Независимость сама по себе представляет несомненную ценность, которая всегда признавалась в европейской культуре. Как можно видеть в истории философии, идея независимости важна для Платона, Аристотеля, стоиков. Платон проводил идею самостоятельности личности в суждениях и решениях, выражающейся в независимости от мнения большинства. Речь идет не об игнорировании чужих мнений, но об избирательном отношении к ним, об уважении мнений достойных и о рациональном отношении к ним. «Я не способен, — говорит платоновский Сократ, — руководствоваться ничем, кроме того разумного убеждения, которое, по моему расчету, оказывается наилучшим», и убеждение, выбранное в качестве наилучшего, не подлежит перемене вследствие изменения обстоятельств, каким бы драматичным это изменение ни было.
Аристотель, рассуждая о любезности, замечает, что человек «обходительный и свободнорожденный будет вести себя так, словно он сам себе закон». Самостоятельные поступки представляют собой разновидность произвольных поступков, источником которых, по Аристотелю, является сам свободный человек, т.е. способный к произвольным действиям. Однако самостоятельные поступки особенные: здесь недостаточно самосознательности и самообладания; самостоятельность — отличительное свойство подлинно свободнорожденных, т.е. свободных духом и добродетельных. Эта мысль проводилась древнегреческим философом-стоиком Зеноном и его последователями: свобода — удел мудреца, глупцы же — рабы, так как «свобода есть возможность самостоятельного действия, а рабство — его лишение»; мудрец подобен царю, «ибо царствование есть неподотчетная власть».
Идея самостоятельности как автономии* известна древним грекам со времен Софокла. Природу самозаконности, независимости раскрыл, опираясь на предшествующую традицию, ученик стоиков, младший современник Сенеки киник Дион Хризостом. Говоря об образе жизни людей, он отмечает, что лишь некоторые (например, такие, как он) выделяются из толпы и в среде рабов могут оставаться свободными, а в среде подданных — независимыми (autonomos) 4. Люди воюют за независимость своих государств, но, даже обретя ее, довольствуются подделкой свободы, и никто из них не способен жить сообразно своим законам; они сами обрекают себя на узы и рабство. Дион неоднократно употребляет термин «autonomos», причем автономия у него однозначно сопряжена с оппозицией свобода — рабство и практически выступает синонимом свободы, а законы, которые свободный и мудрый устанавливает самому себе, предстают как естественные законы, или законы Зевса. Так что своезаконность у Диона это уже не просто независимость, самостоятельность, самоопределение, это — жизнь в соответствии с природой. Тем самым Дион соотносит стоический идеал свободы мудреца с важным положением стоиков о том, что мудрец живет в соответствии с естественными законами.
Возможно, это положение стоиков о жизни в соответствии с природой имел в виду апостол Павел, говоря про язычников, что они «по природе законное делают». Не ведая писаного Моисеева закона, язычники имеют закон в сердце своем — «они сами себе закон: они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их» (Рим. 2:14-15).
В контексте христианской мысли идея автономии трактуется как независимость человека (потенциально принадлежащего божественному миру, возможного объекта божественной благодати) от земного мира. В качестве примера можно назвать Мартина Лютера. Он последовательно отрицал целостную свободу воли, настаивая на «рабстве воли». Но рабство воли утверждалось им в отношении воли Божьей. Лютер отрицал возможность свободы человека во имя возможности всеведения Бога. При этом, настаивая на подотчетности человека трансцендентному авторитету (божественному или сатанинскому), Лютер говорил о независимости человека от каких-либо социальных факторов. Отрицая свободу воли, требуя полной приверженности человека (христианина) евангельскому учению, Лютер утверждал автономию личности в мирских делах.
Идея независимости человека от окружения, его самостоятельности получает развитие в философии Нового времени. Независимость человека мыслится в первую очередь в отношении к непосредственному окружению — как независимость от чужих мнений, влияния примера или обычая. Отношение к Богу — также предмет самостоятельности; оно должно быть осознанным; в отношении к Богу человеку надлежит сохранять достоинство и ответственность.
Эти концептуальные установки, развивавшиеся разными философами с конца XVII в., привели в перспективе И. Канта к концептуальному соединению морали с автономией, усмотрению им в автономии одной из специфических характеристик морали.
Автономия у Канта — это прежде всего характеристика воли, в соответствии с которой она в выборе желания или поступка подчиняется собственному законодательству, имеющему «внутреннее определяющее основание» только в разуме. Чистая воля, или чистый практический разум, сама задает себе принцип принятия решения и действия. Этот принцип не зависит от цели и поэтому носит всеобщий характер. Принципы, которыми руководствуется воля, могут быть разными, и в этом смысле не всякая воля автономна. Чистый практический разум повелевает в каждом поступке следовать такому практическому принципу (максиме), который мог бы служить всеобщим законом и тем самым «воля благодаря своей максиме могла рассматривать самое себя так же, как устанавливающую всеобщие законы»1.
Моральная автономия проявляется у Канта в первую очередь через волю как способность человека осознанно, намеренно и обоснованно быть непосредственной причиной своих действий. Автономия воли представляет, по Канту, основание и критерий моральности. Негативный и позитивный характер воли символически отражен в двусоставности слова «автономия»: «авто» указывает на самостояние, собственно независимость от внешних факторов, автономия» — на законосообразность этого самостояния, на подчиненность последнего самостоятельно устанавливаемым всеобщим законам.
Принцип автономии оказывается тождествен категорическому императиву, о котором Кант говорит то же, что и об автономии: он предопределяет к поступку, «объективно необходимому самому по себе, безотносительно к какой-либо другой цели»2. Автономии противостоит гетерономия*, которая заключается в том, что воля не сама дает себе закон, а оказывается обусловленной объектом, или материальной целью, предметом устремленности воли. При гетерономии воля возбуждается извне заданными целями. Принципы, которыми она руководствуется, показывают способы осуществления какой-либо практически значимой цели и то, что необходимо сделать для достижения благополучия, или счастья.
Автономия, по Канту, заключается в
- (а) независимости воли, или практического разума от какого-либо интереса, от стремления к практической целесообразности — к благу (чем бы оно ни было обусловлено — себялюбием или симпатией) или пользе,
- (б) способности индивида действовать по собственным и вместе с тем всеобщим законам,
- (в) по законам, устанавливаемым чистым практическим разумом.
В современной литературе кантовское понимание моральной автономии рассматривается как особая версия феномена. Взятая сама по себе, т.е. в концептуально неспецифическом виде, она принимается в качестве аспекта или одного из проявлений автономии, а то и особенной его трактовки — специфически кантианской. Спектр проблематики автономии в современной философии изменяется вследствие расширения предметного фокуса этики, обращенной также к этико-философским проблемам деятельности, биомедицинской практики, социального равноправия (в том числе расового и гендерного).
В целом проблематика автономии сохраняет преемственность по отношению к классической философии. Она задается, с одной стороны, идеей освобождения от внешнего воздействия, достижения самостоятельности, независимости, неподотчетности, а с другой — идеей предупреждения самостоятельности от произвола, связанности воли дополнительным нормативным содержанием, которое обеспечивает выход индивида за рамки самого себя, его универсальное самоопределение в отношении высших ценностей, в отношении морального долга.