Среди различных направлений новой институциональной теории (теория конвергенций, теория постэкономического общества, экономика глобальных перемен и др.) следует обратить особое внимание на школу современного французского институционализма (теория согласований, или экономика соглашений). Это направление достаточно молодо. Как самостоятельное оно сформировалось лишь во второй половине 80-х годов XX в., после опубликования работы Л. Тевено и Л. Болтянски «Экономика значимого» [Boltan-ski, Thevenot, 1987]. В целом теоретическая концепция экономики соглашений представлена в работах французских социологов и экономистов Л. Тевено, Ф. Эмар-Дюверне, Л. Болтянски, а также в работах представителей постмарксистской «теории регуляций» М. Аг-лиетта, Р. Буайе [Олейник, 1997]. В отличие от неоклассической модели, которая постулировала два основных методологических принципа: рациональную мотивацию индивидуального поведения и координацию индивидуальных рациональностей посредством рынка (при этом максимизация субъективного ожидания полезности не подвергается сомнению, а трансакционные издержки считаются равными нулю) [Эрроу, 1993], теория согласований сосредоточивает свое внимание на механизмах согласований и способах координации индивидуальных действий. Рыночная рациональность выступает в качестве лишь одной из множества возможных интерпретаций мотивов поведения индивидов. Формальные и неформальные правила, контрактные соглашения, традиции, которые невозможно свести к индивидуальной рациональности и стратегиям оптимизации, стали основными объектами, исследуемыми этой теорией, пытающейся кроме всего прочего определить роль институтов государства в условиях рыночной экономики, избежав при этом крайних позиций преуменьшения или преувеличения роли государства как экономического и политического агента.
Индивидуальная рациональность, реализуемая в модели поведения «экономического человека», т.е. человека «способного расположить свои предпочтения в порядке, который был бы рефлексивным, законченным, преемственным и непрерывным, а затем выбирающего то из них, которое максимизирует его выгоду...» [Фармер, 1994, 50] меняет у французских новых институционалистов свой «неоклассический» смысл. Они предлагают вместо термина «рациональное действие» использовать термин «обоснованное действие» [Тевено, 1997], включающий в себя специфику социального контекста, в котором реализует свою стратегию действующий индивид и происходит интерпретация действий индивида, т.е. они приобретают значение и смысл (становятся социальными в веберовском смысле). Здесь следует отметить два существенных момента.
Первый — это не просто обращение к правилам и нормам, а стремление выявить интерпретации этих правил и попытаться определить некоторые общие основания этих интерпретаций, позволяющие избежать атомизации, т.е. радикальной обособленности субъектов социального действия.
Второй момент заключается в применении термина «стратегии поведения», что позволяет исследователю избежать детерминистской позиции, заключающейся в предопределении поведения индивида социальной структурой, в которую он вписан. Решение проблемы трансляции интерпретации рациональности одного типа в другой (например, можно рассмотреть случай столкновения рациональности «административного» и «экономического» человека) связано в теории согласований с рассмотрением взаимоотношений между институциональными подсистемами или «мирами». Эти «миры» представляют собой совокупность формальных и неформальных норм (последним уделяется преимущественное внимание), составляющие «правила игры, по которым осуществляется взаимодействие между людьми в той или иной сфере их деятельности» [Олейник, 1999, 141]. Всего выделяется семь таких «миров»: рыночный мир, индустриальный мир, традиционный мир, гражданский мир, мир общественного мнения, экологический мир, наконец, мир вдохновения и творческой деятельности.
Основной задачей исследователя становится таким образом поиск общего основания, общего принципа, исходя из которого можно интерпретировать действие (в нашем случае принятия управленческого решения) сделать его понятным в контексте различных институциональных подсистем. Признавая при этом, что каждая из них обладает собственным специфическим набором таких принципов.
Для ее решения в качестве основного понятия вводится термин интерпретативная рациональность, обозначающего «способность к сохранению согласованного характера действий через выработку понятных для всех участников трансакции ориентиров» [Олейник, 1997; Livet, Thevenot, 1994]. Таким образом актуализируется значение правил и проблема их интерпретации участниками обмена ресурсами в ситуации, когда прямой информационный обмен невозможен (наиболее распространенной моделью отношений такого рода является знаменитая «дилемма узника»).
