Минуло уже три столетия с тех пор, как представители эпохи Просвещения приступили к закладке научных основ философии истории. Француз Вольтер первым употребил данный термин во введении к «Опыту о правах и духе народов», выразив стремление понимать историю по-философски и вместе с читателем заняться поиском истин под развалинами веков. Немцы Иммануил Кант (1724-1804) и Иоганн Готлиб Гердер (1744-1803), учитель и ученик, когда-то встретившиеся в стенах Кёнигсбергского университета, в небольшой статье «Идея всеобщей истории по всемирно-гражданском плане» и обстоятельном, как у Вольтера, сочинении «Идеи к философии истории человечества», написанных в 1784 году, указали на существование «златой цепи развития», опутывающей Землю и пронизывающей человечество, а также необходимость познания «механизма переворотов», который обновляет облик человечества, «вечно расцветает и вновь возрождается в народах, поколениях, племенах», и на целесообразность «создания совершенного гражданского устройства».
По выражению Гердера, «философия истории пошла в гору», но должны пройти века, прежде чем на нескольких камнях возвысится новое здание, если, конечно, сами камни не будут покрыты землёй и не забудутся те, кто их принёс.
Такого негативного сценария не случилось благодаря многим известным философам, включая неоднократно упоминавшегося Г. Гегеля; в его понимании «Философия истории» не кантовская «Идея.» или же гердеровские «Идеи.», а целостность (как, например, философия права или философия искусства).
Основательность гегелевского подхода ощущается уже с начальных строк этой книги: «Для выяснения, что такое философская всемирная история, я считаю необходимым ... рассмотреть ... три вида историографии: а) первоначальная история, б) рефлективная история, в) философская история». Констатируя, что последний вид «нуждается в разъяснении или оправдании», он утверждал, что «философия истории означает не что иное, как мыслящее рассмотрение её».
Вот несколько ключевых постулатов для постижения мировой истории, из которых исходил Гегель, обращаясь к слушателям (студентам), которые ещё не знают философии, но стремятся «к разумному пониманию и познанию, а не только к накоплению знаний»:
- «Во всемирной истории есть разум; мир разумности и самосознательной воли не предоставлен случаю, но должен обнаружиться при свете знающей себя идеи»;
- «Божественное провидение является премудростью по своему бесконечному могуществу, осуществляющему его цель, т. е. абсолютную, разумную, конечную цель мира»;
- «Лишь из рассмотрения самой всемирной истории должно выясниться, что её ход был разумен, что она являлась разумным; необходимым обнаружением мирового духа, — того духа, природа которого ... всегда была одна и та же, но который проявляет эту свою единую природу в мировом наличном бытии»;
- «В природе есть разум, ... в ней неизменно господствуют общие законы»;
- «Всемирная история есть прогресс в сознании свободы, — прогресс, который мы должны познать в его необходимости»;
- «В государствах не сразу стала господствовать свобода; правительство и государственное устройство не сразу организовались разумно, не сразу начали основываться на принципе свободы. Это применение принципа свободы к мирским делам, это внедрение и проникновение принципа свободы в мирские отношения является длительным процессом, который составляет самую историю»;
- «Та цель, для осуществления которой я должен быть деятельным, должна каким-либо образом являться и моей целью; я должен в то же время осуществлять при этом и свою цель, хотя та цель, для осуществления которой я действую, имеет ещё и многие другие стороны, до которых мне нет никакого дела. Бесконечное право субъекта заключается в том, что сам он находит удовлетворение в своей деятельности и в своём труде. Если люди должны интересоваться чем-либо, они должны сами участвовать в этом и находить в этом удовлетворение для чувства собственного достоинства»;
- «Историческими людьми, всемирно-историческими личностями являются те, в целях которых содержится ... всеобщее»;
- «Всемирно-исторических людей, героев какой-нибудь эпохи, следует признать проницательными людьми; их действия, их речи — лучшее в данное время ... Другие идут за этими духовными руководителями именно потому, что чувствуют непреодолимую силу их собственною внутреннего духа, который противостоит им»;
