В начале нового, XXI века мир столкнулся с множеством новых реальных угроз, начиная от термоядерной и экологической опасности и заканчивая агрессивным национализмом и международным терроризмом. Круг проблем, обращенных напрямую к политической власти, многократно расширился по сравнению с прошлыми веками. Резко возросло и число субъектов политики как внутри отдельных стран, так и на международной арене. Перспективы мирового развития, как и внутренней трансформации отдельных государств сегодня представляются гораздо более туманными, чем полтора десятилетия назад.
Стоит напомнить, что начало 90-х годов XX века ознаменовалось появлением теории, претендовавшей на статус научной парадигмы. Суть ее состояла в том, что конец “холодной войны” означал завершение широкомасштабного конфликта в глобальной политике и возникновение единого, относительно гармоничного мира. Наиболее ярко эта картина мира выразилась в тезисе о “конце истории” Ф. Фукуямы, трактовавшего конец истории как конечную точку идеологической эволюции человечества и универсализацию западной либеральной демократии как конечной формы человеческого правления.
“Будущее посвящено не великим битвам за идеи, но скорее решению приземленных экономических и технических проблем. И все это будет достаточно скучно”, - писал Ф. Фукуяма.
Такое предвкушение эйфории было широко распространено; подобные взгляды развивали политики и многие выдающиеся представители интеллигенции. Берлинская стена была разрушена, коммунистические режимы в ЦВЕ и СССР потерпели крах, ООН было суждено приобрести новую, более важную роль. Более того, бывшие соперники времен “холодной войны”, в первую очередь, США и Россия стали вовлекаться в “партнерство” и “великую сделку”. Миролюбие и миротворчество стали чрезвычайно популярными понятиями.
Таким образом, момент эйфории по окончании “холодной войны” породил иллюзию гармонии, но вскоре выяснилось, что это была именно иллюзия. Мир действительно стал другим по сравнению с началом 90-х годов, но он не стал более мирным. Оказалось, что изменения были неизбежными, а прогресс - нет. Вместе с гем следует вспомнить, что подобные иллюзии гармонии ненадолго расцветали в конце каждого крупного конфликта в XX веке, однако первая мировая война породила сталинизм, фашизм и повернула вспять движение к демократии, длившееся целое столетие, а вторая мировая война породила “холодную войну”, ставшую по-настоящему глобальной.
Так же быстро развеялась и иллюзия гармонии, возникшая после окончания “холодной войны”. Этому способствовали многочисленные этнические конфликты и “этнические чистки”, нарушения закона и порядка, возникновение новых принципов альянса и конфликта между государствами, возрождение неофашистских движений, интенсификация революционного фундаментализма, неспособность ООН и США подавить кровавые локальные конфликты и т. д.
“За пять лет после падения берлинской стены слово “геноцид” слышалось гораздо чаще, чем за любые пять лет “холодной войны”, — утверждает известный американский ученый С. Хантингтон.
По данным Стокгольмского международного института исследования проблем мира (СИПРИ), одного из ведущих международных центров, занимающихся анализом конфликтов, количество локальных и региональных конфликтов с применением насилия в мире возросло. Причем большинство из них оказалось либо в развивающихся странах, либо на территории бывших СССР и Югославии. Только на постсоветском пространстве имели место 164 территориально-этнических притязания, связанных с границами, из них 30 привели к той или иной форме вооруженных конфликтов6.
Эти события поставили очень серьезные вопросы перед конфликтологической теорией, в чем-то существенно поколебали оптимизм теоретиков. После кровавых этнических чисток в бывшей Югославии или кровопролитных этнических конфликтов на территории бывшего СССР было трудно поверить в то, что конфликт есть нормальное явление, да к тому же обладающее позитивными функциями. Вопрос о том, как примирить конфликтологическую теорию с мрачными постсоциалистическими реалиями, до сих пор остается без ответа.
Говоря о конфликтах конца XX - начала XXI века, остановимся на двух важнейших вопросах, имеющих не только теоретическое, но и практически-политическое значение:
- Каковы основные причины современных конфликтов? Изменился ли их характер (и если да, то в чем это проявляется)?
- Как можно предотвращать и регулировать вооруженные формы конфликгов в современных условиях?
