Слова добро и зло нередко употребляются в широком смысле для обозначения положительного и отрицательного значения чего-либо вообще: добрым может называться просто хорошее, полезное, приятное, злым — плохое, вредное, неприятное. Широкое понимание добра и зла нашло отражение, например, в одном из замечаний Платона: «Все губительное и разрушительное — это зло, а спасительное и полезное — благо».
Соседство узкого (этического) и широкого значений слова «добро» демонстрирует Толковый словарь Владимира Даля, где «добро» в первую очередь определяется как вещественный достаток, имущество, стяжание, затем как нужное, подходящее, т.е. в смысле блага, и лишь «в духовном значении» — как честное и полезное, соответствующее долгу человека, гражданина, семьянина. Как свойство «добрый» также относится Далем прежде всего к вещи, скоту и только потом к человеку. Как характеристика человека «добрый» сначала отождествляется с «дельным», «сведущим», «умеющим» и уже потом — с «любящим», «творящим добро», «мягкосердным» и т.д. В современном русском языке акценты существенным образом сместились, более того, лингвисты указывают, что лишь в ироническом значении мы называем имущество добром.
В некоторых современных языках используется одно и то же слово для обозначения блага (т.е. добра в широком смысле слова) и добра (как морального добра): «good» в английском, «bien» в французском и испанском, «bene» в итальянском.
В историческом развитии ценностного сознания, в истории этики и моралистики, несмотря на сохранение лексического единства (при котором словом «добро» обозначаются как материальные качества, так и моральные), постепенно обретается понимание неоднородности явлений, которые воспринимаются в качестве ценностно положительного (благо, добро, польза, приятное, подобающее).
Добро и благо. Различие представлений о добре и благе отчасти может быть прослежено в практике каждодневной речи. Судя по некоторым наблюдениям, в современном русском языке слово «добро» указывает на абсолютные значения, на то, что является ценным само по себе, а слово «благо» — на относительные, т.е. на приятное и полезное, ценное для кого-то добрым может называться просто хорошее, полезное, приятное, злым — плохое, вредное, неприятное. Широкое понимание добра и зла нашло отражение, например, в одном из замечаний Платона: «Все губительное и разрушительное — это зло, а спасительное и полезное — благо»1.
Соседство узкого (этического) и широкого значений слова «добро» демонстрирует Толковый словарь Владимира Даля, где «добро» в первую очередь определяется как вещественный достаток, имущество, стяжание, затем как нужное, подходящее, т.е. в смысле блага, и лишь «в духовном значении» — как честное и полезное, соответствующее долгу человека, гражданина, семьянина. Как свойство «добрый» также относится Далем прежде всего к вещи, скоту и только потом к человеку. Как характеристика человека «добрый» сначала отождествляется с «дельным», «сведущим», «умеющим» и уже потом — с «любящим», «творящим добро», «мягкосердным» и т.д. В современном русском языке акценты существенным образом сместились, более того, лингвисты указывают, что лишь в ироническом значении мы называем имущество добром2.
В некоторых современных языках используется одно и то же слово для обозначения блага (т.е. добра в широком смысле слова) и добра (как морального добра): «good» в английском, «bien» в французском и испанском, «bene» в итальянском.
В историческом развитии ценностного сознания, в истории этики и моралистики, несмотря на сохранение лексического единства (при котором словом «добро» обозначаются как материальные качества, так и моральные), постепенно обретается понимание неоднородности явлений, которые воспринимаются в качестве ценностно положительного (благо, добро, польза, приятное, подобающее)3.
Добро и благо. Различие представлений о добре и благе отчасти может быть прослежено в практике каждодневной речи. Судя по некоторым наблюдениям, в современном русском языке слово «добро» указывает на абсолютные значения, на то, что является ценным само по себе, а слово «благо» — на относительные, т.е. на приятное и полезное, ценное для кого-то или чего-то другого, в конкретной ситуации, с учетом сложившихся обстоятельств и т.п. Благо для одного может оказаться злом для другого. В этом смысле нет блага вообще — для всех и каждого, на сегодня, как навсегда. Добро в отличие от блага носит общий характер, в нем выражена «общечеловеческая» точка зрения. Добро — всегда результат действий человека, намеренно направленных на содействие благу другого человека; оно проявляется в отношениях между людьми. В отличие от добра как характеристики результата поступка благо может характеризовать то, что случилось спонтанно, как бы само собой, возникло из стечения обстоятельств.
Вместе с тем, по мнению ряда лингвистов, в современном русском языке в слове «благо» сохраняются изначальные значения, а именно, те, через которые передавались характеристики Бога — быть благим, всемилостивым, любящим, посылающим благодать. Можно сказать, слово «благо» выступает оценочным понятием для определения относительных явлений по абсолютным критериям.
Такое чувство языка соответствует пониманию соотношения добра и блага Владимиром Соловьевым, который считал, что «добро по самому существу своему есть способ действительного достижения настоящего блага». Соловьев не исследовал живую речь и не интерпретировал слова. «Добро» и «благо» были основополагающими понятиями его нравственной философии, шире, философии в целом и в соответствии с духом его философии представляли разные, хотя и внутренне связанные аспекты нравственного и духовного опыта человека. Благо, согласно Соловьеву, как высшее благо (классическое summum bonum4), подлинная эвдемония* есть другая сторона добра, а добро — в конечном смысле как осуществленное добро, как исполненность долга есть высшее благо.