- «Во всемирной истории может быть речь только о таких народах, которые образуют государство. Ведь нужно знать, что государство является осуществлением свободы, т. е. абсолютно конечной цели, что оно существует для самого себя; далее, нужно знать, что вся ценность человека, вся его духовная действительность, существует исключительно благодаря государству. Ведь его духовная действительность заключается в том, что для него как знающего объектом является его сущность, разумное начало, что оно имеет для него объективное, непосредственное, наличное бытие; лишь таким образом он является сознанием, лишь таким образом он проявляется в нравах, в юридической и нравственной государственной жизни. Ведь истинное есть единство всеобщей и субъективной воли, а всеобщее существует в государстве, в законах, в общих и разумных определениях. Государство есть божественная идея как она существует на земле»;
- «Так как государство, отечество, означает общность наличного бытия, так как субъективная воля человека подчиняется законам, то противоположность свободы и необходимости исчезает. Разумное необходимо как субстанциальное, и мы свободны, когда мы признаем его как закон и следуем ему как субстанции нашего собственного существа; тогда объективная и субъективная воли примиряются и образуют единое невозмутимое целое»;
- «Всемирная история есть вообще проявление духа во времени, подобно тому как идея, как природа, проявляется в пространстве»;
- Мы должны ... познавать конкретный дух народа, ... определённый дух, создающий из себя наличный действительный мир, который в данное время держится и существует в своей религии, в своём культе, в своих обычаях, в своём государственном устройстве и в своих политических законах, во всех своих учреждениях, в своих действиях и делах. Это есть его дело — это есть этот народ. Народы суть то, чем оказываются их действия»;
- «В том, что всемирная история есть ... процесс развития и действительное становление духа, — заключается истинная теодицея, оправдание бога в истории. Примирить дух со всемирной историей в действительности может только понимание того, что то, что совершилось и совершается повседневно, не только не произошло помимо бога, но по существу есть дело его самого».
Философско-исторические концепции Канта, Гердера, Гегеля пронизывает идея провиденциализма, или Божьего Промысла, которая восходит к философскому творчеству Августина Блаженного («О граде Божьем») и Мартина Лютера («О рабстве воли»). По понятной причине она воспринималась как центральная и естественная, органичная русскими религиозными философами. При этом критика ими (С. Н. Булгаков, В. С. Соловьёв, В. Н. Лосский) иудаизма, католицизма и протестантизма, с одной стороны, и защита православной культуры, — с другой, не меняло сути религиозного подхода к пониманию мировой истории.
Масштабной альтернативой указанным концепциям и, как впоследствии выяснилось, не только в теоретическом плане, оказался марксизм. Учение Карла Маркса и Фридриха Энгельса о материалистическом понимании истории, бурно развитое их многочисленными соратниками и последователями как в Германии (П. Лафарг, А. Бебель, К. Цеткин, Р. Люксембург), так и в России (В. И. Ленин, Г. В. Плеханов, А. М. Коллонтай), вылилось в XX веке в изнурительное мировое противостояние социализма и капитализма, тотальную борьбу с инакомыслием, включая верующих, плюс во многом искусственное, показное формирование «советского народа» как новой исторической общности людей, а также чисто пропагандистские и абсурдные по самонадеянности проекты трансформации социализма в коммунизм с выдумками по ходу «пьесы» промежуточной фазы («развитой социализм») и тому подобно, сегодня уже малоизвестное и крайне редко вспоминаемое.
Как верно заметил академик Т. И. Ойзерман (1914-2017), оценивая тот исторический период, «превращение учения Маркса и Энгельса, ... воззрений Ленина в систему непререкаемых догматических положений затрудняло и во многом искажало исследовательскую работу философов. Достаточно указать на тот факт, что в течение полутора десятилетий советские философы были в основном заняты комментированием работы И. В. Сталина «О диалектическом и историческом материализме», которая представляет собой крайне упрощённое и во многом искажённое изложение марксистской философии. В силу этих и ряда других обстоятельств марксистская философия носит не столько систематизированный, сколько эскизный характер, не говоря уже о том, что некоторые её положения оказались ошибочными».
