Понятие о личной душе, или духе, у примитивных обществ Тайлор определял следующим образом. Душа есть тонкий, невещественный человеческий образ, по своей природе нечто вроде пара, воздуха или тени. Она составляет причину жизни и мысли в том существе, которое одушевляет. Она независимо и нераздельно владеет личным сознанием и волей своего телесного обладателя в прошлом и в настоящем. Она способна покидать тело и переноситься быстро с места на место. Большей частью неосязаемая и невидимая, она обнаруживает также физическую силу и является людям спящим и бодрствующим, преимущественно как фантазм, как призрак, отделенный от тела, но сходный с ним. Она способна входить в тела других людей, животных и даже вещей, овладевать ими и влиять на них.
Э.Б. Тайлор полагает, что это определение является максимально широким и обобщенным, чтобы охарактеризовать многообразие анимистических вероучений у примитивных народов, населяющих Землю.
При этом он отмечает, что первобытный анимизм настолько удовлетворительно объясняет факты, что смог сохраниться в мировоззрениях более развитых исторических культур. Хотя классическая и средневековая философия во многом изменила его, а современная философия обошлась с анимизмом более беспощадно, он сохранил много следов своего первоначального характера, что даже в психологии современного цивилизованного мира отчетливо просвечивает наследие первобытных времен. Из огромной массы фактов, собранных из наблюдения за жизнью самых разнообразных и наиболее отдаленных друг от друга человеческих обществ, можно выбрать типичные подробности, позволяющие проследить древнейшее учение о душе, отношения отдельных частей этого учения к целому и процессы отбрасывания, видоизменения или сохранения этих частей при дальнейшем развитии культуры. Э.Б. Тайлор предлагает рассмотреть воззрения примитивных народов о человеческой душе, чтобы понять современные расхожие представления об этом понятии.
Душа как невещественная субстанция. В анимистических учениях дух, или призрак, являющийся спящему или духовидцу, имеет вид тени, и, таким образом, слово «тень» вошло в употребление для выражения души. Так, у тасманийцев одно и то же слово обозначает дух и тень. Индейцы алгонкинского племени называют душу «отахчук», что значит «его тень». На языке кичэ слово «на-туб» значит и «тень», и «душа». Аравакское «уэха» значит «тень», «душа» и «образ». Абипоны употребляют слово «лоакаль» для тени, души, отклика и образа. Зулусы не только употребляют слово «тун-зи» как «тень», «дух» и «душа», но думают, что при смерти тень человека покидает известным образом его тело, чтобы сделаться домашним духом. Басуто не только называют душу, остающуюся после смерти, «серити», или тенью, но думают, что, когда человек ходит по берегу реки, крокодил может схватить его тень в воде и втянугь его таким образом в воду. В Старом Калабаре существует такое же отождествление духа с «уклон», или «тенью», потеря которой гибельна для человека.
Человеческая душа, по мнению тонганцев, есть более тонкая или воздухообразная часть тела, которая оставляет его внезапно в минуту смерти. Это нечто вроде благоухания и эссенции цветка по отношению к более грубым растительным волокнам. Гренландские духовидцы описывали душу так, как она обыкновенно являлась им в видениях. По их словам, она бледна и нежна, и те, которые стараются схватить ее, не чувствуют ничего, потому что душа не имеет ни мяса, ни костей, ни нервов. Караибы не считают ее настолько невещественной, чтобы быть невидимой, но представляют ее как нечто тонкое и нежное, подобное просветленному телу.
Душа как жизненная функция. В понятие о душе, или духе вкладываются атрибуты и других жизненных проявлений. Так, караибы, связывая пульсацию сердца с духовными существами и признавая, что душа человека, предназначенная для будущей небесной жизни, живет в сердце, вполне логично употребляют одно и то же слово для обозначения «души, жизни и сердца». Тонганцы полагали, что душа распространена во всем теле, но, главным образом заключена в сердце. В одном случае туземцы говорили европейцу что человек, похороненный несколько месяцев тому назад, все еще остается живым. Басуто говорят про умершего человека, что «его сердце ушло», а про выздоравливающего от болезни - что «его сердце вернулось». Это соответствует обыкновенным в Старом Свете взглядам на сердце как на главный двигатель жизни, мысли и страсти.