Как известно, в конфликтологии существуют два основных парадигмальных подхода, предлагающих ответ на вопрос о причинах современных конфликтов. Структуралисты обращают внимание на структурные факторы, то есть социально-стратификационную структуру общества, уровень экономического развития, полиэтничность и т. д. Так, сегодня остро дает о себе знать неравномерность мирового экономического развития - наличие “зоны мира”, включающей в себя Запад и Японию (так называемый “золотой миллиард”) и “зоны беспорядка” - весь остальной мир (то есть менее обеспеченные в экономическом отношении страны). Мировому сообществу необходимо осознать, что страны 3-его мира все глубже погружаются в пучину нищеты, болезней, войн и тирании. В экономике с появлением крупных транснациональных предприятий и сопровождающих их финансовых рынков возникла новая производительная сила, многим приносящая благосостояние, но нуждающаяся в правилах игры, которые соответствовали бы радиусу действия новых экономических рынков. Пока таких правил нет, и в перспективе реальной становится война торговых гигантов как наихудшая из всех возможных реакций на распад старого порядка.
В военном плане исчезновение биполярности как определенной модели баланса сил привело к дестабилизации блоков НАТО и ОВД. Это означает, что затупился инструмент контроля над распространением ядерного оружия и технологий. В период “холодной войны” глобальное противостояние Востока и Запада до некоторой степени “снимало” конфликты более низкого уровня. Эти конфликты нередко использовались сверхдержавами в их военно-политическом противостоянии, хотя они старались держать их под контролем, опасаясь перерастания региональных конфликтов в глобальную войну. После распада биполярной структуры региональные и локальные конфликты в значительной степени “зажили своей жизнью”. Поэтому следует опасаться, что сегодня вероятность ограниченных ядерных войн выше, чем когда-либо прежде.
Из того же разряда явлений международный терроризм. Ни для кого не является секретом, что многие террористические группировки, причинившие немалый вред (например, Аль-Каида) создавались США в их борьбе против СССР, который, в свою очередь, тоже поддерживал определенные леворадикальные силы в их борьбе с проамериканскими правительствами (например, в Латинской Америке). После крушения СССР и распада биполярной структуры мира международный терроризм вышел из-под контроля сверхдержав и “отправился в свободное плавание”, в том числе и к тем берегам, которые его породили.
Наконец, новую остроту приобрели проблемы окружающей среды и мир, возможно, стоит на грани того, чтобы сделать необитаемой планету, на которой мы живем. Помочь здесь могут лишь действия во всемирном масштабе, хотя достичь этого непросто: достаточно вспомнить судьбу Киотского протокола, который так до сих пор и не подписан, поскольку транснациональные и национальные монополии не хотят ограничивать объем вредных выбросов в атмосферу и оплачивать издержки по созданию разного рода очистных сооружений.
Другая группа причин — процедурные (то есть зависимые переменные) фиксирует политику, проводимую как участниками конфликта, так и третьей стороной; стратегии поведения конфликтантов, личностные особенности политических лидеров и т. д. Здесь очень важна субъективная составляющая конфликта, и в частности, самоидентификация его участников. Если в XIX и XX веках идентификация возникала преимущественно на государственной основе (человек видел себя прежде всего гражданином той или иной страны), то сейчас это, главным образом, этническая или религиозная идентификация. По мнению американского исследователя Дж. Л. Расмуссена, 2/3 конфликтов 1993 года можно определить именно как “конфликты идентичности”. Если учесть, что и в этнических и в религиозных конфликтах предметом спора являются не столько интересы, сколько ценности, разделяемые сторонами, то достижение компромиссов и соглашений оказывается очень трудным делом.
В целом же можно сказать, что главной причиной обвального роста конфликтности является слом международного порядка, сделавшего страны всего мира беззащитными перед ветрами прямого применения силы. В результате мир возвращается от Канта к Гоббсу: сила, а не право определяет происходящее между государствами.
“Каждый пытается реализовать свои интересы собственными силами, пусть даже и за счет другого”, — считает Р. Дарендорф7. Таким образом, отныне мы живем в неустроенном мире, где доминирующую роль играет сила, то есть политический фактор. “Потребность во всемирных нормах редко бывала более очевидной, чем сегодня”.
Международные процессы оказывают все более возрастающее воздействие на внутриполитические трансформации. Ослабление национального государства, изменение его функций, невозможность в ряде случаев гарантировать безопасность, а с нею и идентификацию личности влекут за собой усиление неопределенности, развитие затяжных конфликтов, которые то затухают, то вспыхивают вновь. Во внутригосударственные конфликты вовлекаются сразу несколько участников со своими лидерами, структурной организацией ит.п., причем каждый из участников нередко выступает с собственными требованиями. Это крайне затрудняет регулирование конфликтов, поскольку предполагает достижение согласия сразу целого ряда их субъектов.