В качестве третьего (помимо религиозного и марксистского) направления исследований следует указать концепции локальных культур (цивилизаций). Их родоначальники (Н. Данилевский, О. Шпенглер, А. Тойнби) сумели избежать крайностей той религиозно-философской истории, где человек выступает существом подчинённым, способным, максимум, постичь замысел Творца Вселенной, и той материалистической доктрины, в лоне которой разрабатывалась линейная схема эволюции социума («первобытность — рабовладение — феодализм — капитализм — социализм — коммунизм»). Они значительно раздвинули, выражаясь словами Ю. Хабермаса, концептуальные рамки философии истории XVIII века и эволюционных теорий XIX века569, сконцентрировав внимание на отличиях разных народов, регионов и их культур, которые не сливаются и не сольются с другими культурами, а выступают обособленными, во многом самодостаточными частями сложнейшего конгломерата, каковым является мировая культура.
По мнению О. Шпенглера, схема «Древний мир — Средние века — Новое время» является скудной и лишённой смысла. Более того, безоговорочно господствуя над нашим историческим мышлением, она мешала адекватно воспринимать «действительное место, ранг, гештальт, ... срок жизни маленькой части мира, проявляющегося на почве Западной Европы со времён немецких императоров, в его отношении ко всеобщей истории высшего человечества».
Автор «Заката Европы» не сомневался в том, что пришло время отвергнуть заскорузлые истины и избавиться от иллюзий, наследуемых даже поколениями учёных — историков и философов: «Из духовной нужды великие мыслители сделали ... метафизическую добродетель, возведя ... не подвергнутую серьёзной критике схему в базис философии и обременив авторством своего “всемирного плана” Господа Бога. Мистическая троица мировых эпох ... несла в себе нечто соблазнительное для метафизического вкуса. Гердер называл историю воспитанием рода человеческого, Кант — развитием понятия свободы, Гегель — саморазвёртыванием мирового духа, другие иначе».
Справедливо полагая, что изображать мир как своеобразную планетную систему, в центре которой располагается Западная Европа, — полнейший абсурд, Шпенглер предложил обратить взор на другие культуры; те, за которыми стоят тысячелетия и которым «смешно противопоставлять какое-то “Новое время», охватывающее несколько столетий и притом локализированное почти исключительно в Западной Европе»573. Он особо подчеркнул, что для «китайца или араба с их совершенно иначе устроенным интеллектом философия от Бэкона до Канта не более чем курьёз»574 и предложил новую систему, уподобив её грандиозному открытию Николая Коперника, упразднившему геоцентризм, существовавший 1500 лет от римского астронома Клавдия Птолемея (II в.); «античность и Запад наряду с Индией, Вавилоном, Китаем, Египтом, арабской и мексиканской культурой — отдельные миры становления, имеющие одинаковое значение в общей картине истории и часто превосходящие античность ... силой взлёта, — занимают соответствующее и нисколько не привилегированное положение».
Новаторство О. Шпенглера заключалось и системном подходе к анализу множества конкретных культур. Составленные им таблицы «одновременных» духовных эпох, политических эпох и эпох искусства — это матрицы, дающие представление о цикличности развития, включающего три («глубокая древность — культура — цивилизация») или четыре («весна — лето — осень — зима») фазы576. Важно подчеркнуть и роль вертикального единства в социуме, утрата которого чревата «переоценкой всех ценностей» и угасанием культуры, т. е. началом фазы «цивилизации» — кризиса, деградации и смерти: «Индивид совершает акт отречения, откладывая в сторону книги. Культура отрекается, переставая выявлять себя в высоких научных умах; но наука существует лишь в живой мысли поколений великих учёных, и книги суть ничто, если они не живы и не действенны в людях, доросших до их понимания».
