Политическая мобилизация этничности может иметь место и в форме конструирования этнических сообществ, которое чаще всего осуществляется на основе некоторого «исторического фундамента», используемого для создания своеобразного этнического кода, служащего символическим маркером воображаемого сообщества. Как правило, конструирование этничности преследует определенные политические цели и бывает вызвано прежде всего конкуренцией за доступ к власти и ресурсам.
Конструирование этничности может осуществляться как «сверху» — государством, так и «снизу» — этническими антрепренерами. Цели конструирования могут быть разными, но чаще всего они связаны с текущими политическими интересами и идеологией. В Советском Союзе идеология этнического национализма, которая поощрялась властями в первые годы существования режима, стала основой для административного деления страны и построения этнической федерации. При этом власти сами решали, какие этнические сообщества следует интегрировать в более крупные «народы», а какие разделить на отдельные составляющие.
Молдавская, азербайджанская, узбекская, казахская идентичности создавались, по существу, «сверху» — с помощью государства. Государство создавало для творимых им же этнических общностей административные границы, политический статус, культурные институты и даже сами этнонимы, т.е. названия этнических сообществ. Так, из более чем десятка этнических групп была сформирована никогда прежде не существовавшая этническая общность «алтайцы», тем же путем были созданы «хакасы», название которых было заимствовано историками и лингвистами из китайских и монгольских хроник. Закавказские татары или тюрки стали азербайджанцами, киргизы — казахами, а каракиргизы — киргизами. Каракалпаки сложились на основе отдельно созданной автономии. Туркмены сложились в рамках республики из многих племенных групп. Этот перечень можно было бы продолжать довольно долго. Но достаточно упомянуть о переименовании великороссов в русских, которыми до советского времени считались не только великороссы, малороссы и белорусы, но все, кто принял православие или, по словам П. Струве, «участвовал в культуре». Таким образом, когда, начиная с переписи 1926 г. русскими стали называть только великороссов, категория «русские» обрела узкоэтнических смысл.
Интегрирование групп (это называлось «национальной консолидацией» или «формированием наций») в ряде случаев сопровождалось разделением этноязыковых ареалов между несколькими республиканскими образованиями. Так, этническая территория адыгов была разделена на три республики: Адыгею, Карачаево-Черкесию и Кабардино-Балкарию, хотя у кабардинцев, черкесов и адыгейцев имеется общее самоназвание — «адыги» и они близки по языку и культуре. Близкородственными народами являются проживающие в горах балкарцы и карачаевцы. Коми и коми-пермяки, также имевшие единый этноним — «коми» и говорящие, собственно, на одном языке (на разных его наречиях), были разделены административной границей на два анклава (Коми АССР и Коми-Пермяцкий национальный округ) в результате чего оформились две самостоятельные этнические группы.
В современных условиях роль государства в конструировании этничности сохраняется, ибо именно к государству апеллируют этнонациональные движения и этнические антрепренеры, призывая придать тот или иной статус этнической группе, признать ее в качестве субъекта права. Все большее значение приобретает деятельность отдельных этнических антрепренеров и этнополитических организаций, которые в политической конкуренции с другими этническими группами и внутри одной группы используют конструирование этничности как политический инструмент. Примерами такого рода конструирования являются идеологические построения радикального крыла мордовского национального движения и позиция лидеров национально-культурной автономии поморов г. Архангельска.