Приведенные данные из опыта изучения живого языка показывают, что понимание открываемых в высказываниях смыслов в известной мере зависит от позиции исследователя-филолога. Да и сами по себе они неоднозначны постольку, поскольку различны по чувствительности к языку, образованности и культурному опыту его носителя. Философ прислушивается к живому языку и даже может видеть в нем «дом бытия» (Мартин Хайдеггер), но сам при этом нередко использует слова в значениях, вытекающих из его интуиции и задаваемых его теорией, которую он с помощью этих слов строит и выражает.
Исторический процесс формирования понятий добра и зла был процессом становления самой морали и развития морального сознания. В ходе этого процесса, во-первых, добро и зло осознаются как особого рода оценочные суждения, «компетенция» которых не распространяется на природные или стихийные события и явления. То, что совершается само по себе, т.е. стихийно, может иметь для людей благие или вредные последствия, но стихийное, спонтанное выносится за пределы того, что мыслится в категориях добра и зла. Природа слепа в своих стихийных проявлениях, а человек обладает силой обуздывать стихию, по крайней мере стихию своего характера — не поддаваться гневу, не предаваться искушениям (сладострастия, корысти, власти или славы), не позволять себе распущенности и т.д. Добро и зло обозначают добровольные и намеренные действия, т.е. поступки.
Во-вторых, наряду с тем, что посредством понятий добра и зла оцениваются поступки, этими понятиями также подтверждается предполагаемый ими стандарт: положительная или отрицательная оценка совершенных действий указывает на содержание и меру надлежащих действий.
В-третьих, добро и зло как моральные понятия связаны с душевным и духовным опытом самого человека и существуют через этот опыт. Как бы ни определялись философами источники добра и зла, они творятся человеком по мерке его внутреннего мира. Соответственно утверждение добра и борьба со злом достигаются главным образом в духовных усилиях человека. Внешние действия, пусть и полезные для окружающих, но не одухотворенные стремлением к добродеянию, остаются формальными. Более того, любые ценности — наслаждение, польза, слава, красота и т.д. могут быть и добром, и злом в зависимости от того, как индивид переживает свой конкретный опыт «освоения» этих ценностей по отношению к стандартам, утверждаемым посредством понятий добра и зла.
В свете сказанного представляют интерес взгляды на добро и зло Бенедикта Спинозы — автора трактата, носящего название «Этика» и при этом вмещающего в себя всю систему философии.
Критерий добра и зла в философии Бенедикта Спинозы. Понимание человеком добра и зла определяется, согласно Спинозе, инстинктивным, данным от природы стремлением человека к самосохранению. Добро и зло не являются самостоятельными, объективными ценностями. Они — результат рефлексии человека по поводу испытываемых телом и переживаемых душой внешних воздействий. Хотя стремление к самосохранению заложено в человеке от природы, оно не выполняет адаптивную функцию, оно не есть проявление сущего. Наоборот, его раскрытие — результат самопознания и самоосвобождения, освоения индивидом своей сущности.
В «Этике» приводятся различные высказывания о добре и зле, которые, взятые сами по себе — в отрыве от более широкого концептуального контекста, могут быть интерпретированы как раз в духе расхожих представлений о счастье. Однако надо иметь в виду, что Спиноза, говоря об инстинкте самосохранения, которым обусловлено понимание человеком добра и зла, или о том, что эти определения совпадают с определением приятного и неприятного, полезного и вредного, исходит из представления о природе человека как одного из воплощений Природы, или Бога. В этом смысле человеческая природа потенциально божественна и естественна, ей надо дать возможность проявить себя в своей изначальной определенности.
Таким образом, ключевым у Спинозы является определение добра как «того, что составляет для нас... средство к тому, чтобы все более и более приближаться к предначертанному нами образцу человеческой природы», а зла как того, что препятствует этому1. Поэтому добро приятно и полезно. Только в соотнесении с этим следует понимать знаменательное высказывание Спинозы: «Мы стремимся к чему-либо, желаем чего-нибудь, чувствуем влечение и хотим не вследствие того, что считаем это добром, а наоборот, мы потому считаем что-либо добром, что стремимся к нему, желаем, чувствуем к нему влечение и хотим его»2. Спиноза говорит здесь о желании как выражении самой сущности человека, в природе которого укоренено стремление к самосохранению.
В соотнесении с высшим благом определяется и добродетель: поскольку «высшее благо для души есть познание Бога», то высочайшая добродетель заключается в том, чтобы познавать его. Добродетель предстает, таким образом, в качестве способности разума или выражения разума и только как таковая она определяется Спинозой как действие и образ жизни, основанные на стремлении к собственной пользе.
В этом же контексте следует понимать различные замечания Спинозы, согласно которым добром является то, что ведет к согласию между людьми, общественной жизни, общему благу и т.д., и которые, взятые сами по себе, могут быть ошибочно истолкованы в утилитаристском свете.
На основе такого понимания добра и зла Спиноза переосмысливает принцип, известный под названием Золотого правила: «Всякий, следующий добродетели, желает другим того же блага, к которому сам стремится, и тем больше, чем большего познания Бога достиг он»3. «Следующий добродетели» — это тот человек, который руководствуется разумом и считает познание благом. Человек, по Спинозе, желает того другим людям и содействует тому в них, что полезно для него. В этом утверждении получила своеобразное выражение его убежденность в том, что каждый человек в своей сущности выражает божественную природу. Человеку добродетельному, т.е. познавшему свою собственную сущность, в отношении с другими достаточно делать то, что он сам предпочитает: так он будет содействовать и благу других.
Развернув систему философии в трактате «Этика», Спиноза не столько этизировал философию, сколько обоснованно представил этику как органичную часть философии. В этом контексте и были раскрыты Спинозой понятия добра и зла.