Будущим специалистам в области международного бизнеса и управления следует обратить внимание и на другие, столь же продуктивные и по сей день актуальные (не зря Шпенглер стремился быть настоящим философом истории, увидеть «логику» всемирной истории и представить мир как историю, в единстве общего и специфического) идеи:
- «Слово “Европа” следовало бы вычеркнуть из истории. Не существует никакого “европейца” как исторического типа. Глупо в случае эллинов говорить о “европейской древности” (значит, Гомер, Гераклит, Пифагор были “азиатами”) и об их миссии культурного сближения Азии и Европы. Это слова, заимствованные из поверхностной интерпретации географической карты и никак не соответствующие действительности. Одно только слово “Европа” с возникшим под его влиянием комплексом связало в нашем историческом сознании Россию с Западом в некое ничем не оправданное единство... Русский инстинкт с враждебностью, воплощённой в Толстом, Аксакове и Достоевском очень верно и глубоко отмежёвывает “Европу” от “матушки России”. Восток и Запад суть понятия, исполненные подлинного исторического содержания. “Европа” — пустой звук»;
- «Русскому мышлению столь же чужды категории западного мышления, как последнему — категории китайского и греческого. Действительное и безостаточное понимание античных первоглаголов столь же для нас невозможно, как русских и индийских»;
- «Философии как таковой вообще не существует: у каждой культуры своя собственная философия; она представляет собой часть её целокупно символического выражения и слагает своими постановками проблем и методами мышления некую умственную орнаментику в ... родстве с архитектурой и изобразительным искусством»;
- «Пробуждение нации к сознанию себя самой протекает ... главным образом в одном-единственном сословии, обладающем самой крепкой душой и силой своего переживания зачаровывающем все остальные сословия. Перед историей всякую нацию представляет меньшинство».
Термин «творческое меньшинство» как противоположность «инертному большинству» — центральный элемент ещё одной концепции локальных культур. Британский учёный Арнольд Джозеф Тойнби использовал пару указанных категорий для разъяснения механизма развития общества. В труде «Постижение истории» (A Study of History) он представил его как непрерывную цепь разнообразных (природных, социальных) стимулов и реакций, как действие феномена «Вызова-и-Ответа»:
«Вызов побуждает к росту. Ответом на вызов общество решает вставшую перед ним задачу, чем переводит себя в более совершенное с точки зрения усложнения структуры состояние.
Отсутствие вызовов означает отсутствие стимулов к росту и развитию. Традиционное мнение, согласно которому благоприятные климатические и географические условия, безусловно, способствуют общественному развитию, оказывается неверным. Наоборот, исторические примеры показывают, что слишком хорошие условия, как правило, поощряют возврат к природе, прекращение всякого роста».
Не будучи, как и Шпенглер, сторонником идеи европоцентризма, Тойнби, в отличие от него, выделил большее число культур, или цивилизаций (19 + 2):
- общества полностью независимые (египетское, андское);
- общества, родственно связанные (китайское, минойское, шумерское, майянское);
- общества инфрааффиллированные (индское, хеттское, сирийское, эллинское);
- аффилированные общества I (сыновне родственны с помощью церкви чужеродного происхождения, игравшей роль куколки — западное, православное, дальневосточное);
- аффилированные общества II (сыновне родственны с помощью церкви местного происхождения, игравшей роль куколки — иранское, арабское, индуистское);
- супрааффилированные общества (вавилонское, мексиканское, юкатанское).
«Дополнительные» общества образовались в результате того, что «православное христианское общество и дальневосточное распались надвое в соответствии с местонахождением» — православное основное и православное в России, дальневосточное основное и дальневосточное в Корее и Японии).
Завершая краткий анализ наиболее известных философско-исторических концепций, остановимся на четвёртом направлении исследований. Его можно назвать алармистским, поскольку сторонников этого подхода (З. Бжезинский, Ф. Фукуяма, С. Хантингтон) объединил интерес к проблеме противостояния и борьбы цивилизаций.
Даже простое перечисление избранных работ указанных авторов позволяет судить о том, что в отличие от «первоапостолов-теоретиков» предыдущего — третьего — направления, перед нами абсолютно непохожие персоны, — это практики, профессионалы (высшие государственные чиновники, эксперты и консультанты в области геополитики и международных отношений):
- «Политические системы: США и СССР»;
- «План игры: геостратегическая структура ведения борьбы между США и СССР»;
- «Между двумя веками: роль Америки в эру технотроники»;
- «Великая шахматная доска: американское превосходство и его геостратегические императивы»;
- «Выбор. Мировое господство или глобальное лидерство»;
- «Столкновение цивилизаций»;
- «Политический порядок в меняющихся обществах»;
- «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности»;
- «Америка на распутье: демократия, власть и неоконсервативное наследие»;
- «Великий разрыв»;
- «Конец истории и последний человек»;
- «Наше постчеловеческое будущее: Последствия биотехнологической рево-люции»;
- «Сильное государство: Управление и мировой порядок в XXI веке».