Мордовское движение фактически раскололось на два крыла в середине 1990-х гг. Раскол произошел по субэтническому признаку, т.е. две части мордовского этноса, эрзя и мокша, представляли разные общественные организации, которые к тому же придерживались разных идейных позиций. Более того, после раскола представители эрзянского крыла движения стали настаивать на том, что мордва — это миф, что единого мордовского народа не существует и никогда не существовало, хотя специалисты обоснованно доказывают, что мордовская этническая общность начала формироваться еще в середине I тысячелетия новой эры. Требования эрзянских радикалов касаются также изменений в государственном устройстве Республики Мордовия. Они настаивают на необходимости ее переименования в Эрзянско-Мокшанскую Республику и создании на ее территории двух национальных округов - Эрзянского и Мокшанского. В нынешнем виде, по их мнению, республика существовать не может, поскольку необходимо обеспечить политическое представительство и политические интересы обоих народов, а сегодня все основные посты в Мордовии заняты мокшанами. Часть этнической элиты эрзи, чьи политические интересы оказались ущемленными создает идеологические конструкции доказывающие что субэтноса «эрзя» нет а есть самостоятельный эрзянский этнос и что общемордовская идентичность придумана русскими и соглашателями из числа самой мордвы с тем чтобы ускорить ассимиляцию этноса
Еще более очевидна политическая подоплека в деятельности национально-культурной автономии поморов г. Архангельска, которая претендует на получение статуса федеральной национально-культурной автономии (сегодня в России 18 таких автономий). Характерно, что на рубеже 1980-1990-х гг., когда в России в массовом порядке создавались национальные организации и объединения, в том числе активно заявляло о себе казачество, о специфических этнографических группах северорусского населения никто не вспоминал. Поморы заявили о себе только в ходе переписи населения 2002 г., которая зафиксировала 6,5 тысячи «поморов». В 2003 г. была зарегистрирована национально-культурная автономия поморов г. Архангельска, которая объединила в своих рядах узкую группу активистов.
Надо иметь в виду, что формирование поморов как субэтнической группы русского этноса началось в XII в. и закончилось лишь к XVIII столетию, но уже в конце XIX в. этноним «поморы» стал неактуальным, а в XX столетии вовсе вышел из употребления, поскольку группа фактически растворилась в русском этносе.
Сегодня ее пытаются возродить вновь. При этом идеологи поморского движения заявляют, что поморы — не этнографическая группа и не субэтнос, а самостоятельный этнос, но не славянский, а финно-угорский.
Зачем и кому понадобились поморы как самостоятельный этнос, да еще и финно-угорский (ни на одном из финно-угорских языков поморы никогда не говорили)? В период суверенизации начала 1990-х гг. не только политические элиты российских регионов обрели значительную независимость и резко усилили свое политическое влияние, но и некоторые провинциальные интеллектуальные элиты несколько изменили свой статус. Тогда и архангельские интеллектуалы попытались превратить Архангельск в своеобразный культурный центр Европейского Севера России. Местный пединститут был превращен в Поморский университет им. М.В. Ломоносова, представители науки и культуры резко расширили свои связи со странами Северной Европы и т.д. Повышению деловой активности в регионе способствовало не только выгодное географическое положение региона, но и открытие месторождений алмазов, крупных нефтегазовых месторождений на шельфе северных морей, к которым проявили интерес отечественные и зарубежные компании. Большой бизнес стал все активнее внедряться в регион, и роль Архангельска как центра деловой активности значительно выросла. Неслучайно вновь заговорили о Поморье, на архангельском телевидении информационные программы стали выходить под названием «Вести Поморья», а интеллектуальная элита предложила идею создания Поморско-Ненецкой Республики, которая должна объединить Мурманскую, Архангельскую области и Ненецкий автономный округ. Для этой республики нужна была этническая составляющая, поэтому и появились поморы. При этом Архангельская область ориентирована на расширение сотрудничества в регионе Северной Европы, особенно в рамках Баренц-Евро-Арктического региона. Интересы регионального сотрудничества подтолкнули идеологов поморов заявить о себе как о финно-угорском этносе, поскольку в населении стран и регионов БЕАР финно-угорская составляющая представлена повсеместно. Кроме того, о поморах заговорили как о коренном малочисленном народе Севера и даже зарегистрировали поморскую общину Архангельска как общину коренного малочисленного народа И это тоже неслучайно Нефть с севера России предполагается поставлять на европейский и североамериканский рынки во все более значительных масштабах. Потребители нефти требуют от поставщиков чтобы v них были урегулированы все ВОПРОСЫ И конфликты С землепользователями КОТОРЫМИ на севере являются как правило общины коренных малочисленных народов.
Весьма острые дискуссии по поводу определения субэтнических групп татарского народа идут с начала 1990-х гг., и особенно они обострились в преддверии переписи населения 2002 г. Некоторые татарские идеологи и ученые вообще отрицали существование сибирских татар, кряшен, астраханских татар и заявляли, что существует только единый татарский этнос. Другие предлагали не менее странные решения сугубо административного характера: «Те этнические сообщества, которые претендуют на самостоятельность, должны заранее оповестить федеральные власти, что они — все равно внутри единой нации». В попытках обосновать особый статус Татарстана и особую роль казанских татар в деле формирования татарской нации некоторые идеологи местного национализма предлагали считать частью татарского этнического сообщества башкир.
