При описаниях морали на первом плане обычно оказываются ценности и нормы, посредством которых осуществляется регуляция поведения. Обоснованное признание того, что моральная регуляция осуществляется без участия специальных учреждений, органов и уполномоченных лиц, нередко сопровождается двусмысленными утверждениями типа: «мораль регулирует», «мораль ориентирует», «мораль оценивает» и т.д. При таких определениях остается неясным: каким образом в морали осуществляются регуляция и ориентация поведения? Как оцениваются поступки и характеры? Как санкционируется должное поведение?
Очевидно, что регуляция поведения невозможна без участия людей. Но люди проявляют моральную активность, ориентируясь на добро и зло, правильное и неправильное, руководствуясь моральными ценностями и требованиями. Без этого никакая морально значимая активность невозможна. Люди участвуют в этой активности, будучи морально воспитанными (более или менее), социально зрелыми (более или менее), будучи членами тех или иных социокультурных сообществ (т.е. разделяющими определенные комплексы представлений, ценностей, требований). Иными словами, человек не вдруг сталкивается с требовательностью моральных ценностей, осознает в этой внезапной встрече их повелительность и начинает самоопределяться, совершать выбор и действовать в соответствии с обнаружившимися повелениями. Человек постоянно оказывается в ситуациях ценностного выбора и принятия решения о действиях, затрагивающих интересы других людей. Нередко именно опыт таких ситуаций заставляет задуматься о критериях выбора и ценностных основаниях принятия решений, рефлексивно отнестись к своим моральным установкам, иными словами, начать мыслить морально.
Более того, осознанное вхождение человека в пространство морали подготовлено его предшествующим коммуникативным и социальным опытом и происходит постепенно, оно само опосредовано общением с другими, обсуждением переживаемых ситуаций и конфликтов, их самостоятельным осмыслением, испытанием возникающих пониманий в новых ситуациях выбора, принятия решения, действия, взаимодействия и т.д. Степень освоения индивидом культурного пространства зависит от чуткости, отзывчивости, чувствительности, которыми он одарен. Но вместе с тем уровень развития личности определяется масштабом того культурного пространства, которое она осваивает и с которым она себя идентифицирует.
Культура как сфера представлений, ценностей, требований, выраженных в образцах, традициях, текстах, является важным источником императивности морали. На этом уровне ценности и требования закреплены в коллективной памяти. Их действенность возможна, но не безусловна и не необходима. Культурные представления приобретут силу императивного воздействия, если они признаны индивидом в качестве значимых.
Эгоистический нигилизм. Образчик обратного, т.е. непризнания моральных представлений (ни общих, ни частных), дает Дени Дидро на примере Жана Франсуа Рамо — главного персонажа повести «Племянник Рамо».
В лице Рамо Дидро создал один из ранних в европейской литературе образов эстетствующего нигилиста. Рамо интеллектуален, обладает утонченным художественным вкусом, он неплохой музыкант и вместе с тем он не устает без утайки рассказывать о таких своих склонностях и привычках, которые не могут не приносить страданий как другим людям, его близким, так и ему самому. Разумность и чувство прекрасного оказались соединенными в его характере с отсутствием морального чувства, обязательности и совестливости. «Своим порокам я чаще радуюсь, чем огорчаюсь из-за них... — заявляет Рамо. — Если уж быть великим в чем-либо, то прежде всего в дурных делах».
Про себя Рамо замечает, что он прекрасно разбирается в морали. Это особенная «мораль» — исключительного себялюбия, опосредствованного страстью к наслаждению и богатству. Рамо признает существование «правил всеобщей совести», но только для того, чтобы подчеркнуть, что их никто не исполняет и моральная жизнь складывается из исключений из этих правил. Эти исключения встречаются везде, и их суть одна: стремление к доходу есть основной мотив человеческих поступков. Для Рамо нет ни отечества, ни дружбы. Достоинство удачно подменено богатством, а на место обязанностей поставлено умение прислуживать. При этом должно быть чувство меры, чтобы. ускользать от позора, бесчестья и законов.
