Если бы фонема реализовывалась в речи всегда в одних и тех же условиях, то не было бы особых оснований разграничивать фонетику и фонологию: фонема всегда звучала бы одинаково. Но как раз в потоке речи фонема все время оказывается в разных и неравноценных условиях: то она попадает под ударение, то находится в безударном слоге (вспомним уже приводившиеся примеры типа водный — вода); то она располагается в абсолютном начале слова, то в середине или в конце; то рядом с ней оказывается твердый согласный, то мягкий, то носовой, то губной, а то еще какой-нибудь иной... Все эти многообразные условия и вызывают к жизни звуковые оттенки фонемы — ее варианты (или аллофоны).
Возьмем, вслед за М.В. Пановым, простой пример: звучание русского предлога с. С — служебное слово, которое состоит из одной морфемы, а эта морфема в качестве своего плана выражения имеет фонему <с>. Мы знаем это из тех примеров, в которых данная фонема оказывается в наиболее благоприятных для себя условиях — там, где она испытывает наименьшее влияние соседей и прочих произносительных факторов и потому лучше всего «работает», выполняя смыс-лоразличительную функцию. Например, для согласных в русском языке максимально выгодно положение в самом начале слова перед гласной. Мы отчетливо произносим и слышим предлог с в сочетаниях вроде с автором, с именем. Или: с Аней, с Эдиком. Такое наиболее благоприятное, наименее обусловленное положение фонемы, при котором реализуются все ее дифференциальные признаки, называется сильной позицией, а звучащий в ней вариант фонемы считается основным (доминантой). Основной, представительный вариант фонемы <с> — это звук [с]. Не правда ли, просто?
Однако просто бывает далеко не всегда. Возьмем тот же самый предлог с: одно из основных его значений (в сочетании с формой творительного падежа имени) — значение совместности действия. Попробуем пофантазировать: я выбираю, с кем мне сидеть за одной партой. Сначала я посидел с Аней. Предлог в данном высказывании звучит как [с]. Допустим, мне там не понравилось, и я пересел на другое место — рядом с Галей. Предлог изменил свое звучание: теперь он произносится явно как [з]. Фонема оказалась в слабой позиции, и изменившиеся речевые условия предъявляют свои требования: по-русски просто невозможно сказать [с] Галей! Продолжим наш мысленный эксперимент с выбором соседа. В сочетании с Темой (или с Тимуром и т.п.) предлог звучит «мягче», чем в предыдущих случаях, фактически фонема <с> выступает тут в виде [с']. Аналогичное смягчение происходит в примере с Димой: здесь отчетливо слышится [з']. Предлог как бы «набирается» от своих соседей то звонкости, то мягкости, а то и того и другого вместе... В сочетании с Шурой звучит в начале одно долгое [ш], но, будем считать, половина его принадлежит начальному согласному имени Шура, а вторая половина остается на долю предлога. Стало быть, еще одна возможная реализация фонемы <с> — звук [ш]. Точно так же в сочетании с Женей предлог выступает в звуковой оболочке [ж]. Перейдем к следующему примеру: я уселся рядом с Улей (с Ульяной). Если вслушаться (а еще лучше «всмотреться») в артикуляцию начального согласного, то окажется, что он произносится... с участием губ. Да-да, еще звучит [с], а губы уже округляются, вытягиваются в трубочку, готовясь к произнесению следующего звука — [у]. Поэтому фонема <с> предстает здесь в особом «огубленном» оттенке — его обозначают в транскрипции как [с0]. И это, замечу, еще не все метаморфозы, которые претерпевает данная фонема (а на ее месте могла бы быть любая другая), попадающая в потоке речи в различные условия. Достаточно вслушаться в звучание таких словоформ, как с Чуком или с Щу-карем (имена литературных персонажей), и перед нами возникнут новые вопросы и, возможно, последуют новые открытия...
Итак, фонема располагает некоторым количеством звуковых вариантов для своего воплощения в речи. Это как бы маски, в которых она выступает, приноравливаясь к окружающим условиям. Для <с> — это [с], [с*], [з], [з*], [ш], [ж], [с0]... Для <о> — это [о], [б], [Л], [И3]... (И ЭТО, разумеется, не считая каких-то диалектных и индивидуальных особенностей произношения: кто-то «окает», а кто-то «якает», говорит «вясна», а кто-то [л] произносит с участием губ и т.д.). За всем этим речевым многообразием стоят одни и те же — немногочисленные и стабильные — единицы. Можно было бы сказать, подытоживая, -что не так важно — что мы произносим, какие реальные звуки, важнее — что мы намереваемся произнести, что мы «имеем в виду». А это и есть фонемы.