В этих идеологических поисках происходит сознательная подмена понятий, ибо вероятный (или желаемый) итог процесса нациестроительства пытаются выдать за сегодняшние реалии. Да, многие идеологи татарского движения, политики, часть интеллектуальной элиты Татарстана ставят перед собой цель - формирование современной татарской нации, обращенной к традиционным ценностям и вместе с тем развивающейся в русле модернизма, но выдавать свои политические цели за данность и на этом основании обвинять оппонентов и государство в насильственном навязывании некой этнической модели, по меньшей мере, некорректно. Более того, очевидная неспособность реализовать эту цель показывает, во-первых, слабую совместимость нации и этнического сообщества, во-вторых, сложность вычленения новых наций из уже сформировавшейся (или формирующейся) нации-полиса.
Не менее показателен и пример с попытками сконструировать некую новую румынскую идентичность, а точнее — включить в состав румынского этноса молдавский этнический компонент. В понимании идеологов румынизации, молдаван как таковых не существует, и они составляют с румынами единый народ. Такой подход логически предполагает, что две части некогда разделенного единого народа должны воссоединиться. У этой идеи и в Молдавии и в Румынии довольно много влиятельных сторонников в правящих кругах и среди интеллектуальной элиты. Кроме того, идея имеет некоторое историческое и культурное обоснование. Молдова - одно из двух (второе -Валахия или Цара Ромыняскэ) княжеств, находившихся с XVI в. в зависимости от Оттоманской империи и объединившихся в 1859 г. в единое румынское государство, ставшее в 1878 г. (после Русско-турецкой войны) полностью независимым. Исторический центр Молдовы город Яссы находится на территории восточной Румынии. Жители Молдовы, называемые молдаванами, считали себя принадлежащими к одной из субэтнических общностей румын. Но в пределах Румынии оказалась лишь небольшая часть территории исторической Молдовы. Северная Буковина в 1775 г. оказалась под властью Австрийской империи, а территория между Днестром и Прутом, названная Бессарабией, по Бухарестскому миру, заключенному между Россией и Турцией в 1812 г., отошла к России.
Румынское государство с первых лет независимости предпринимало усилия для конструирования нации и формирования ее культурной самобытности. С этой целью во второй половине XIX в. оно отказывается от кириллицы и переводит алфавит на латинскую графику, из румынского языка последовательно изгоняются многочисленные славянизмы, а культурные контакты с Россией ограничиваются.
В свою очередь Россия, опасаясь возникновения в Бессарабии румынского ирредентизма, стремилась ограничить связи бессарабских молдаван с румынами. Румынский язык был постепенно изгнан из публичной сферы. С1867 г. было запрещено обучение на румынском языке, молдавская элита интегрировалась в российскую, а становление местной буржуазии и интеллигенции шло медленно. Тем не менее национальное самосознание не исчезло и в переломную эпоху актуализировалось, что позволило в феврале 1918 г. провозгласить Молдавскую Демократическую Республику, а в марте объявить о ее вхождении в состав Румынии. Начинается «румынизация» Бессарабии, которая была, однако, неполной и неглубокой. В 1940 г. Бессарабия была включена в состав СССР и вместе с территориями по Левобережью Днестра (которые никогда не входили в состав исторической Молдовы) образует Молдавскую ССР (с 1924 г. в Приднестровье уже существовала Молдавская АССР). С конца 1920-х гг. в СССР официально признавалось, что молдаване не румыны а отдельный народ. В самой Молдавии эта форма идентичности была неоспоримо доминирующей.
Но реальная близость румынского и молдавского языков и культурная близость румын и молдаван стали идеологической основой для создания молдавского национального движения, которое организационно оформилось в 1987 г. При этом процесс «национального пробуждения» в Молдавии приобрел специфический характер. «Естественный процесс освоения новой интеллигенцией культурного наследия прошлого по мере эрозии в СССР официальной коммунистической идеологии стал приобретать специфическую "антисоветскую" (а в нерусских республиках - и "антирусскую") националистическую идеологическую окраску. Этот процесс шел во всех советских республиках. Но если обращение к своему прошлому русских, украинцев или армян усиливало их национальные чувства, то у молдаван, наоборот, оно ослабляло прививаемое советской властью молдавское самосознание и порождало румынское самосознание».
