слабость нынешней социальной политики реформаторов состоит не только и не столько в слабой поддержке ущемленных, сколько в отсутствии внимания к созданию благоприятных условий для их самоорганизации и самозащиты. Между тем самоорганизация и самодеятельность социальных и политических субъектов и есть путь развития гражданского общества, без которого, в свою очередь, нет и политической демократии.
Наконец, третьим компонентом политической институционализации можно считать создание формальных правил и процедур, регулирующих взаимоотношения сторон конфликта. Иначе говоря, речь идет о неких “правилах игры”, которым должны следовать участники конфликта и которые должны предоставлять равные условия для каждой из сторон и не ставить ни одну из них в неравноправное положение.
Прочная демократия представляет собой такую систему правления, при которой политические силы ставят свои ценности и интересы в зависимость от не определенного заранее взаимодействия демократических институтов и подчиняются результатам демократического процесса. Демократия устанавливается, если конфликтующие политические силы договариваются об институциональной структуре, которая допускает открытое соперничество и способна обеспечивать продолжительное согласие. Механизмом конституирования политических институтов в демократической системе выступают переговоры.
Значимость институциональной предпосылки регулирования политических конфликтов настолько велика, что некоторые авторы, в частности А. Н. Чумиков, называют ее первой в ряду всех остальных. Звенья единого процесса управления конфликтом, согласно автору, следуют друг за другом в такой последовательности: институционализация, то есть установление норм и правил разрешения конфликта; структурирование коллективных субъектов - носителей интересов; редукцию конфликта, то есть последовательное его ослабление путем перевода на другой уровень, а также информационное и энергетическое противоборство7. Принимая эту схему в целом, хотелось бы привести одно возражение, связанное с последовательностью стадий, в частности первой и второй. В стабильном демократическом обществе институциональные процедуры и механизмы урегулирования конфликтов действительно предшествуют структурированию конфликтных групп, предоставлены “к услугам” последних. Однако исторически сами по себе “правила игры” именно в противоборстве конфликтных групп и рождались. И в дальнейшем все изменения и модификации, которые они претерпевали, были связаны с политическим противоборством, с динамикой соотношения сил. Иначе говоря, дееспособность самих правил конфликтного взаимодействия, особенно на первых порах, зависит от накала конфликта, степени его зрелости. Позже на укоренение, легитимацию правил начнут работать другие факторы, прежде всего фактор времени, привыкания к принятым решениям, раз уж с ними приходится сообразовывать свою жизнь. Велика роль прецедента, создаваемого конкретной личностью, готовность последней следовать достигнутым договоренностям. Организация институтов предполагает важные персональные решения и всегда будет в значительной степени зависеть от занятых в них людей.
“Институты - как крепости: их надо хорошо спроектировать и населить,” - писал К. Поппер.
Но справедливо и обратное: явная неудача при разрешении какого-либо политического конфликта может поставить под удар уже сформировавшиеся институты. Вероятность такого исхода особенно велика, если институты еще не упрочились, не закрепились в политической жизни. Поэтому последствия для них могут оказаться роковыми.
Типичные для демократии процедуры - предвыборные выступления кандидатов, парламентские голосования, вотумы доверия и недоверия, избрание кандидатов и т. п. — это, вкратце, набор приемов выражения конфликта и тем самым его разрешения. Однако список проблем, волнующих общество, постоянно пополняется, и новые конфликты будут ставить под угрозу однажды достигнутое согласие. Но суть демократии как раз и состоит в привычке к постоянным спорам и примирениям по постоянно меняющемуся кругу вопросов и при постоянно меняющейся расстановке сил. При этом свою динамику демократия черпает не только из согласия, но и из несогласия почти половины своих граждан. В этом и проявляется животворящая сила институционализированного, цивилизованного конфликта.
