Прежде чем обратиться к современной интерпретации словесности, нельзя не остановиться на анализе двух авторитетных мнений — Н.В. Гоголя и В.Г. Белинского.
Н.В. Гоголь написал проспект «Учебной книги словесности для русского юношества», планируя учебник в двух частях: «поэтической» и «прозаической». В каждой части — «правила, или теория», затем — «примеры». После вступительных замечаний «о науке» («ее сила будет в многозначительном краткословьи») и похвалы русскому научному уму Гоголь начинает собственно учебник с раздела «Что такое слово и словесность»: «Говорится все, записывается немногое, и только то, что нужно. Отсюда значительность литературы. Все, что должно быть передано от отцов к сыновьям в научение, а не то, что болтает ежедневно глупый (?) человек, то должно быть предметом словесности». Идея отбора ценных или культурно значимых произведений слова — один из основных постулатов филологии. Но Гоголем-литератором незаметно нивелируется значение устной речи, а сама словесность приравнивается письменности: «Письменностью или словесностью называют сумму всего духовного образования человека, которое передано было когда-либо словом или письмом». Гоголь понимает словесность как искусство, средство выражения мыслей и чувств: словесность «есть только образ, которым передает человек человеку все им узнанное, найденное, почувствованное и открытое... Ее дело в том, чтобы передать это в виде яснейшем, живейшем, способным остаться навеки в памяти.
Открытием тайны такого живого передавания занимается наука словесности. Но научить этой тайне не может наука словесности никого, так же как никакой науке и никакому искусству нельзя научиться в такой степени, чтобы быть мастером, а не ремесленником,— если не даны к тому способности и орудия в нас самих» [Гоголь 1952: 470J. План гоголевского проспекта показывает, что в «Учебную книгу» должны были войти по преимуществу жанры «поэтического, высшего языка человеческого, языка богов». «Всем доступный» прозаический род сочинений низводился на положение второстепенного, единственному упомянутому виду прозы («ученые рассуждения и трактаты») Гоголь посвящает лишь маленький абзац. Обратим внимание на то, что ни ораторской прозе, ни деловому языку нет места в классификации Н.В.Гоголя. Эта тенденция представления в словесности только ее «поэтической части» будет усилена во второй половине XIX в.
Апологетом подобной точки зрения является и В. Г. Белинский. Его критика «Общей реторики» Н.Ф. Кошанского, заканчивающаяся приговором «всем риторикам», которые «нелепы и пошлы» [Белинский 1955: 514J, оставила, конечно, за пределами рассмотрения и вопросы серьезной науки. Несомненно и то, что Белинский тонко и глубоко разбирает специфику словесности, письменности и литературы, начиная свой анализ с ясного разведения этих понятий:
«Письменность и литература прежде всего относятся к словесности как виды к роду. Понятие, выражаемое словесностию, гораздо общее, нежели понятия, выражаемые письменностию и литературою, (...) словесность заключает в себе и письменность и литературу, как ее же собственные произведения. Все, что находит свое выражение в слове, все это принадлежит к области словесности; и народная поговорка или пословица — и курс философии (...) К области письменности принадлежат те словесные произведения, которые народ, не знавший еще книгопечатания, почел достойными сохранить от забвения посредством письменного искусства. Под литературою разумеется или словесность народа, исторически развившаяся и отражающая в себе народное сознание, или какая-нибудь отрасль словесности, обнимающая собою известную сторону искусства или науки. Так, в последнем случае говорится: литература эстетики, литература истории, литература математики, медицины, технологии и т.д.
Понятие о литературе тесно связано с понятием о книгопечатании».
Белинский положительно оценивал значение церковной и деловой письменности, значимость же фольклора им в сущности отрицается: «наши предки чувствовали бессознательно ничтожность и незначительность их народной поэзии».
Хотя Белинский и отмечает различные виды словесности, он, подобно Гоголю, является апологетом художественной литературы. Высшим мерилом «литературного» периода в развитии словесности, по мысли Белинского, является то, что «ее деятелем является уже не народ, а отдельные лица, выражающие своею умственною деятельностию различные стороны народного духа. В литературе личность вступает в полное право свое, и литературные эпохи всегда означаются именами лиц».
Несмотря на всю глубину и тонкость замечаний Белинского, его апологетика «изящной литературы» сослужила плохую службу словесности, поскольку целый ряд видов словесности был низведен до уровня второстепенных и не значимых для педагогики и общества в целом: это и народная словесность, и разные виды литературы (не художественной), и древнерусская письменность, и ораторское красноречие, и устная бытовая речь. Белинский не видит каких-либо критериев, которые могут быть использованы для отбора в историю словесности текстов устной речи, писем, деловой и научной прозы. Такие критерии, по мысли литературного критика, возможны только в отношении изящной литературы.