Для Рамо главное — счастье, и если счастье, понятое как почет, богатство и власть, можно получить пороками — «пороками, отвечающими нравам моего народа, приходящимися по вкусу моим покровителям и более соответствующими их мелким нуждам», то нет смысла в добродетели. Рамо, по его собственным словам, готов к любому пороку при условии, что никто его к этому не принуждает: «Я готов пожертвовать достоинством. но по своей собственной воле, а не по чужому приказанию. Допустимо ли, что бы мне сказали: “Пресмыкайся!” — и чтобы я был обязан пресмыкаться!»
Характер «естественности» и «свободы», к которым апеллирует Рамо, игнорирование им требований здравого смысла и рациональности делают этого эгоистического нигилиста антигероем Просвещения.
Признание общих ценностных представлений происходит на основе освоения культурного опыта — в процессе образования, воспитания, социализации. Личная, практически значимая идентификация индивида с культурными представлениями, с теми социальными средами и сообществами, через которые проявляются культурные представления, обусловливает их значимость для индивида. Их императивная сила определяется способностью оказывать влияние на его поведение.
По отношению к человеку запечатленные в культуре представления объективны, поскольку не зависят от воли и знания индивида, они объективны, надситуативны, поскольку не обусловлены ситуацией, в которой они осознаются индивидом, имперсональны, поскольку возвышаются над предпочтениями и интересами как индивида, так и тех, с кем он находится во взаимодействии и коммуникации.
Поэтому их содержание может восприниматься как безусловное, самодовлеющее, существующее само по себе. Оно может обоснованно трактоваться как трансцендентное*, поскольку не только не сопряжено с наличным положением вещей, социальными условиями и конкретными обстоятельствами, в которых человеку приходится принимать решение и действовать, но и оказывается определяющим для принимаемых человеком решений и совершаемых им действий.
Разнообразный опыт сопоставления общих ценностных представлений с решениями, принимаемыми в конкретных обстоятельствах, обобщался в философии и религии в выводах относительно природы общих представлений. Так, согласно Платону, функцию источника общих ценностных представлений выполнял расположенный на небесах мир идей — абстрактных представлений, постигаемых разумом. В религиозном мышлении и религиозной философии эту функцию выполняет Бог. Локк не был религиозным философом, но при классификации моральных законов он (см. § 9.1) ассоциировал общие моральные представления о добре и зле именно с божественным законом как таким, который не связан с общественными и человеческими отношениями.
Оборотной стороной восприятия общих моральных представлений как объективных, надситуативных, имперсональных было переосмысление статуса личности, выразившееся в признании ее автономии* в качестве морального субъекта. В свете идеи автономии личность была понята не зависимой от внешних воздействий и самостоятельной в своих решениях и суждениях. Философски осмысленная идея моральной автономии стала одной из ключевых в европейской культуре и в свою очередь оказала регулятивное воздействие на самосознание европейского человека, особенно в эпоху Просвещения.
Принципиальное значение в понимании морали понятие автономии приобрело под влиянием философии Канта. Согласно Канту, автономия — это прежде всего характеристика воли, благодаря которой человек в выборе желания или при совершении поступка подчиняется собственному законодательству, основанному только на разуме, и тем самым способен осознанно, интенционально и обоснованно быть непосредственной причиной своих действий. Чистый практический разум сам задает себе принцип принятия решения и действия, повелевая в каждом поступке следовать такому практическому принципу (максиме), который мог бы служить всеобщим законом. Данный принцип не зависит от прагматической цели и поэтому носит всеобщий характер.
Благодаря понятию автономии в философии Канта и его последователей меняется проекция источника императивности. Из сферы надличностных смыслов, из сферы культуры он оказывается перемещенным внутрь человека и связанным с его способностью сознательно и разумно самоопределяться в своих решениях и действиях. Кант видел условие возможности такой способности человека в его принадлежности к ноуменальному, умопостигаемому миру. Лишь в этой своей определенности человек, согласно Канту, подчиняется законам, основанным только в разуме, может быть свободным и, стало быть, нравственным.