Связь между институционализацией и конфликтом отчетливо прослеживается в переходные, кризисные эпохи. Своевременное учреждение институтов на ранних стадиях конфликтов способно ослабить их остроту и насильственность, снизить деструктивную, разрушительную энергию. Невнимание к нарастающему конфликту, напротив, провоцирует ожесточение его участников, анти-системную направленность их действий. Так, резкая активизация национальных, аграрных движений в России от февраля к октябрю 1917 года была встречена лишь декларативными заявлениями Временного правительства о предоставлении культурной автономии национальным меньшинствам, но не сопровождалась конкретными мероприятиями, способными учесть интересы каждого этноса. Отсутствие практических договоренностей между центром и региональными элитами способствовало прогрессирующему параличу центральной власти. Откладывание решений только усугубляло ситуацию, способствовало радикализации настроений и требований национальных движений. Между тем институциональный подход к этому вопросу на ранней стадии конфликта: формирование прав автономий или переход к федеративному устройству, разработка системы пропорционального представительства в выборных органах власти-мог бы минимизировать издержки конфликта.
Однако власть пренебрегла совместными с регионами поисками институционального решения. Провозгласив демократические принципы, она отказалась претворять их в жизнь, как только национальные организации попытались им следовать. Вместе с тем оказались неэффективными и авторитарные методы сохранения единства страны. Подобным же образом сложилась ситуация и в 1991 году, когда отсутствие своевременных и обязательных для всех решений, в том числе и институциональных, привело к распаду СССР.
Главной институциональной структурой, в рамках которой осуществляется взаимодействие политических акторов и разрешаются конфликты между ними, являются представительные институты власти - парламенты. Учреждение их особенно важно для стран, вступающих на путь демократии, поскольку в противном случае политическая борьба выльется на улицы и площади. Для характеристики таких институтов, призванных “замкнуть на себя” большую часть напряженности, политической конфликтности в обществе, важны следующие основные характеристики. Во-первых, они должны быть автономными центрами принятия решений, достижения согласия между противоборствующими сторонами. Во-вторых, никакая другая институциональная структура не должна подменять их в этом качестве. В-третьих, эти решения должны быть обязательными, а сами институты - действовать демократически.
Наряду с институтами существуют процедуры, или формы взаимодействия контрагентов конфликта, способствующие разрешению противоречий между ними. Они могут применяться последовательно, друг за другом или самостоятельно, если это помогает достичь результата. Первой и наиболее распространенной формой взаимодействия контрагентов конфликта являются переговоры. Они представляют собой вербальное взаимодействие с целью достижения согласованного и устраивающего обе стороны решения, что предполагает диалог, обмен мнениями, совместный поиск согласия, а также добровольное выполнение договорившимися сторонами принятых решений. Одним из важнейших условий успешного исхода переговоров является формализация и рационализация позиций сторон, их готовность “держать дистанцию” и не переходить черту эмоционального реагирования и личных выпадов. В целом же поведение участников переговоров во многом зависит от сложившейся ситуации, а также от собственного образовательного и культурного уровня, волевых и интеллектуальных личностных характеристик.
Переговоры становятся более успешными по мере укрепления доверия между участниками. Для этого необходимы определенные герменевтические способности, прежде всего согласованное понимание проблемы, предшествующее ее решению. Еще более важны психологические установки на партнера по переговорам: умение воспринимать людей отдельно от проблемы, носителями которой они являются, налаживать нормальные отношения, стремиться к убеждению. Еще Т. Гоббс считал, что недоверие, коренящееся в природе человека, является одной из причин войн: оно заставляет людей нападать друг на друга в целях собственной безопасности. Поэтому недоверие, возникающее к контрагенту на переговорах, является одним из самых сильных психологических препятствий к достижению взаимоустраивающего решения.
Политическая теория и практика накопили огромный опыт в проведении переговоров и выработали рекомендации к процедуре их проведения, критерии оценки различных этапов и общих результатов переговоров. При этом в одних случаях преобладает их трактовка как “умной борьбы”, то есть продолжения конфликта в устной, вербальной форме. В другом случае в рамках более современного подхода переговоры трактуются по формуле “победа — победа”, которая ближе к сотрудничеству. Этот подход исключает использование силы, отрицает возможность тупиков и прессинга как средства для получения преимуществ. И, тем не менее, он предполагает ряд условий, без которых эффективность переговоров может оказаться под угрозой.