Разумеется, в каждом языке — не только свои фонемы, но и свои правила их реализации, сильные и слабые позиции. Сравнивая звучание фонемы <с> в различных условиях, мы не обращали пока что внимания на то, что везде звуковые превращения определялись последующим звуком: влияние, так сказать, было направлено «назад». А если б было наоборот? Если бы фонема <с> сама влияла на последующий звук, уподобляя или приспосабливая его к себе? (Мы бы говорили тогда не «шшурой», а «ссурой»...) И в некоторых языках такой фонетический процесс — реальность. Впрочем, и в русском языке влияние предыдущего звука на последующий — не исключение. Предположим, я пересел за одну парту с Игорем. Вслушаемся: мы говорим «сыгорем». Но ведь только что в данном слове звучало [и]: Игорь! Попробуем с другим согласным: к Игорю — все равно звучит [ы]! Попробуем в других словах. Сравним: игра, иголка, испуг — но: с игры, в иголку, от испуга. Везде появляется [ы]! Значит, любой твердый согласный в русском языке заставляет последующий [и] звучать как [ы]. (Вспомним правило о правописании приставок — там эта закономерность закреплена орфографически. Мы пишем: игра, идея, искать, но — подыграть, безыдейный, отыскать и т.п.) Итак, в потоке речи фонемы могут влиять друг на друга не только «назад», но и «вперед»; это значит — предшествующая фонема может оказывать влияние на звучание последующей.
Примеры превращения [и] в [ы], вроде Игорь — с Игорем, позволяют затронуть еще одну, более общую и важную проблему. Как уже говорилось, чтобы доказать существование фонемы, надо продемонстрировать ее смыслоразличительную функцию. Нужна хотя бы одна пара слов, различающихся тем, что в одном из них употреблен один звук, а в другом (в том же самом положении) — другой. Тогда перед нами разные фонемы. Так мы доказывали фонемный статус <д> и <т>, <а> и <о> и т.д. А можем ли мы в современном русском языке найти пары слов, различающихся только тем, что в одном из них [и], а в другом — [ы]? Сразу приходят в голову примеры типа бил — был, мил — мыл, пил — пыл... Но это все примеры неудачные: на нас действует гипноз буквы. Ведь это н а письме данные слова различаются только тем, что в одном из них — и, а в другом — ы. Что же касается устной речи, то во всех случаях противопоставление [и] и [ы] несамостоятельно: оно сопровождается различием в мягкости/твердости предшествующего согласного: [м'ил] — [мыл] и т.п. И сколько бы мы ни искали «лучших» примеров, нам их в русском языке просто не найти: [ы] бывает только после твердых. А вот [и] встречаемся не только после мягких, но и в абсолютном начале слова, где на него ничто вроде бы не влияет: игла, идея, Игорь... Отсюда вытекает предположение (кажущееся сначала очень смелым), что отдельной, самостоятельной фонемы <ы> просто не существует, звук [ы] — это всегда результат влияния на <и> предшествующего твердого согласного. Иными словами, <и/ы> — одна, единая фонема, конкретный вариант звучания которой зависит от соседства с согласными.
Поэтому неудивительно, что во многих грамматиках русского языка <ы> нет в списке гласных. Система гласных фонем выглядит в таком случае следующим образом: <а>, <о>, <У>> <э>, <и>. А как же быть с фонематическим принципом русского письма — ведь буква ы есть? Это как раз уступка другому — фонетическому — принципу, связанная с передачей на письме мягкости/твердости согласных фонем. Уступка очевидна в случаях написания типа безыдейный или отыграть; зато есть орфографические правила, в которых фонематический принцип берет свое. В частности, это «жи, ши пиши через и». И пишем: жир, шина, лыжи... Тут уже фонема <и> представлена на письме своим основным вариантом — независимо от реального звучания (а звучит здесь, конечно, отчетливое [ы]).
Чтобы «опознать», определить фонему в составе слова, мы должны найти ее основной вариант. А если слово не позволяет нам это сделать? Вот, скажем, то же корова. Как ни старайся, первый гласный проверить здесь невозможно. В первом слоге звучит гласный [л], а он в данной позиции с одинаковым правом может быть представителем как фонемы <о>, так и фонемы <а> — это мы знаем из других случаев. Какому варианту отдать предпочтение? Можно, конечно, пойти вслед за написанием и выбрать <о>, рассуждая примерно так: ведь на чем-то это написание основано, и, возможно, когда-то этот вариант можно было проверить? Но такой ответ будет не вполне справедливым по отношению к <а>. Честнее всего не отдавать в данном случае предпочтения ни <о>, ни <а>, а сказать так: здесь то ли <о>, то ли <а>. Или так: <о/а>. Собственно, мы уже знаем, что фонема — это обобщение, абстракция. Так почему нам не допустить, наряду с абстракциями <о>, <а>, <т>, <д>, <с>, <з> и т.д., наличия в языковом сознании обобщений более высокого уровня: <о/ а>, <т/д>, <с/з>?.. Подобное объяснение подходило бы и для тех случаев, когда звук с равным правом может быть соотнесен с двумя разными фонемами. К примеру, какая гласная фонема в первом слоге русского слова заря! Ответ может быть: ^о> (проверка: зори) или <а> (зарево). А лучше всего: <о/а>.
Такие единицы, объединяющие в себе как бы две фонемы (или большее их число), называются гиперфонемами.
Итак, проблема варьирования фонемы, ее реализации в звуковых оттенках тесно связана с проблемой выделения, определения фонемы. Все это — актуальные проблемы современной фонологии.