Связь между душой и кровью, признаваемая каренами и папуасами, ярко выражена в еврейской и арабской философии. Для образованных современников покажется очень странным верование гвианских индейцев племени макузи, что хотя тело умирает, «человек в наших глазах не умирает, а странствует около». Впрочем связь между жизнью человека и зрачком глаза известна и у европейского простонародья, которое не без основания видит признак колдовства или приближающейся смерти в исчезновении зрачкового образа в помутившемся глазе больного.
Акт дыхания, столь характерный для высших животных при жизни, прекращение которого совпадает со смертью человека естественно, отождествлялся с самой жизнью или душой Лаура Бриджмен показала свойственным ей поучительным образом аналогию между результатами ограниченности чувств органов и ограниченного цивилизацией умственного развития, когда однажды, как бы вынимая что-то изо рта, она сказала: «Мне снилось, что бог взял мое дыхание на небо».
Западные австралийцы употребляют одно и то же слово «вауг», как «дыхание, дух и душа», а в Калифорнии «пиутс» значит: «жизнь, дыхание, душа». Некоторые гренландцы признают в человеке две души, именно его тень и его дыхание. Малайцы говорят, что душа умирающего человека выходит через его ноздри, а яванцы употребляют одно и то же слово «науа» для обозначения «дыхания, жизни и души».
Понятие о душе как дыхании может быть прослежено в семитической и арийской этимологии и доведено, таким образом, до главных источников мировой философии. У евреев «нефеш», дыхание, употребляется для обозначения «жизни, души, ума животного», тогда как «руах» и «нешама» представляют переходное от «дыхания» к «духу». Этим выражениям соответствуют арабские «нефе» и «рух». То же самое встречается в санскритских словах «атман» и «нрана», греческих «психе» и «пневма» и в латинских «анимус», «анима», «спиритус». Равным образом славянское «дух» перевело понятие «дыхание» в понятие о «душе, или духе». В диалекте цыган встречается то же слово «дук» со значением «дыхания, души, жизни». Вынесли ли они это слово из Индии как часть своего наследства от арийского языка или усвоили его во время своих странствований по славянским землям — неизвестно. Немецкое «гейст» и английское «гост» имеют, возможно, то же самое первоначальное значение «дыхания».
Множественность души. Э.Б. Тайлор отмечал, что представления о душе связаны с целой массой жизненных проявлений и мыслей. В связи с этим первобытный мыслитель выдвигал предположения, что в человеке заключено множество духов и душ, которым принадлежат различные отправления. У многих диких племен подобные классификации являются вполне развитыми. Так, туземцы островов Фиджи различают «темную душу» человека, или тень, которая идет в Аид, и его «светлую душу», или отражение в воде и зеркале, которое остается там, где он умирает. Малгаши говорят, что «сайна», или ум, исчезает при жизни, «айна», или жизнь, превращается в воздух, но «матоатоа», или дух, носится над могилой. В Северной Америке дуализм души составляет очень определенное верование у алгонкинов. Одна душа выходит и видит сны, между тем как другая остается. При смерти одна из двух остается при теле, и ей-то оставшиеся в живых приносят в дар пищу, тогда как другая душа отлетает в страну мертвых. Племя дакота г оворит, что у человека четыре души: одна остается в теле, другая - в его селении, третья отлетает в воздух и четвертая - в страну духов. Карены различают «ла», «кела», которые могут быть определены как личные жизненные духи, и «тхах», представляющее ответственную нравственную душу. Учетверение души у кондов заключается в следующем: первая душа переходит в блаженное состояние и возвращается к Бура, великому божеству; вторая остается среди племени кондов на земле и возрождается из поколения в поколение, так что при рождении каждого ребенка жрец спрашивает, который из членов племени вернулся на землю; третья душа отправляется в потустороннее странствование, оставляя тело в безжизненном состоянии, и эта-то душа может переходить на время в тигра и в наказание испытывать различные страдания после смерти; четвертая душа умирает вместе с распадением тела. Четыре составные части человека: маны, плоть, дух, тень. Они предназначены четырем местам. Плоть скроет земля, тень будет витать вокруг могильного холма, орк (ад) примет манов, дух вознесется к звездам. Древние египтяне выделяли человеческие «ба», «акх», «ка», «кнаба», переводимые как «душа, ум, существование, тень».