Народный фронт Молдавии, который в годы горбачевской перестройки стал главной политической силой Молдавии, откровенно взял курс на объединение с Румынией. С целью конструирования «нового румынского этноса» под давлением НФМ осуществлялся целый ряд мер административного, культурного и политического плана, призванных создать фундамент для подтверждения идеологического конструкта. Был введен безвизовый режим на румынско-молдавской границе, молдавский алфавит переведен с кириллицы на латиницу, был отвергнут лингвоним «молдавский язык», в молдавских школах ввели преподавание истории румын, милицию переименовали в полицию, началось активное вытеснение русских с руководящих постов. В свою очередь румынские политики предприняли меры по ослаблению влияния действующей в Яссах молдавской партии.
Но молдавская идентичность оказалась отнюдь не мифом, и попытка отказа от нее привела к серьезным политическим и экономическим последствиям. Во-первых, в Молдавии, которая в советские годы приобрела статус союзной республики и заметно изменилась территориально, сформировался новый состав населения, который качественно отличался в этническом и социальном отношениях от населения исторической Молдовы. Во-вторых, население республики стало представлять собой, пусть и непрочную, социально-территориальную целостность, которая не могла безболезненно принять идеи румынизации и которую для внедрения в жизнь нового этнического конструкта необходимо было разрушить. В-третьих, культурная близость молдаван и румын оказалась не настолько существенной, чтобы сформировалось единое этническое самосознание (а тем более национальное).
Иноэтничное население Молдавии, а особенно население Приднестровья и Гагаузии, приняло румынизацию в штыки, и дело фактически дошло до гражданской войны и раскола страны. Молдавское население тоже оказалось не готово принять идею единого румынского народа, что привело к расколу уже внутри титульного населения и его элиты. Подавляющая часть простых молдаван продолжают считать себя молдаванами, и молдавская идентичность прочно укоренилась в их сознании. Элита расколота примерно пополам. Одна ее часть утверждает, что есть лишь румыны, а молдаван нет, вторая, апеллируя к многовековой истории Молдавского княжества и его нередко непростым отношениям с Валахией, указывает на глубокие исторические корни молдовенизма. Василе Стати в своей нашумевшей «Истории Молдовы» по этому поводу пишет: «...Этническое сознание молдаван, их молдовенизм сохранялись много веков подряд до наших дней. Определенное сходство с другими восточнороманцами: с влахами (в Болгарии), валахами (мунтянами, сегодня румынами) - не помешало им (молдаванам между Прутом и Карпатами) веками называть себя молдаванами, а не румынами».
Все постсоветское политическое развитие Молдавии проходило под знаком борьбы унионистов и молдовенистов, а приход в 2001 г. к власти компартии (что явилось уникальным для постсоветского пространства случаем) означал поражение унионизма.
Конструирование новой этничности привело в итоге к тому, что Молдавия и молдаване до сих пор четко не определили ни свое культурное, ни свое политическое положение в Европе и вновь вынуждены культурно и политически позиционировать себя, чтобы преодолеть внутренний раскол в обществе. Хотя, конечно, его глубину переоценивать не следует: согласно переписи 2004 г., только 3,5% населения Молдовы назвали себя румынами, а 58% - молдаванами (при этом уже в 2006 г. более 10% молдаван имели двойное молдавско-румынское гражданство). Однако для конструирования молдавской нации необходима не только и не столько общеэтническая консолидация, сколько общегражданская интеграция.
В чем-то схожая с молдавской ситуация имела место и в Азербайджане. Приход к власти в 1992 г. Народного фронта Азербайджана означал не только смену политических сил, которые руководили страной, но и принципиальное изменение этнонациональной политики. Курс на скорейшее сближение с Турцией, пантюркистские лозунги и ориентиры («другом тюрка может быть только тюрок») стали основой новой концепции этнополитики Азербайджана, хотя она и не получила законченного выражения. Ориентируясь на идеологические основы этой этнополитики, в декабре 1992 г. миллимеджлис (парламент) Азербайджана принял Закон о языке, согласно которому азербайджанский язык был переименован в «тюркский». Азербайджанцы соответственно стали именоваться «турками». Формально лидеры Народного фронта были правы поскольку до 1936 г. язык и народ именно так и назывались.