Исходя из вышеприведенных характеристик переговоров, вряд ли можно считать таковыми парламентские дебаты. Во-первых, участие в них парламентских фракций и депутатских групп, а также отдельных независимых депутатов мешает ясной артикуляции проблемы, даже если она внесена в повестку дня заседания. Дело в том, что многие участники дебатов, нередко неосознанно, пытаются подменить поставленный на обсуждение вопрос или, по меньшей мере, упростить его. А связано это, во-вторых, стем, что смысл и предназначение парламентских дебатов не только в том, чтобы в процессе дискуссии найти общие точки соприкосновения, но и в стремлении обозначить свои позиции “вовне”, на избирателей, следящих за ходом дискуссии. Нельзя не согласиться с М. Хеттихом в том, что реальные переговоры и подготовка решения, принятием которого завершаются дебаты, а следовательно, и сам конфликт, осуществляется в комитетах и комиссиях парламента10. Здесь сравнительно узкий круг профессионально подготовленных в этой области людей (например, бюджетный комитет), отражающих в целом весь политический спектр парламента, готовит и выносит на голосование компромиссный вариант решения (законопроект). Именно на мнение комитета обычно и ориентируются депутаты при голосовании.
Переговоры - это приобретенное умение. Развитие общественных отношений не всегда толкает к необходимости освоения этих умений. Очень часто конфликтующие стороны испытывают склонность к продолжительным тупикам или эскалации конфликта, а не его урегулированию. Иными словами, необходимы не только умения, но и воля к переговорам и к достижению соглашения. Непрофессионально проведенные переговоры уже сами по себе могут иметь эскалационный эффект. Поэтому участники переговоров должны прилагать все усилия для того, чтобы предотвратить незапланированную поляризацию.
Однако не всякие, даже умело проведенные переговоры, способны предложить выход из конфликтной ситуации. Нередки случаи, когда для урегулирования конфликта требуется приглашение третьей стороны-посредника, медиатора. Посредничество в конфликте предполагает добровольное согласие конфликтующих сторон на участие медиатора и добровольное же принятие ими того или иного варианта решения. Результатом участия третьей стороны становится, как правило, снижение иррациональности в поведении конфликтантов, разъяснение решений, помощь в “сохранении лица” при уступке, повышение цены конфликта.
Кто может выступать в роли посредника в политическом конфликте? Как правило, это представители тех социальных групп или классов, которые впрямую в нем не задействованы. Особенно ярко это видно в переходных процессах, где посредническую роль нередко выполняют новообразованные или промежуточные группы, только что вышедшие на политическую арену. Например, компромисс 1907 года в Швеции был выработан при решающем участии умеренно консервативного епископата и умеренно либерального фермерства — сил, которые ни до ни после принятия этого решения не играли сколько-нибудь существенной роли в политике.
Выработка взаимоприемлемого решения предполагает большую работу посредника по сближению позиций сторон, концентрации последних не на личностях, а на интересах друг друга. Это требует не только больших интеллектуальных, организационных усилий, но и определенной конфиденциальности. Поскольку условия соглашения между двумя противоборствующими сторонами должны быть четко оговорены и кто-то должен взять на себя риск относительно их будущих последствий, непропорционально большую роль здесь играет узкий круг политических лидеров, искушенных в ведении переговоров и заключении компромиссов. Нередко им приходится искать договоренности в ситуациях, когда массы, чьи интересы они представляют, еще не готовы к примирению и, по образному выражению Д. А. Растоу, продолжают устало нести знамена прежней борьбы. Конфиденциальность переговоров с участием посредника позволяет избежать эмоционального влияния улицы и найти рациональные решения.
Несмотря на известные достоинства посредничества, являющегося, по словам Р. Дарендорфа, в высшей степени эффективным инструментом регулирования конфликта, часто бывает необходимо сделать следующий шаг — к арбитражу. В этом случае само обращение к третьей стороне либо исполнение ее решения является обязательным. Различают несколько видов арбитража: формальный (обязательный) и неформальный. По существу речь идет о нескольких видах третейского (неофициального) суда, избираемого самими сторонами. Как и судебное разбирательство, арбитраж является состязательным процессом, направленным на решение спорных вопросов, представленных сторонами. Однако в отличие от судебного процесса здесь отсутствуют нормы, регулирующие представления и оценки доказательств и саму процедуру разбирательства; имеется большая гибкость в выборе арбитров, а заседания носят большей частью закрытый характер.