Кроме внутренних участников, на конфликтную ситуацию воздействует множество внешних факторов: государственных и негосударственных, например, организации, занятые оказанием гуманитарной помощи, розыском пропавших без вести в процессе конфликта, а также бизнес, СМИ и т. д. Влияние этих участников на конфликт нередко вносит элемент непредсказуемости в его развитие. Из-за своей многоплановости он приобретает характер “многоголовой гидры” и, как следствие, ведет к еще большему ослаблению государственного контроля. Конец XX - начало XXI века напоминает период средневековой раздробленности, “новое средневековье”, “грядущий хаос”.
Снижение управляемости конфликтами обусловлено и другими внутригосударственными процессами. Так, регулярные войска, подготовленные к боевым действиям в межгосударственных конфликтах, с военной и психологической точек зрения плохо приспособлены к решению внутренних конфликтов (то есть военных операций на своей территории) силовыми методами. В таких условиях армия нередко является деморализованной. В свою очередь общее ослабление государства ведет к ухудшению финансирования регулярных войск, что влечет опасность потери контроля уже за собственной армией.
Следует заметить, что в условиях внутреннего, особенно затяжного конфликта нередко ослабляется не только контроль над ситуацией со стороны центра, но и внутри самой периферии. Лидеры различных движений часто оказываются не в состоянии поддерживать дисциплину среди своих соратников; полевые командиры нередко выходят из-под контроля, совершая самостоятельные рейды и операции. Вооруженные силы распадаются на несколько отдельных групп, нередко конфликтующих друг с другом. Силы, вовлеченные во внутренние конфликты, часто оказываются настроенными экстремистски, что сопровождается стремлением идти до конца любой ценой ради достижения цели за счет ненужных жертв и лишений. Крайнее проявление фанатизма и экстремизма ведет к использованию террористических средств, захвату заложников, все чаще определяющих характер современных конфликтов.
В новых условиях конфликты приобретают качественно новый характер. Прежде всего, с мировой арены практически исчезли “классические” межгосударственные конфликты, типичные для государственно-центристской модели мира. Так, из 94 конфликтов, которые произошли в мире за период 1989-1994 годов только 4 можно считать межгосударственными. В 1999 году их было только 2 из 27. Таким образом, количество межгосударственных конфликтов на протяжении довольно длительного времени идет на убыль. Но здесь речь идет именно о “классических” межгосударственных конфликтах, когда обе стороны признают друг за другом статус государства. На смену межгосударственным конфликтам пришли внутренние конфликты, протекающие в рамках одного государства, но все больше приобретающие международную окраску. Это происходит вследствие процессов глобализации, усилившейся миграции и появления большого числа беженцев в других странах, а также вовлеченности в их урегулирование многих государств и международных организаций.
Среди современных конфликтов можно выделить четыре группы:
- конфликты между центральными властями и этнической (религиозной) группой (группами);
- конфликты между различными этническими или религиозными группами;
- конфликты между государством (государствами) и неправительственной (террористической) структурой;
- экстрасистемные конфликты, когда то или иное правительство действует за пределами собственной территории против другого правительства или неправительственной группы, которые также могут действовать на значительном удалении от их территории или основных баз.
Последнюю разновидность можно рассматривать как новое издание колониальных войн.
Таким образом, современные конфликты сложны, многообразны и характеризуются следующими особенностями:
- преимущественно внутригосударственный или экстрасистемный характер;
- потеря идентичности;
- множественность сторон, вовлеченных в конфликт и его урегулирование;
- значительная иррациональность поведения сторон;
- плохая управляемость;
- высокая степень информационной неопределенности;
- вовлечение в обсуждение ценностей (религиозных, этнических).
Так можно ли предотвращать и регулировать вооруженные формы конфликтов в современных условиях? Для ответа на этот вопрос необходимо вернуться к причинам, их порождающим, а если точнее, то к иерархии этих причин. В современной литературе о конфликтах наряду с хорошо известными и понятными причинами, такими как бедность, отсутствие у тех или иных больших общественных групп иных путей и способов решения их экономических, политических, этнических или конфессиональных проблем и т. п., все чаще подчеркивается такая общая причина, как слабость и недееспособность государства. Как пишет американский ученый Т. Сейболт, экстрасистемные конфликты возникают из-за “плохих лидеров”, “слабых правительств”, негодных методов управления (фаворитизм, грабеж, насильственные захваты власти), а также из-за ничем не ограниченной - вплоть до гражданской войны - борьбы за власть в странах, где элиты заняты, прежде всего, самими собой10. Британский дипломат Р. Купер указывает на конфликтогенную угрозу, исходящую от недееспособного государства, чем бы ни определялась эта недееспособность: бедностью, внутренней борьбой, силой и влиянием организованной преступности, последствиями глобализации, совокупностью перечисленного или иными причинами. Но основные риски связаны не с излишком мощи (как опасались в XX веке), а с опасной слабостью многих государств, их неспособностью противостоять разрушающим государство силам и тенденциям.