Перевод алфавита на латиницу (как в Турции), очевидный этноцентризм в политике привели к тому, что между титульным этническим сообществом и другими этническими группами населения стали возникать новые социальные барьеры. Эта политика оттолкнула и многих русскоязычных азербайджанцев, часть которых перебралась в Россию. Более того, подобная политика спровоцировала не только рост межэтнической напряженности, но и рост этносепаратизма, наивысшим выражением которого стало создание в 1993 г. Талышско-Муганской автономной республики в составе Азербайджана. Такая политика в немалой степени способствовала политическому поражению НФА. С приходом к власти в 1993 г. Гейдара Алиева идеологические ориентиры в этнополитике сменились. Закон о языке был отменен, а титульный народ и его язык вновь стали именоваться азербайджанскими. Были запрещены талышская и лезгинская этнические партии, но одновременно приняты меры по стабилизации ситуации в сфере межэтнических отношений: в школах стали изучаться языки меньшинств, издаваться книги и журналы на их языках, открылись религиозные учреждения всех конфессий.
По-иному, но тоже непросто происходило становление австрийской идентичности. Здесь также были попытки использовать культурную близость и общенемецкие корни для отрицания возможности существования самостоятельной австрийской нации. Но те же исторические основания (длительное существование Австро-Венгерской империи) и сложный характер взаимоотношений с Германией стали стимулом для укоренения в общественном сознании граждан Австрии своей австрийской идентичности.
Американская нация долгое время строилась исходя из англосаксонской составляющей, и типичным американцем мог считаться тот, кто соответствовал «стандарту» WASP (белый человек англосаксонского происхождения, исповедующий протестантизм) или стремящийся соответствовать данному стандарту культурно. Такой стандарт не только подавлял и вытеснял другую этничность, но и вызывал чувство протеста, приводил к появлению альтернативных идей и трактовок американской нации (в частности идеи о том, что внутри американской нации есть еще и черная американская нация или что в Америке есть две нации, одна из которых — белые американцы, а вторая — афроамериканцы), раскалывал ее по этническим, расовым, религиозным признакам Его эксплуатация привела к рождению во второй половине 1960-х гг. масштабного движения протеста афроамериканцев которое можно даже рассматривать как еще одну гражданскую войну в США В итоге от такой трактовки нации отказались в пользу мультикультурных концепций.
Советская политика нациестроительства изначально не отрицала полиэтничности, но за основу социалистической нации принимался русский народ, который был объявлен «старшим братом» всех других народов страны. Этническая принадлежность фиксировалась принудительно в паспортах и жестко привязывалась не к самоощущению людей, а к национальности родителей, что заставляло граждан вести себя «этнически». Разные этнические группы населения постоянно подлежали политической оценке, которая могла колебаться от особого уважения (к русским и грузинам) до жестких преследований (массовые депортации немцев, чеченцев, ингушей, кабардинцев, балкарцев и других народов). Поэтому многие вытесняли свою собственную этничность, ибо значительно предпочтительнее было причислять себя к «советскому народу» или к «русским», что ни к чему не обязывало, но обеспечивало лояльность со стороны государственных институтов. Таким образом, «советские люди» или многие русские становились неким социальным конструктом который утрачивал этническое содержание.
Именно гражданская солидарность и гражданское единство формируют нацию. Движение за самоопределение может быть сильным и успешным, его итогом может стать создание самостоятельного государства, но если в этом государстве будет ощущаться дефицит гражданского национализма, если гражданские интересы будут замещаться этническими и клановыми, то страна будет находиться под угрозой раскола.