Еще одно ключевое понятие новой институциональной школы — доверие. Американский исследователь Остром определил доверие, как «ожидание человеком определенных действий со стороны окружающих, когда эти действия напрямую затрагивают его выбор и он должен принимать решения до того, как они станут известны» [Ostrom, 1998, 12]. Как отмечает один из ведущих российских исследователей институциональной теории А.Н. Олейник, норма доверия играет исключительно важную роль в построении эффективной системы политического управления. Степень доверия предопределяет предсказуемость поведения субъектов взаимодействия. При этом отмечается интересная взаимосвязь степени предсказуемости действий политического руководства и степени межличностного доверия в обществе:
«соотношение уровней межличностного и институционального (к представителям легальной власти) является важным социологическим индикатором, своеобразным термометром здоровья общества» [Олейник, 1999, 141].
Уровень межличностного доверия в свою очередь предопределяет эффективность функционирования отдельных рынков и экономики страны в целом.
В отличие от теории общественного выбора, представляющей нормы (институты) как результат рационального самостоятельного выбора индивидов и актуализирующей рациональность и свободу выбора нормы как залог ее легитимности, новая институциональная теория акцентирует внимание не на рациональном происхождении норм, а на следовании нормам, как результате индивидуального рационального выбора. Нормы становятся таким образом не жесткой детерминантой поведения, а ключевой предпосылкой взаимной интерпретации интересов и намерений индивидов, а значит и предпосылкой эффективной координации социальных взаимодействий.
Другой важнейшей категорией новой институциональной теории является категория трансакционных издержек. Она ведет свое происхождение от работ Э. Коуза «Природа фирмы» (1937) и «Проблема социальных издержек» (1960). Коуз определял их как издержки, возникающие при использовании ценового рыночного механизма. Позднее трансакционные издержки стали определять как «специфические расходы по налаживанию и осуществлению обменных соглашений» [Фишер, 1999, 1]. Соответственно, «размеры таких издержек зависят от вида приобретаемых услуг и выбранной формы координации» [там же, 1].
Более точное и полное определение трансакционных издержек представлено в работах П. Милгром и Дж. Робертс, которые пишут:
«Трансакционные издержки включают в себя любые потери, возникающие вследствие неэффективности совместных решений, планов, заключаемых договоров и созданных структур; неэффективных реакций на изменившиеся условия; неэффективной защиты соглашений. Одним словом они включали в себя все, что так или иначе отражается на сравнительной работоспособности различных способов распределения ресурсов и организации производственной деятельности» [Milgrom, Roberts, 1990, 34].
При этом выделяют два основных вида трансакций: рыночная, которая «представляет собой обмен правами собственности на блага, происходящий на основе добровольного соглашения обеих сторон этой трансакции» и управленческая, которая «предполагает правовое преимущество одного из контрагентов, которому принадлежит право принятия решения» [там же, 34].
Трансакционные издержки можно классифицировать исходя из особенностей процесса трансакций. Всего выделяют пять основных характеристик, фиксирующих эти особенности. Это степень специфичности обмениваемых ресурсов (общие / специфические), степень длительности и регулярности процесса трансакции (длительные / регулярные / короткие / одномоментные), степень зависимости от будущего состояния дел (сильно зависимые / слабо зависимые), степень измеримости конечных результатов (легко измеримые / трудноизмеримые) и, наконец, степень автономности трансакций (автономные / взаимосвязанные с другими сделками) [Капе-люшников, 1993]. Такая классификация позволяет проводить более точный сравнительный анализ результативности трансакций и, соответственно, эффективности обеспечивающих их институтов.
Что касается практической ценности и перспектив использования новой институциональной теории в области исследования государственного управления, то можно отметить следующее. Анализ трансакционных издержек предоставляет оригинальную теоретическую базу для решения проблемы сравнительной эффективности институциональных форм координации взаимодействий. Согласно новой институциональной теории каждой такой форме, как впрочем, и уровню координации соответствует своя, особая конфигурация трансакционных издержек.
Так, рынок сравнительно эффективнее в плане экономии информационных издержек, тогда как административные процедуры обеспечивают сокращение затрат на ведение переговоров, однако иерархические структуры несут большие потери из-за существования издержек влияния. На внутриорганизационном уровне довольно высока опасность «отлынивания», а на межорганизационном, соответственно, — угроза «вымогательства». Учитывая эти особенности в процессе реформирования административно-государственного управления, можно добиться более эффективного использования рыночных инструментов за счет экономии на специфических для каждой формы координации издержек, что является исключительно важным для современной менеджериальной программы административных реформ.