Это же относится и к борьбе с международным терроризмом. Мало уничтожить его лидеров - могут появиться новые, еще более фанатичные. Мало запретить или разрушить организационные структуры - появятся новые. Но следует отчетливо понимать, что терроризм является следствием таких причин, как несправедливость глобализации, неравномерность развития, цивилизационные противоречия и психологические травмы.
Следовательно, преодоление и предотвращение насильственных конфликтов требует воздействия на весь комплекс их причин и следствий: и на макросоциальные, и на институциональные, и на личностные (персональные) причины. Наиболее долговременной по срокам является борьба с бедностью, гарантии экономического роста в мире. Нужны также стабильность и безопасность в отдельно взятых странах и регионах, мире в целом: совокупность этих условий сможет поддерживать необходимые перемены там, где процесс изменений уже запущен или назрел.
Но если порядок необходим на уровне отдельного государства, то еще больше потребность в нем на международном уровне. Как известно, большое значение процедурам и методам урегулирования конфликтов придает ООН. Ее активность в области урегулирования и профилактики открытых форм конфликтов в начале 1990-х годов усилилась, а численность миссий по поддержанию мира существенно возросла. За деятельность в этой области ООН и ее Генеральному секретарю Кофи Аннану была вручена Нобелевская премия мира 2001 года. Поскольку конфликты создают серьезную угрозу региональной безопасности, их урегулирование находится также в центре внимания региональных межправительственных организаций, в том числе ОБСЕ, ОАЕ и т. д.
В последнее время, правда, исследователи отмечают тревожную тенденцию снижения роли ООН, международного права в урегулировании многих опасных конфликтов. Появилась даже теория “нового типа колониализма”, служащего заслоном на пути хаоса и варварства, причем ответ на этот вызов призваны дать, прежде всего, США и ЕС, а вовсе не Организация Объединенных Наций. Однако, как показывают последние события в Ираке, даже объединенные силы антитеррористической коалиции из 33 государств во главе с США не в состоянии решить проблему достижения политического урегулирования в этой стране. Еще сложнее обеспечить стабильность в регионе Ближнего и Среднего Востока, поскольку ключ к ней находится в руках Израиля и Палестины. Отсюда ставка на утверждение господства единственной сверхдержавы как гаранта мира совершенно бесперспективна, она уже сегодня вызывает новые волны экстремизма и терроризма. Выход - в объединении всех легитимных государств, согласных действовать сообща против новых вызовов и общих угроз и устранять не следствия, а причины. Это позволило бы ограничить военно-политическое манипулирование конфликтами и расширило бы политический потенциал и перспективы институционализированных конфликтов, вписанных в существующие механизмы и процедуры мировой политики (превентивная дипломатия, сохранение или восстановление мира).
Вместе с тем сказанное не означает, что структуры ООН должны оставаться неизменными. Очевидно, что нынешний состав Совета Безопасности нуждается в расширении, поскольку целый ряд государств имеют все основания войти в него (например, Индия, Бразилия, Германия и Япония, давно пытающиеся поставить этот вопрос в практическую плоскость). Заслуживает внимания идея С. Хантингтона о ведущих (стержневых) государствах, которые могли бы контролировать действия на мировой арене цивилиза-ционно близких партнеров или идея А. Этциони о региональных блоках, которые могли бы играть более весомую роль не только на региональном, но и на глобальном уровне мировой политики.
Задача сохранения международного мира является одной из самых главных задач мирового сообщества. До сего дня международные конфликты разрешались преимущественно с помощью войн. Так, за последние 55 веков человечество жило в мире всего 300 лет. На протяжении этих веков произошло 14,5 тысяч войн, включая две мировые войны (1914-1918 и 1939-1945 годы), в которых погибли 3,6 млрд человек. За последние 40 послевоенных лет мировое сообщество ввергалось в войны 250 раз, всего в этих войнах участвовало 90 государств, а их совокупные потери составили более 35 млн. человек. Гейдельбергский институт исследования конфликтов в 2007 году насчитал в мире 328 конфликгов, 31 из которых носили насильственный характер. В его бюллетене “Барометр конфликгов — 2007” отмечается, что “беспрерывный приток иностранного оружия содействует насилию и затрудняет поиск мирных решений”. Так, в Африке зафиксировано 95 % всего задействованного оружия и боеприпасов неафриканского производства. Торговля оружием в мире вновь достигла объема времен “холодной войны”. Отсюда печально известный афоризм “история человечества — это история войн”, который заставляет задуматься над природой и содержанием международной политики, поскольку она существенно влияет на внутреннюю политику государств.