Классическим примером подобной ситуации можно считать события в Восточном Тиморе. Сначала здесь зародилось движение за самоопределение и началась борьба против португальского колониального господства. В результате этой борьбы португальцы в 1975 г. вынуждены были уйти из Тимора, предоставив ему независимость. Тимор тут же оккупировала индонезийская армия, он получил статус 27-й провинции Индонезии, но население провинции не пожелало быть индонезийцами, и начался очередной этап борьбы за независимость, которую возглавил фронт ФРЕТИЛИН («Революционный фронт освобождения Восточного Тимора»). Под давлением ООН в 1999 г. был проведен референдум о будущем Восточного Тимора, и 78% населения высказались за независимость. В 2002 г. в г. Дили (столице) прошла церемония провозглашения независимости государства Тимор-Лоросаэ (Тимор восходящего солнца). А в мае 2006 г. в столице вспыхнул мятеж, а затем началась война всех против всех. Страна практически перестала существовать. Причиной краха стала концентрация власти и ресурсов в руках немногих и очевидная этнизация власти.
В стране, где проживают представители 33 народов, где помимо католиков, составляющих подавляющее большинство населения, проживают приверженцы других конфессий (мусульмане, буддисты, протестанты), вся реальная власть оказалась в руках только численно доминирующего народа тетум. Мятеж начался с того, что солдаты, недовольные жесткими армейскими порядками, взбунтовались против офицеров. Офицерами были представители тетум, а солдаты принадлежали к другим этническим группам. Недовольных уволили из армии, но они не смирились с этим и подняли мятеж, который перерос в гражданскую войну. Вмешательство международного воинского контингента смогло ослабить противостояние, но не умиротворить страну Теперь ее ждут долгий период нестабильности и поиски гражданского согласия.
Гражданская идентификация в случае успешного нациестроительства полностью замещает этническую или в любом случае предшествует ей, приобретая большее социальное и политическое значение для сообщества в целом и каждого отдельного гражданина в частности. Так, большинство граждан США считают сегодня себя прежде всего американцами, хотя и помнят о своих этнических или расовых корнях. Сын великого русского мыслителя (одного из отцов-основателей американской социологии) Питирима Сорокина, приезжая на родину отца в Коми, говорит, что он американец. Сын бывшего советского лидера Никиты Хрущева Сергей тоже теперь называет себя американцем, равно как и бывший генерал КГБ Калугин, хотя очевидно, что для них «американскость» есть лишь некий социальный ориентир но вряд ли за короткий срок жизни в США эти бывшие советские граждане полностью натурализировались. Впрочем ва>кно именно самоощущение личности.
Процессы нациестроительства неизбежно нивелируют этнические различия и ослабляют этническую идентификацию. Характерно, что в распавшейся Югославии довольно много людей в годы правления Тито стали называть себя югославами, а дети тех югославских эмигрантов, что в свое время выехали на заработки в Германию или другие страны Европы, вообще ничего не знали о своей этнической принадлежности, и для них она была неактуальной. До начала кровавой войны в Боснии подавляющая часть боснийцев представляла собой некую целостность и не придавала особого значения своему этническому происхождению или вероисповеданию. Известный немецкий социальный антрополог Гюнтер Шлее по этому поводу пишет: «Между тем сегодня очевидно, что все дети из бывшей Югославии, независимо от того, проживают они в Германии или где-нибудь еще, знают о своей этнической принадлежности. По крайней мере, в таких случаях становится ясным, что этничность является здесь результатом новой конъюнктуры, а не первопричиной этнических конфликтов». Развивая мысль о характере процессов идентификации, он отмечает, что они имеют свою логику прагматической оценки приобретений и потерь, которые приносит причисление индивида к той или иной общности.
Далеко не всегда человек стремится или испытывают необходимость причислять себя к какой-либо этнической общности, а некоторые намеренно отрицают значимость этнической идентификации. Так, в ходе переписи населения 2002 г. в России было зафиксировано, что часть людей вместо своей этнической принадлежности требовали от переписчиков указать в графе «национальность» «россиянин». При этом 1,5 миллиона человек в ходе данной переписи не указали свою национальную принадлежность вообще. Очевидно, что успехи в демократизации страны, рост ее благосостояния и политического веса, взвешенная национальная политика могут привести к усилению процессов вытеснения этнической идентификации идентификацией гражданской. И если сценарий развития страны в ближайшее десятилетие будет именно таков, то следующая перепись населения должна зафиксировать эти процессы. В свою очередь рост числа «россиян» в этнонациональной структуре населения страны явится индикатором ее успешного развития и свидетельством общегражданской интеграции. Таким образом, мобилизация и конструирование этничности чаще всего призваны решать политические задачи, в числе которых перераспределение власти в регионе или в стране в целом.