В последние годы социально-культурные антропологи сосредоточились на анализе соотношения этничностию и национализма. Проблема соотношения этничности и национализма была основательно рассмотрена К. Калхуном в его книге «Национализм». Калхун исходит из того, что «современные нации часто имеют исторические корни в старых этнических иден-тичностях. Но национализм — это особый способ осмысления коллективной идентичности, отличный от этничности, а сама этничность — это лишь один из способов организации коллективных идентичностей в прошлом. Тесно связанной с ним, но более базовой и глубокой была риторика родства и происхождения».
Многие этнические группы не только воспринимаются как основа нации, но и нередко заявляют о себе как таковые. Более того, само наименование многих наций происходит от этнонимов, т.е. от самоназваний этнических групп. Французская нация очевидно восприняла этноним «французы», шведская — «шведы», польская — «поляки» и т.д. Имя собственное доминирующей этнической группы присваивается и всему политическому сообществу. Но не все политические сообщества согласны и могут пользоваться этнонимом доминирующей культурной группы, да и сам этнический состав населения государства, его история и опыт взаимодействия культурных сообществ порой исключает возможность обозначения национальности, т.е. гражданской принадлежности представителей политического сообщества определенным этнонимом. Основное население Испании — Кастильцы, но нация называется испанской. Основное население Великобритании англичане, но нация называется британской. Основное население Китая — ханьцы, но нация называется китайской (миндзу).
Советский Союз в этом отношении был уникальным государством, ибо, во-первых, этнические определители здесь приобрели характер гражданских категорий, т.е. стали именоваться национальностями; а во-вторых, исходя из понимания этничности как основы социалистической нации осуществлялся процесс так называемого национально-государственного строительства. В Узбекистане, который приобрел статус союзной республики, осуществлялся процесс формирования единой узбекской этнической общности, на Алтае из более десятка самостоятельных этнических групп формировались алтайцы и т.д. Впрочем, и колониальные администрации западных стран весьма успешно занимались формированием этнических категорий.
Очевидно, что государство, административные границы и формирование культурных институтов, символов и маркеров приводили к созданию новых этнических групп, которые осознавались именно как таковые. Попытки некоторых интеллектуалов «отменить» коми-пермяцкую, алтайскую, молдавскую, азербайджанскую и прочие идентичности и возродить прежние не имели большого успеха, поскольку обратный процесс требовал таких же масштабных и последовательных усилий со стороны государства. Однако если этничность может конструироваться «сверху» с помощью государства, то возникает вопрос: а не формируется ли само государство столь же успешно «снизу», но посредством усилий этнических общностей и их интеллектуальных элит? Именно такой путь считают естественным и самым очевидным некоторые ученые, занимающиеся изучением национализма.
Цель политической и культурной унификации граждан впервые была провозглашена в ходе Великой французской революции, которая политическим идеалом сделала свободу, равенство и братство, а носителем идеи равенства — гражданина. Свободные и равные граждане составляли нацию. По сути, идея нации возникла не из эволюционного развития государства на базе доминирующего сообщества, а из революционного отрицания прежних моделей идентификации - как социальных, так и этнических. Общее равенство отрицало как культурное доминирование, так и культурное подчинение. Идея «одна страна — один народ — один язык» не была направлена против этнических меньшинств или на получение привилегий одной этнической группой. Нацию объединял французский язык, на котором говорило менее половины населения страны. Французская культура понималась не как этническая категория, а как форма культурной солидарности свободных от сословных и этнических уз граждан.
Если же взять в качестве примера становление латиноамериканских наций или североамериканской, то здесь тезис о том, что нации вырастают из этнических общностей, еще менее очевиден, а точнее, совсем не очевиден. Эти нации носили выраженный полиэтнический характер. Этнический компонент, безусловно, имел место, но это были переселенческие группы, оторванные от «материнского этноса» и культурно самостоятельные во многих отношениях. Интегрирующую роль в этих группах играл не этнический компонент, а иные факторы.
Таким образом, донациональный этап развития государств не демонстрирует очевидной связи между этничностью и национализмом. Вместе с тем исследователи справедливо выделяют западный национализм и появившийся позднее восточный национализм, который, в отличие от национализма французского или североамериканского, развивался несколько иначе. Механизм национальной мобилизации здесь был иным, хотя отрицать роль французской революции в становлении националистических движений в Восточной Европе нельзя. Здесь социальная стратификация отличалась от западноевропейской, а потому мобилизационный ресурс был найден не в идее социального равенства, а в идее политического равенства этнических групп.
Поэтому националистические движения начинались с обращения интеллигенции к этнической культуре, с романтизации и мифологизации прошлого этнических сообществ. Неслучайно первый этап национальных движений здесь принято называть культурным пробуждением, а инициаторов этого процесса — будителями или возрожденцами. Второй этап, как правило, был связан с появлением политических программ в Восточной Европе, которые, однако, не шли дальше требований политической автономии или расширения политических полномочий территориальных анклавов, исторически связанных с формированием отдельных этнических групп. Пожалуй, единственным исключением являлось польское национальное движение, целью которого было восстановление польской государственности. То же самое можно сказать о балканских освободительных движениях но ситуация на Балканах отличалась от восточноевропейской. Государственная независимость восточноевропейских государств стада следствием не успехов национальных движений, а военного поражения и распада династических империй, а также политики стран-победительниц в Первой мировой войне. Иными словами, национальные движения восточноевропейских стран просто не смогли ко времени обретения государственной независимости дойти до осознания идеи гражданской нации. Поэтому странам-победительницам пришлось создавать систему защиты прав меньшинств и возлагать ответственность за положение меньшинств на «государственные народы».
