В реконструированном на основе рефлексии поведенческой практики виде эгоизм предстает как принцип, согласно которому каждому следует стремиться к максимальному удовлетворению своего личного интереса, при необходимости игнорируя интересы других людей.
С этой точки зрения, эгоизм следует отличать от себялюбия — благоволения к самому себе. При себялюбии не обязательно ущемление чужих интересов. Бывают ситуации, когда забота человека о собственном благе не противоречит благу других людей и сама собой сочетается со стремлением к их благу, благу сообщества.
Эгоизмом также называют самомнение, или самодовольство, при котором благоволение к себе может в самом деле осуществляться за счет других. Но если рассматривать эгоизм в значении самодовольства, то нормативное содержание этого феномена расширяется. Под него, как показал Джон Ролз, подпадают довольно разные максимы. Это и эгоизм диктаторского своеволия: «Все должны служить моим интересам», и эгоизм собственной исключительности: «Все должны следовать моральным принципам, кроме меня, если это мне не выгодно», и анархический, или «универсализуемый», эгоизм: «Всем позволительно преследовать собственные интересы, как им заблагорассудится»1.
Первые две максимы очевидно противоречат Золотому правилу и Заповеди любви. Если их сравнивать с Золотым правилом, то можно заметить, что они нарушают принципы равенства и взаимности. Заповеди любви они противоречат в том, что допускают использование индивидом других людей в качестве средства для достижения собственных целей. С общеэтической точки зрения обе формулы противоречат критерию универсальности. Такое отношение к себе как к безусловной ценности при отношении к другим исключительно как к средству для достижения собственных целей представляет собой крайний эгоизм.
Третья формула может быть признана морально оправданной, но при определенной модификации: «Всем позволительно преследовать собственные интересы, если они не нарушают интересы других». Данная формула вполне вписывается в принцип «Не вреди». В такой формулировке эгоизм не представляет проблемы. Эта формулировка даже не рассматривается моральным сознанием или этикой как выражающая эгоизм.
В явной и крайней форме эгоизм проявляется в ситуации конфликта интересов, когда индивид решается на удовлетворение личного интереса в ущерб интересу другого человека (других людей), осознает это и считает для себя допустимым и даже несомненно допустимым.
Эгоизм нередко смешивается с индивидуализмом. Индивидуализм представляет собой позицию, согласно которой интерес индивида признается самостоятельным по отношению к интересу группы, коллектива, а точка зрения индивида — не зависящей от точки зрения группы, коллектива. На уровне суждений, решений и действий индивидуализм может проявляться как в эгоизме, так и в альтруизме. Альтруизм, как сказано выше, противостоит эгоизму; индивидуализм противостоит коллективизму. Об этих определениях можно спорить, в других контекстах эти понятия можно трактовать иначе, но важно при этом понимать ценность понятийных различий, видя за ними смысловые нюансы, соответствующие разным аспектам коммуникативной и социальной практики.
Эгоизм формулируется в качестве принципа в ходе моралистической рефлексии. Объективно нет надобности в нормативном, т.е. дополнительном, утверждении попечения человека о себе. Как существо, имеющее потребности и стремящееся к их удовлетворению, человек «от природы» себялюбив. Это учитывается в Заповеди любви: человек, естественно, от рождения «любит» себя, т.е. печется о собственном благе. Нравственная задача заключается в том, чтобы заботящийся об удовлетворении собственных интересов еще и принял во внимание интересы других — не препятствовал им, содействовал их осуществлению, заботился о них.
Перемена акцентов Николаем Бердяевым в понимании эгоизма произошла на волне его отказа от материализма и обращения к метафизике и идеализму, в том числе в этических вопросах. Этот интеллектуальный и духовный перелом нашел отражение в статьях 1900-1906 гг., собранных в сборнике «Sub specie aeternitatis. Опыты философские, социальные и литературные» (1907).