В политических конфликтах роль арбитра нередко исполняет общественное мнение, формируемое средствами массовой информации. Негативное восприятие им насильственной формы конфликта может повлиять на позиции противоборствующих сторон, побуждать их к корректировке своих действий. Немаловажную роль в прекращении военных действий в Чечне сыграло именно общественное мнение как в России, так и за ее пределами. Но роль общественного мнения как социального института ощущается не только в экстремальных ситуациях, но и при принятии любого значимого политического решения. В процессе общественной дискуссии, инициируемой СМИ, выдвигаются различные предложения, альтернативные проекты, способствующие выбору наиболее приемлемых решений.
Функцию рекомендательного арбитража может выполнять и такой институт прямой демократии, как референдум. Он используется в том случае, если конфликтующие стороны не могут договориться между собой, несмотря на содействие посредников. Результаты референдума призваны продемонстрировать истинное отношение общества к тому или иному спорному вопросу. Но с учетом того, что референдум не дает обязывающего ответа, а лишь выявляет наличие в обществе определенных политических тенденций и соотношение сил, он сам по себе может активизировать конфликт, поскольку начнется борьба за интерпретацию его результатов.
Что касается обязательного арбитража, то он, по словам Р. Дарендорфа, находится на границе между регулированием и подавлением конфликта. Этот метод может иногда быть необходим для сохранения (или изменения) формы государственного правления, для обеспечения мира в международной области, но при его использовании “регулирование конфликтов как контроль их форм остается сомнительным”.
Формой обязательного арбитража можно считать референдум с правовыми последствиями, например, принятие Конституции, определение статуса территории и т. п. Другой его формой являются выборы. В роли арбитра как в первом, так и во втором случае выступают сами граждане. Цель всяких парламентских выборов состоит в том, чтобы максимально точно сфокусировать спектр политических мнений в обществе на небольшую группу людей -депутатов парламента - и обеспечить устойчивую управляемость страной, обретение ею политической стабильности.
Другим важным арбитром в политических конфликтах выступает Конституционный Суд. Не всякий политический конфликт в рамках государственного аппарата попадает в перечень дел, подлежащих рассмотрению в Конституционном Суде, но последнему принадлежит роль потенциального арбитра. Уже сама возможность его использования должна удерживать участников политического процесса от действий, противоречащих Конституции или вызывающих сомнение в конституционности. Здесь важную роль играет политический престиж Конституционного Суда, а следовательно, и степень убеждения, удерживающегося в общественном мнении и политических кругах, в том, что принимаемые им решения являются авторитетными по отношению к установленным конституционным рамкам деятельности остальных элементов государственного аппарата.
Правовые формы регулирования политических конфликтов важны, но их не следует переоценивать. Ведь характер любого конфликта - экономического или политического - определяется затронутыми в нем интересами и ценностями. Вместе с тем он является правовым или неправовым с точки зрения правопорядка, контролирующего эти интересы. По мнению известного немецкого юриста Г. Кельзена, правовые споры — это споры, в которых обе стороны основывают свои претензии и отказ в удовлетворении претензий противной стороны на позитивном международном праве (речь идет о международных конфликтах). Но политические споры - “это споры, в которых по крайней мере одна сторона основывает свои претензии или свою защиту от претензий противной стороны не на позитивном международном праве, а на других принципах или не основывает их на каких бы то ни было принципах вообще”12. И хотя Г. Кельзен пишет о международных конфликтах, отличие политического аспекта от правового подмечена им совершенно точно. В урегулировании политических конфликтов наряду с правовыми присутствуют и оказываются порою более эффективными и собственно политические технологии, в их числе достижение равновесия сил, заключение компромиссов, нахождение консенсуса интересов.