Просматривая некоторые из перечисленных работ, мы обнаружим в них немало ценных идей, чтобы (пусть не в деталях, а в общих чертах) предвосхитить будущее и задуматься, как избежать худших сценариев развития для государств и регионов, о которых далее пойдёт речь, или хотя бы свести к минимуму часть наиболее острых проблем современности.
Воспроизведём, например, показательный отрывок из книги-бестселлера Збигнева Бжезинского «Великая шахматная доска», приоткрывающий реальные стратегические замыслы США и дающий понять, что, к сожалению, лозунг о мире во всём мире — это красивая фраза, но не более того.
«Главный геополитический приз для Америки — Евразия...
В связи с этим критически важным является то, как Америка “управляет” Евразией. Евразия является крупнейшим континентом на земном шаре и занимает осевое положение в геополитическом отношении. Государство, которое господствует в Евразии, контролировало бы два из трёх наиболее развитых и экономически продуктивных мировых регионов. Один взгляд на карту позволяет предположить, что контроль над Евразией почти автоматически повлечёт за собой подчинение Африки, превратив Западное полушарие и Океанию в геополитическую периферию центрального континента мира. Около 75 % мирового населения живёт в Евразии, и большая часть мирового физического богатства также находится там как в её предприятиях, так и под землёй. На долю Евразии приходится около 60 % мирового ВНП и около трёх четвертей известных мировых энергетических запасов.
Евразия ... представляет собой шахматную доску, на которой продолжается борьба за глобальное господство. Хотя геостратегию — стратегическое управление геополитическими интересами — можно сравнить с шахматами, на евразийской шахматной доске, имеющей несколько овальную форму, играют не два, а несколько игроков, каждый из которых обладает различной степенью власти. Ведущие игроки находятся в западной, восточной, центральной и южной частях шахматной доски.
На этой огромной, причудливых очертаний евразийской шахматной доске, простирающейся от Лиссабона до Владивостока, располагаются фигуры для “игры”. Если среднюю часть можно включить в расширяющуюся орбиту Запада (где доминирует Америка), если в южном регионе не возобладает господство одного игрока и если Восток не объединится таким образом, что вынудит Америку покинуть свои заморские базы, то тогда, можно сказать, Америка одержит победу. Но если средняя часть даст отпор Западу, станет активным единым целым и либо возьмёт контроль над Югом, либо образует союз с участием крупной восточной державы, то американское главенство в Евразии резко сузится. То же самое произойдёт, если два крупных восточных игрока каким-то образом объединятся. Наконец, если западные партнёры сгонят Америку с её насеста на западной периферии, это будет автоматически означать конец участия Америки в игре на евразийской шахматной доске, даже если это, вероятно, будет также означать, в конечном счёте, подчинение западной оконечности ожившему игроку, занимающему среднюю часть. Масштабы американской глобальной гегемонии, по общему признанию, велики, но неглубоки, сдерживаются как внутренними, так и внешними ограничениями. Американская гегемония подразумевает оказание решающего влияния, но, в отличие от империй прошлого, не осуществление непосредственного управления».
Столь же интересна и полезна книга Самюэля Хантингтона «Столкновение цивилизаций», помогающая осознать, что идиллии XX века, рождённые в связи с принятием Устава ООН (1945) и Всеобщей декларации прав человека (1948), не говоря уже об архаичных символах вроде Эдемского сада из Библии, остались в прошлом и уже не трогают душ и сердец людей.