Проект, который основывался на идее создания государственных территориальных единиц по языковому принципу, породил серьезные внутренние противоречия в новых государствах, ибо не учитывал того факта, что этнически гомогенных территорий в Европе не существует. Многие города и провинции при доминировании одного этнического компонента в составе их населения реально были поликультурными. В такой ситуации принятая в качестве модели взаимодействия между общинами этническая иерархия создавала угрозу государственному единству, ибо искусственно разделяла территориальные сообщества на этнические сегменты, представители которых наделялись разными политическими статусами.
Незавершенность процессов нациестроительства и попытки утвердить идею «этнонаций» или «государственных народов» в политической жизни только усилили сепаратизм меньшинств. В конечном итоге они вызвали политические потрясения, которые впоследствии привели к изменениям этнического состава населения, конфигурации границ многих государств и даже полностью разрушили такие государственные образования, как Югославия и Чехословакия. Иными словами, этнический принцип построения государств ведет к ослаблению государственного единства, и ярким примером тому явился распад Советского Союза. Гражданская нация разрушается, когда в процессе государственного строительства не удается преодолеть этнический сепаратизм Из этнонаций не рождается политическая (гражданская) нация, ибо она есть многоэтапное сообщество людей на основе единой государственности территории ИСТОРИКО-КУЛЬТУРНОЙ традиции и общего самосознания Этнационалистическая идея и производные от нее политические практики ведут к формированию сегментированных территориальных сообществ, в которых ослаблена солидарность и внутренняя стабильность.
Британский историк Э. Хобсбаум полагает, что принцип этнической принадлежности не является программным и в еще меньшей степени он является политическим. В определенных обстоятельствах, когда этничность выполняет политические функции она может быть связана с определенной программой, в том числе националистической или сепаратистской. Националистические движения обращались к этнической принадлежности с целью усилить групповую солидарность, обосновать необходимость создания собственного государства и политического размежевания с чужаками, в роли которых могут выступать государственные институты.
Нация не «вырастает» из этнических сообществ, не является простой суммой этнических групп, проживающих на территории того или иного государства, и нация не может рассматриваться как некая высшая форма развития этносов. Утверждение, что «ни одна нация как государство не формировалась без наций-этносов. Но при этом всегда был государственнообразующий этнос, который подавлял, ассимилировал или объединял остальных», является ошибочным.
В качестве доказательства тезиса об этносе как первооснове нации приводится довод, что «американцы как нация формировались на основе "янки", англосаксонских протестантов». Но, во-первых, речь здесь идет не об этносе (этнической общности), а о диаспорной группе, которую можно отнести к англосаксам, как, например, всех русских первой волны послереволюционной эмиграции в Европу и Америку можно отнести к великороссам, хотя многие из них в момент эмиграции были евреями, украинцами, белорусами и др., а ныне они считают себя французами, англичанами, датчанами и т.д. Хотя миграционные группы ассимилировали туземное население и создавали собственную культурную среду, они являются не самостоятельными этническими сообществами, а своего рода «осколками» населения стран исхода. Кроме того, миграционные сообщества складывались из потоков мигрантов разной этнической принадлежности, и даже если в этих потоках был один доминирующий этнический компонент, на новой родине происходило смешение различных культурных традиций переселенцев и формирование нового сообщества. Если исходить из тезиса, что этническая группа служит основой для рождения наций, то американские англосаксы должны были ощущать себя частью британской нации и никаких поползновений к формированию новой нации у них не могло зародиться.
Сторонники идеи нации-этноса могут сослаться на пример арабских стран, где нации имеют, казалось бы, гомогенную арабскую этническую основу, но и этот пример говорит не в пользу названной идеи, а против нее. Получается, что единый арабский «этнос» не смог стать основой для общегосударственного единства, а под воздействием исторических и политических причин «рассыпался» на отдельные нации. Причем попытки использовать этнические основания для объединения ряда арабских государств в более крупные государственные образования предпринимались неоднократно, но все они не увенчались успехом. Таким образом, национальное единство и сущность нации как политического сообщества поддерживается не этническими основаниями, а связями и интересами более значимыми — территориальными, политическими, экономическими.
Нация является прочной и органичной, когда она создается на паритетной основе, т.е. когда идеологически не выделяется «этническое ядро» национального сообщества, а все этнические группы, включая меньшинства, являются равными партнерами в процессе нациестроительства. Классический пример такого паритетного национализма — Финляндия, где финны, составляют более 90% населения, но шведы являются равнозначной оставляющей финской (точнее, финляндской) нации, а финский и шведский языки обладают статусом государственных языков. Правда, такое восприятие финского общества сложилось исторически, ибо шведский язык долгое время был языком образования и государственного управления, а сама Финляндия входила в состав Шведского королевства. Канадская нация также мыслится как двухобщинная (англофоны и франкофоны) и плюс меньшинства и коренные народы.
В этой связи встают следующие вопросы: что же такое «нация», если она покоится не на этнической основе? Как следует понимать национализм?