Душа и состояния человека. Э.Б. Тайлор делает заключение, что древняя анимистическая теория рассматривает жизнь как действие души и объясняет многие из физических и умственных состояний теорией «отлетания» всей души или некоторых из составляющих ее духов. Эта теория занимает очень значительное и прочное место в биологии диких народов.
Южные австралийцы говорят о человеке, находящемся в бесчувственном или бессознательном состоянии, что он «вильямарраба», т.е. «он без души». Мы слышим у алгонкинских индейцев в Северной Америке, что болезнь происходит от того, что «тень» больного отделена от его тела и что выздоравливающий не должен подвергать себя опасностям, прежде чем эта тень не утвердилась |> нем прочно. Туземцы Фиджи говорят, что, если кто-нибудь умрет или упадет в обморок, его душа может вернуться на зов. По понятиям негров Северной Гвинеи умопомешательство происходит от того, что больные преждевременно покинуты своей душой, причем удаление ее во время сна бывает только временным. Вот почему в разных странах возвращение потерянных душ составляет обычную практику колдунов и жрецов. Индейцы са лиш на реке Орегоне смотрят на дух как на нечто отличное от жизненного начала и способное покидать тело на короткое время помимо сознания больного. Для избежания гибельных последствий дух должен, однако, вернуться как можно скорее. Поэтому знахарь торжественным образом возвращает его через голову пациента.
Туранские или татарские народы Северной Азии строго придерживаются теории отлетания души при болезни, и у буддийских племен ламы совершают обряд возвращения души с большой торжественностью. Когда у человека его разумная душа похищена каким-нибудь демоном, у него остается только животная душа, его органы чувств и память слабеют, и он начинает хиреть. Тогда-то лама берется вылечить его и специальными обрядами заклинает злого демона. Если заклинание не привело к цели, это значит, что душа больного не хочет или не может вернуться обратно. Больного человека выставляют в лучшем наряде, украшенного всеми его драгоценностями. Друзья и родственники обходят трижды его дом, ласково призывая душу по имени, между тем как лама читает в своей книге описания адских мук и опасностей, грозящих душе, которая добровольно покидает тело. Под конец все собрание объявляет в один голос, что отлетевшая душа вернулась, и больной выздоровеет.
Карены в Бирме бегают вокруг больного, желая поймать его блуждающую душу, «его бабочку», как говорят они, подобно древним грекам и славянам, и наконец, как бы бросают ему ее на голову. Верование каренов в «ла» составляет полную и вполне определенную виталистическую систему. Это «ла», т.е. душа, дух или гений, может быть отделено от тела, которому принадлежит. Вследствие этого карен очень усердно старается удержать его при себе, призывая его, предлагая ему пищу и т.д. Душа выходит и отправляется бродить преимущественно в то время, когда тело спит. Если она будет задержана дольше известного времени, человек заболеет, а если навсегда, то обладатель ее умрет. Когда ви, или знахарь, призывается для возвращения отлетевшей тени, или жизни, карена и не может возвратить ее из области смерти, он иногда схватывает тень живого человека и переносит ее в мертвеца, вследствие чего настоящий обладатель ее, душа которого ушла во время сна, должен заболеть и умереть. Когда же карен начинает болеть, тосковать и хиреть вследствие того, что душа его отлетела, друзья его исполняют специальный обряд над одеждой больного при помощи вареной курицы с рисом и заклинают духа молитвами снова вернуться к больному. Обряд этот связан, быть может, этнологически - хотя трудно сказать, когда и каким образом он распространился,-с обрядом, сохранившимся до сих пор в Китае. Когда китаец лежит при смерти и предполагается, что его душа уже вышла из тела, родственник вешает одежду больного на длинную бамбуковую трость, к которой привязывается иногда белый петух, а жрец в это время заклинает отошедшую душу войти в одежду, чтобы возвратить ее больному человеку. Если через какое-то время бамбук начинает медленно поворачиваться в руках держащего, то это значит, что душа вошла в одежду.
