Альтернативой классическому марксизму в отношении оценки интегрированности современного общества является неомарксистская критическая теория общества. Это подход, опирающийся на концепцию общества как системы тотального, всепроникающего контроля. В отличие от классического марксизма, в неомарксизме контроль связывается не с прямым принуждением и эксплуатацией со стороны господствующего класса, а с незаметной для людей, происходящей исподволь трансформацией естественных для человека влечений в «ложные» потребности, удовлетворение которых ведет не к свободному развитию личности, а к укреплению сложившегося социального порядка. Все сферы жизнедеятельности, регулируемые системой, — экономика, политика, искусство, образование, религия, семья и пр. — рассматриваются как проявления господствующей рациональности — способа восприятия, осмысления и организации человеком окружающего мира и своей жизни. Исследование господствующего типа рациональности и альтернативных форм рациональности, проявляющихся в образе жизни аутсайдеров (от англ. outside — вне, за пределами), т. е. сообществ, не интегрированных в систему и потому свободных от нее, должно выявить перспективу эмансипации (лат. emancipatio — освобождение), т. е. направление трансформации общества в более свободное и гуманное.
Образцом для исследователей, придерживающихся концепции критической теории, служат работы основателей этого направления в социологии, германских ученых Макса Хоркхаймера (1895-1973), Герберта Маркузе (1898— 1979) и Теодора Адорно (1903-1969).
Хоркхаймер и Адорно в совместной работе «Диалектика просвещения» (1947) представили концепцию развития современной западной цивилизации в результате просвещения — процесса эмансипации мышления и поведения человека от власти мифологии. Но с отделением принципа разума от принципа веры происходит и замещение отношения к миру и жизни на основе поиска сущности, смысла вещей инструментальной рациональностью — отношением на основе определения полезности, утилитарной функции вещей. Рационализация жизнедеятельности людей привела к созданию производительной экономической системы, эффективного государственного аппарата, общедоступной массовой культуры (включая образование), но одновременно к превращению людей из самостоятельных субъектов мышления и действия в объекты манипулирования. Инструментальная рациональность сводит человеческий разум к регистрации фактов, следованию правилам, подбору средств для достижения целей и подавляет воображение, интуицию, спонтанность мышления, эмоциональность. Поэтому чем более рационален человек, тем больше он подчинен предписанным стандартным и безличным образцам поведения.
Рационализация подавляет внутреннюю — биологическую и психическую — природу человека, который является изначально существом спонтанным, склонным к игре и немедленному удовлетворению влечений. И чем рациональнее общество, тем сильнее и чаще проявляется «бунт природы» — массовое иррациональное поведение (ксенофобия, агрессия, фанатизм, поклонение вождям и т. п.). Тоталитарные режимы в XX в. и Вторая мировая война — это, согласно Хоркхаймеру и Адорно, логичный результат рационализации. В этом и заключается диалектика: просвещение превращается в собственную противоположность — современное варварство. В тотально рационализированном обществе сферами свободы и потенциалом общей эмансипации остаются лишь не подчиненные инструментальной рациональности искусство (творчество художественного авангарда), а также любовь и сексуальность (спонтанность чувств и естественные импульсы).
Маркузе в работе «Одномерный человек» (1964) определил современное общество как общество комфортабельной несвободы, в котором действуют новые формы контроля. Основная среди этих форм — потребление. Продукты, услуги, развлечения, удовлетворяя потребности, одновременно несут с собой предписываемые образцы поведения и мышления, которые привязывают потребителей к производителям и через этих последних — к обществу. Аппарат производства, торговли, рекламы предоставляет людям не просто товары, он «продает» им социальную систему в целом. Вовлечение в процесс потребления — более рациональный способ подчинения и нейтрализации революционного потенциала рабочего класса, чем политическая пропаганда или репрессии.
Формами контроля становятся также массовая культура и сексуальность. Массовая культура не просвещает, не вскрывает сущности явлений, а информирует и развлекает, т. е. несет образы и идеи, не выходящие за пределы существующего порядка вещей. Массовая культура превращает в предмет коммерции и тем самым интегрирует в существующую социальную систему любой художественный авангард. Сексуальность в массовой культуре (кино, телешоу, литературе, рекламе и даже специальных учебных курсах) и повседневном общении и взаимодействии людей культивируется как необходимый компонент личности, как форма самовыражения и самоутверждения. Тем самым спонтанные чувства и естественные импульсы приобретают характер социально обусловленных образцов поведения и мышления, и удовлетворение влечений происходит в «социально конструктивных» формах.
Развитие новых форм контроля приводит к тому, что существующий социальный порядок становится единственным измерением, в котором развертывается бытие человека, чьи мышление и поведение определяются технологической рациональностью — отношением к миру и собственной жизни на основе принципов функциональности, эффективности, управляемости. Одномерности системы и людей, чью жизнь система организует и регулирует, Маркузе противопоставляет «негативную свободу» аутсайдеров — безработных, молодежи, женщин, общин хиппи, этнических и сексуальных меньшинств. Экономическая свобода означает свободу от экономики, т. е. уклонение от участия в конкурентной гонке, от работы на корпорации ради потребления их же продукции. Политическая свобода — это свобода от политики, неучастие в политическом торге по правилам буржуазной демократии или в социалистической имитации народовластия. Интеллектуальная свобода — это свобода от принятого образа мыслей, уход из-под контроля так называемого общественного мнения и средств массовой информации. «Великий отказ» аутсайдеров от господствующего образа жизни Маркузе объясняет тем, что в их деятельности (или по меркам системы — бездеятельности) проявляется посттехнологическая рациональность — альтернативное отношение к миру и своей жизни, основанное на принципах удовольствия, любви, терпимости. Маркузе полагал, что носители посттехнологической рациональности — эта та новая революционная сила, которая подрывает одномерное общество и способствует трансформации его в свободное и гуманное.
Критическая теория явно переоценивает революционный потенциал аутсайдеров. Их ценности и образ жизни со временем превращается из протеста, вызова системе в ресурс ее развития, в структурные элементы общества. Так, в начале XX в. было интегрировано в социальную систему рабочее движение, затем в середине века — искусство андеграунда и сексуальная революция, а в конце века — этнические и сексуальные меньшинства, экологическое и феминистское движения. Но эта тенденция подтверждает правоту критической теории в другом аспекте.
Критическая теория хорошо описывает и объясняет целостность общества и его способность интегрировать в себя любую оппозицию, и поэтому схема «новые формы контроля — интеграция общества» может служить универсальным инструментом анализа социальных явлений.
Несмотря на очевидные расхождения в трактовке социальных явлений и процессов, структурному функционализму, историческому материализму, критической теории общества присуща общая макросоциологическая ориентация, т. е. сфокусированность внимания исследователей на выявлении социальных структур, которые образуют общество как целое, как систему, предопределяющую в общем и целом поступки и образ жизни людей.