Топос «имя» необходимо осмыслить исходя из теории именования. Согласно этой теории, имя отражает свойства вещи, а называние вещи определенным именем предполагает дальнейшие удачные или неудачные (в зависимости от того, как дано имя) действия. Если имя дано удачно, существование предмета и действия с ним будут благополучными, если — нет, существование именованного объекта (предмета или человека) и действия с ним будут неблагополучными и затруднительными.
Главная ответственность в этом процессе ложится на онома-тотэта — создателя имени, который должен выбрать (создать) удачное имя объекту именования. Создатель имени должен обладать не только интуицией, вкусом, аккумулировать предшествующий историко-культурный опыт, чтобы не ошибиться в создании имени, он должен представить наступающие последствия существования объекта с таким именем. Это относится не только к практике именования новорожденных (примеры «несчастного» существования людей с неудачными именами и фамилиями общеизвестны), но и к именованию новых терминов, нарождающихся явлений социальной жизни.
Создатель речи, обращающийся к имени предмета или явления, как бы вглядывается, всматривается в природу имени и комментирует сущность вещи исходя из свойств имени. В самом простом виде сущность вещи может быть комментирована через этимологию имени, что и делается в начале многих рассуждений.
С толкования имени начинается большинство многие вступительных объяснений к изучению разных наук. Например, филология означает «любовь к слову» (греч. Шо — люблю + logos — слово), география — « землеописание» (греч. geo — земля + grafo — пишу) и т.д. В художественных произведениях топос имени используется при создании говорящих имен и фамилий. Существуют достаточно убедительные исследования, ясно доказывающие связь имени с характером и судьбой человека — см. прежде всего замечательную работу П.А. Флоренского «Имена».
Топос имени особенно важен, когда требуется объяснение значения вещи (предмета, явления). Приведем несколько примеров, показывающих важность правильного и оптимального именования и действия с именем. Например, демократические преобразования в России середины 80—90-х годов XX века предполагали создание нового стиля мысли и жизни. Однако языковая неподготовленность, выразившаяся в риторической неспособности изобретать правильные имена и находить объяснения событий и поступков, привела ко многим культурным противоречиям.
При намечавшихся экономических преобразованиях в России как назвать человека, занимающегося делом, производством? Если это бизнесмен, то возникает образ предприимчивого американца, прагматичного, общительного, живущего по своим этическим и философским законам. Экономическая перестройка в России начиналась вне мыслительных новаций и эмоционального настроя сделать нечто национально самостоятельное. Русское слово «дело» несло слишком много отрицательных коннотаций. Однако невозможно начинать реформы, не будучи уверенными в том, что уточнены смыслы слов: ведь если не будет слова, не будет и дела, поскольку в слове выражен смысл дела. Однако русские понятия дело, деловой человек, предприниматель не были реабилитированы в глазах общественности и не реабилитированы до сих пор. По-прежнему в глазах обывателя деловой человек — это ловкий делец, думающий только о своих выгодах. В сознании общественности не сложился положительный образ русского предпринимателя в связи с общим недоверием к словам. Все предыдущие хорошие понятия были объявлены «мифическими», а новые положительные понятия, по мнению реформаторов, имеются только на Западе. Поэтому так властно вместе с ослаблением русского общественного сознания вошли в наш язык все западные именования.
Итак, Россия начала экономические реформы, но деловой человек у нас оставался (да и до сих пор остается) фигурой в некотором смысле сомнительной. Чтобы понять, что это так, достаточно посмотреть художественные сериалы, идущие по каналам российского телевидения. Значит, до тех пор, пока обществом не будет установлен новый положительный смысл и новое отношение к самому понятию дела, эффективные экономические реформы невозможны. Такова простая логика филологического анализа, воплощенная в практическом опыте человечества.
Как могут идти реформы в России, если мы боимся самого слова «дело» (оно у нас обычно заменено словом «бизнес»)? Отсюда наши «комплексы»: если «бизнес» в Америке — дело серьезное и законопослушное, для нас слово «бизнес» остается иностранным и сомнительным. Значит, пора реабилитировать слово «дело» — и действительно честно, старательно, энергично заниматься своими делами.
Другой выразительный пример — Чечня. Его приводит Ю.В. Рождественский в статье «Хорош ли русский язык?»: чеченцы, воевавшие против России, назывались в российской прессе то сепаратистами, то патриотами, то боевиками, то бандитами. Смысл перечисленных слов весьма различен — от именования зависела возможность действовать и решать политическую проблему. Когда было ясно заявлено, что воюющие против России за ее расчленение не кто иные, как «боевики» или «бандиты», террористы, появилась определенность в политике и проблема начала решаться.
Таким образом, вопрос правильного именования — основа развития словесного действия. Еще один пример: наше самоосознание связано с тем, как мы себя именуем. В середине 90-х годов председатель Государственной Думы Г.Н. Селезнев начал речь перед сотрудниками Дипломатической академии обращением: «Ну-с, дорогие господа, друзья, товарищи — не знаю уж, как и назвать вас...» Эта неопределенность показывала не просто неуверенность оратора в выборе слова, а неясность, шаткость, неопределенность в оценке людей и общественной ситуации в целом. Не отсюда ли ослабление политического влияния коммунистической партии?
Значит, дело движется и решается в том случае, когда устанавливается правильный смысл и дается верное слово-именование.