Душа и сон. По мнению Э.Б. Тайлора, вера в подобное временное отлетание души сформировала и представления о сне и сновидениях. Некоторые гренландцы полагают, что душа покидает тело ночью и отправляется охотиться, плясать и посещать друзей. У североамериканских индейцев распространено мнение, что душа спящего оставляет его тело и ищет предметы, которые для нее привлекательны. Эти предметы должны быть непременно приобретены человеком, когда он проснется, для того чтобы его душа не тосковала или не тревожилась и окончательно не покинула бы тело. Новозеландцы думают, что душа спящего покидает тело и заходит в странствованиях даже в область умерших, чтобы побеседовать с друзьями. Тагалы острова Люсона не будят спящего человека, так как предполагается, что его душа отсутствует в это время. Карены принимают сновидения за приключения «ла» во время этих; странствований. Северо-американские индейцы полагали, что сон есть посещение души спящего душой того человека или предмета, который является во сне. С другой стороны, они смотрят на сон как на зрелище, представляющееся разумной душе, вышедшей для странствования, тогда как чувствующая душа осталась в теле. На низшей ступени культуры очень часто думают, что душа, покинувшая тело, является во сне другому человеку, который, по выражению оджибве, «видит ее во время сна». Эта же мысль ясно высказывается в веровании фиджийцев в то, что дух живого человека может покинуть тело, чтобы мучить других во сне.
Душа и призрак. Обозревая бесконечные истории о снах, Тайлор проследил постепенное развитие представлений о призраках. Отношение к видениям соответствует отношению к снам, поскольку с ними связаны первобытные теории о душе. Видя тогда вокруг себя призраки человеческих форм, первобытный человек, как пишет Э.Б. Тайлор, не может не верить своим органам чувств. Таким образом, на низкой ступени цивилизации люди всегда верят в объективность человеческих призрачных образов, являющихся им в сновидениях, в болезни или при утомлении, под влиянием умственного возбуждения и при употреблении наркотических средств.
Человеческие привидения являются главными из этих фантастических форм. Нет сомнения, что искренние духовидцы описывают духов так, как они действительно являются им, тогда как шарлатаны используют существующие описания. Например, в Западной Африке человеческое «кла», или душа, становится после смерти своего обладателя «сиза», или духом, и может остаться при теле, но бывает видима только колдуну. Иногда призрак обладает характерной особенностью не быть видимым для всех членов собравшегося общества. Туземцы Антильских островов верили, например, что умершие являются человеку на дороге, если он идет один. Далее, у финнов духи умерших видимы только для шаманов, а не для других людей, которым они являются только во сне.
Душа и смерть. Появление бестелесной души во все времена считалось фактом, связанным с отделением души от тела при смерти. Это видно из допущения не только теории привидений, но и особого учения о «смертной тени». Например, карены говорят, что душа человека, явившись после смерти, дает знать об этом событии. В I [овой Зеландии считается дурным признаком видеть образ отсутствующей особы, если он неясен и лица его не видно, то следует вскоре ожидать ее смерти. Если же лицо ясно видно, то это значит, что человек уже умер. Небольшая группа маори (из которых один рассказывал этот случай) сидела однажды вокруг огня. Вдруг является двум из них образ их больного родственника, оставшегося дома. Они вскрикнули, привидение исчезло, но по возвращении их домой оказалось, что больной умер приблизительно во время появления призрака.