Рассуждая о современном мире, состоящем из 8 цивилизаций (западная, латиноамериканская, африканская, исламская, синская, индуистская, православная, буддистская, японская), он подчеркнул остроту не только экономических и демографических проблем, с которыми столкнулся Запад. Не менее тревожны, по его мнению, и признаки «морального упадка:
- Рост антисоциального поведения — преступность, употребление наркотиков и насилие вообще;
- Распад семьи, включая возросший процент разводов, незаконнорождённых детей, подростковой беременности и неполных семей;
- По крайне мере в США, упадок в «общественном капитале», т. е. сокращение членства в добровольных объединениях и снижение межличностного доверия, связанное с подобным членством;
- Общее ослабление «рабочей этики» и рост культа персональных привилегий;
- Падение интереса к образованию и к интеллектуальной деятельности, проявляющееся в США в более низких уровнях научной работы».
Выводы автора в адрес западной цивилизации неутешительны. Во-первых, эти пять тенденций усиливают притязания «мусульман и азиатов на моральное превосходство», а во-вторых, ей уже «бросают вызов и группы внутри западных обществ». Хантингтон поясняет, что имеет в виду, например, «тех иммигрантов из других цивилизаций, кто отказывается ассимилироваться и продолжает оставаться верен духовным ценностям, обычаям и культуре своих родных стран и передаёт их из поколения в поколение»603. Стремительный рост этнических латиноамериканцев в США и мусульман в Европе на фоне неуклонного снижения доли тех, кто сохраняет верность христианским ценностям, не только заявляя о религиозных убеждениях, но соблюдая установленные каноны и участвуя в деятельности религиозных общин, расшатывают мир Запада и провоцируют в нём раздор и разобщение.
А следующие чеканные фразы разве не перекликаются с рассуждениями Освальда Шпенглера столетней давности и не заслуживают ли по аналогии с его «Закатом Европы» наименования «Закат Запада»?! «В полицивилизованном мире, где основой является культура, США рискуют стать последним аномальным пережитком угасающего западного мира, где за основу бралась идеология.
Отказ от идеала и от западной цивилизации означает конец тех Соединённых Штатов Америки, которые мы знали. Фактически это означает и конец западной цивилизации. Если США девестернизируются, Запад съёжится до размеров Европы и ... населённых европейскими поселенцами заокеанских стран. Без Соединённых Штатов Запад превратится в очень маленькую, исчезающую часть мирового населения на небольшом и не имеющем значения полуострове на оконечности громадного Евразийского континента...
Полицивилизованные Соединённые Штаты Америки не будут Соединёнными Штатами; это будут Объединённые Нации».
Каким окажется завтрашний день, сказать с полной уверенностью нельзя. «Многие считают, что ... мир будет выглядеть совсем как наш — свободный, равный, процветающий, заботливый, сочувственный, — но только с лучшим здравоохранением, большей продолжительностью жизни и, быть может, более высоким уровнем интеллекта.
Однако постчеловеческий мир может оказаться куда более иерархичным и конкурентным, чем наш сегодняшний, а потому полным социальных конфликтов. Это может быть мир, где утрачено будет любое понятие “общечеловеческого”, потому что мы перемешаем гены человека с генами стольких видов, что уже не будем ясно понимать, что же такое человек. Это может оказаться мир, где средний человек будет заживаться далеко за вторую сотню лет, сидя в коляске в доме престарелых и призывая никак не идущую смерть. А может быть, это окажется мягкая тирания вроде описанной в “Новом дивном мире”, где все здоровы и счастливы, но забыли слова “надежда”, “страх” или “борьба”.
Мы не обязаны принимать любое такое будущее ради фальшивого знамени свободы, будь то свобода ничем не ограниченного размножения или свобода беспрепятственного научного исследования. Мы не обязаны считать себя рабами неизбежного технологического прогресса, если этот прогресс не служит человеческим целям».
Если же попытаться чуть «приземлить», или, как говорят, опустить с небес на землю, мысли Фрэнсиса Фукуямы о постчеловечестве, преломляя главное от глобального и национального измерений на уровень личностный, то каждому из нас стоит прислушаться к некоторым рекомендациям учёных-алармистов. Чтоб не заниматься самообманом, не жить в плену предубеждений и предрассудков, «необходимо: систематизировать и обобщать реальность; понимать причинные связи между явлениями; предчувствовать и, если повезёт, предсказывать будущие события, отделять важное от неважного; показывать, каким путём двигаться, чтобы достичь наших целей».