Мораль, согласно Бердяеву, должна быть основана на идее Я. Решительный шаг в этом направлении уже сделал Фридрих Ницше, в концепции которого, по убеждению Бердяева, выразился отнюдь не имморализм (как утверждал про себя сам Ницше), но решительный протест против мещанства и утверждение «высшей морали», открывающей «человеку бесконечные перспективы»1. Бердяев усматривал мещанство в том, что мораль трактуется как средство организации общежития, как указание человеку подчинить свое Я Другому — Ты. Однако отношения Я и Ты обращаемы. N воспринимает M как Ты, находясь в позиции Я. Но то же можно сказать о М, воспринимающего N: N для него — Ты, в то время как М для самого себя — Я. Поэтому, делает вывод Бердяев, противопоставление Я и Ты бессмысленно.
Согласно Бердяеву, следует отказаться от понимания эгоизма как потакания низшим потребностям и желаниям. Подлинным Эго является духовное Я, утверждающее себя в борьбе с эмпирическим Я и его низшими побуждениями. Антиэгоистичность «мещанской» морали проявляется на самом деле, по мнению Бердяева, в подавлении Я, жертве Я ради других. Но ограничения Я могут привести лишь к «всеобщему обезличению и погашению духа». Поэтому «в этике мы должны признать не только примат Я (личности, духовной индивидуальности), но даже должны признать это Я единственным элементом этики»1.
Такая теоретически радикальная точка зрения стала следствием абсолютизации Бердяевым перфекционистской* составляющей морали — усмотрения высшего блага в утверждении Я и самоосуществлении личности. Эгоизм, таким образом, был представлен Бердяевым как перфекционизм.
Следует заметить, что в анализе как эгоизма, так и — шире — морали у Бердяева смешались два плана рассмотрения — описательный и нормативный. С описательной точки зрения, или точки зрения, условно говоря, внешнего незаинтересованого наблюдателя, действительно, разные личности равны как личности и вместе с тем индивидуализированы, «разностны», как выражается Бердяев; личность не терпит нивелировки. В этом смысле нет различия между Я и Другим, потому что для внешнего наблюдателя они оба — Другие.
Но, обсуждая эгоизм, Бердяев не принимает во внимание, что это различие все-таки актуализируется при ином взгляде на мораль, а именно, с позиции действующего субъекта, Я, агента, для которого Другой выступает в качестве партнера коммуникативно-социального взаимодействия, или просто реципиента, т.е. того, на кого направлено действие. Перед действующим субъектом (как Я) помимо задачи личностного совершенствования стоит задача надлежащих отношений с Другим (точно такая же задача стоит перед Другим, который начинает действовать с позиции своего Я). В первую очередь надлежит не причинять Другому вреда, не препятствовать Другому в его правах и интересах. Такова моральная обязанность человека, и она не может быть реализована иначе, как только посредством самоконтроля и самоограничения.
Бердяев не стал проводить различия между самоограничением, которое моральная личность осуществляет по отношению к себе ради исполнения своей обязанности по отношению к Другому, и общественным, групповым ограничением индивидуальности. Социально-групповое ограничение индивидуальности может оборачиваться и подавлением, которым так обеспокоен Бердяев, но не непременно и не всегда. Функционирование общества, индивидуальные и коллективные члены которого выступают носителями частных интересов, невозможно без ограничения частных интересов.
Хотя в поздних работах Бердяева, например в книге «О назначении человека. Опыт парадоксальной этики» (1931), нет и следа такого представления об эгоизме, предложенный им нормативный взгляд на эгоизм, мораль, роль морального совершенствования личности представляет интерес.
Позиция Бердяева — отнюдь не единичный интеллектуальный факт такого рода. Похожие взгляды несколько позже развивали представители гуманистической психологии (направления в психологии, возникшего в середине ХХ в. в полемике с психоанализом и бихевиоризмом), которые уделяли главное внимание личностному развитию, сознательному освоению личностью своих творческих способностей, активной самоактуализации. Эти идеи получили широкое распространение в популярной психотерапии и морально-воспитательной практике.