Представления о «смертной тени», как пишет Э.Б. Тайлор, имеется и у культурных народов, например, в преданиях христиан, в народных легендах и в современном спиритизме. Святой Антоний видел^будто душа святого Аммония возносится на небо среди хора ангелов в тот самый день, когда святой пустынник умер. Когда накануне светлого воскресенья умирал святой Амвросий, то несколько новокрещеных детей видели будто бы святого епископа и указывали на него родителям, но последние своими менее чистыми глазами не видели этого и т.д. В Силезии и Тироле весьма распространены народные рассказы, в которых дар видеть смертную тень встречается до сих пор в связи с такими подробностями, как, например, похороны, церкви, перекрестки, безголовые привидения, и особенно в канун Нового года.
Людям мало убеждения, что смерть возвращает душу к свободному и деятельному существованию. Они совершенно логично стараются помочь природе, принося жертвоприношения и освобождая души. Таким образом, возникает один из наиболее распространенных, определенных и понятных обрядов анимистической религии - обычай погребальных человеческих жертвоприношений на пользу умершего. Когда знатный человек умирает то, согласно совершенно логичному заключению первобытной философии, души его слуг, рабов или жен, убитых при его погребении, должны следовать за господином и продолжать свою службу ему в будущей жизни. Эти логические выводы нередко заставляют приносить в жертву посторонних людей для обращения их в то же духовное рабство.
С этим же понятием связан варварский обычай «охоты за головами», бывший столь распространенным у даяков до времени раджи Брука. Они полагали, что обладатель каждой головы, которую они могли добыть, будет служить им в будущем мире, где положение человека будет определяться числом голов, находившихся в его власти в этой жизни. Подкарауливать людей и убивать их из-за головы сделалось национальной забавой у даяков. Труды предводителей племени вадо погребались в неглубокой яме в сидячем положении и вместе с ними хоронили живыми невольника и невольницу, первого с топором в руке, чтобы рубить дрова для своего господина в царстве мертвых, а невольницу - сидящей на скамье, с головой умершего на коленях.
Арийцы дают поразительные примеры обряда погребальных человеческих жертвоприношений, притом в самой жестокой форме. Предания о них сохранились как в истории, так и в мифах, которые не менее верно передают нравы прошлого. Рассказ о троянских пленниках, поверженных вместе с лошадьми и собаками на погребальный костер Патрокла; об Эвадне, бросающейся на костер мужа, рассказ Павсания о самоубийстве трех мессенских вдов -служат памятниками этих обрядов у греков. В скандинавских мифах Бальдр сжигается со своим пажом, лошадью и седлом, Брун-гильда ложится на костер возле любимого ею Сигурда, мужчины и девушки следуют за ними в подземное царство Галлы. Во времена Цезаря при торжественном погребении сжигали все, что было дорого покойному, - животных, любимых его рабов и клиентов. Древние рассказы о славянском язычестве описывают сжигание умерших с одеждой и оружием, лошадьми и собаками, с верными слугами и женами. По словам святого Бонифация, венды так строго соблюдают супружеские обеты, что жены часто отказываются переживать мужей. Великим уважением пользуется женщина, убивающая себя собственноручно, чтобы быть сожженной на одном костре со своим мужем.
Э.Б. Тайлор отмечает, что этот обряд не слишком резко выражен на самой низшей ступени культуры, но, возникая при дальнейшем развитии дикарей, получает значительное развитие в период варварства и затем еще продолжает существовать некоторое время.
Э.Б. Тайлор, прослеживая развитие анимистических верований от примитивных-до современных религиозных мировоззрений, отмечает, что анимизм дикарей возникает в результате естественного хода эволюции. Анимизм цивилизованных людей в значительной степени объясняется только как развитый продукт более древней и грубой системы. Учения и обряды цивилизованных народов представляют собой остатки старого среди нового, видоизменение старого ради приспособления его к новому и отбрасывание старого, несовместимого с новым.