Итак, целью существования политических систем является самосохранение и поддержание стабильности. Но как и почему системы все же изменяются?
В политической науке существует множество теорий политических и социальных изменений, большинство из которых, при всей их влиятельности, не отличались высокой предсказательной способностью. Одной из наиболее известных теорий долгое время был марксизм. В рамках этой теории политическое изменение (революция) редуцировалось к социальному (классовая борьба), которое детерминировалось изменениями в производительных силах. Когда производительные силы приходят в конфликт со “старыми” производственными отношениями, совершается революция. Основным субъектом такого политического изменения выступает класс, стремящийся к завоеванию политической власти. Согласно К. Марксу, история всех до сих пор существовавших обществ была историей классовой борьбы, детерминированной изменениями в производительных силах. Так, Великая французская буржуазная революция произошла тогда, когда промышленная революция (переворот в производительных силах) потребовала устранения оков старого режима: социальных, юридических, идеологических догм и ограничений. Потребовалось устранить гегемонию на власть аристократии, чье господство базировалось на поместных доходах; сословное деление общества, тормозившее динамизм буржуазного класса; регламентацию экономической активности, привилегии и корпоративные традиции; антибуржуазную мораль, имевшую религиозную окраску; и т. д. По мысли К. Маркса, будущая революция — пролетарская — полностью покончит с эксплуатацией, создаст бесклассовое общество, в котором “социальные эволюции перестанут быть политическими революциями”. Таким образом, политическое изменение закончится.
Слабость этой по-своему стройной теории состоит в том, что политические изменения слишком однозначно детерминируются экономикой. Но на практике экономика играет детерминирующую по отношению к политике роль далеко не всегда, а политические изменения могут возникнуть и в стране, переживающей экономический подъем. Более того, как показал, например, известный французский мыслитель А. де Токвиль, вероятность революции наиболее высока в те моменты, когда длительный период политической и экономической стагнации сменяется фазой резкого увеличения шансов и возможностей каждого ицдивида. Эти завышенные ожидания и мотивированные ими массовые политические действия и приводят к революционным потрясениям. Следовательно, теория К. Маркса не обладает достаточной предсказательной функцией, поскольку, констатируя наличие классового конфликта, она не может со всей определенностью утверждать, когда именно он разрешится революцией.
Вслед за А. де Токвилем были выдвинуты другие законы политической и социальной мобилизации. Таким можно считать сформулированный Д. Дэвисом закон, утверждающий, что вероятность революций высока в том случае, если период постоянного роста резко сменяется периодом стагнации: в ситуациях подобного рода индивиды склонны к опережению событий, выражению иллюзорных мечтаний, обреченных на неудачу. Однако жесткой зависимости и здесь нет: нередко резкое замедление экономического роста может иметь следствием уход индивида в себя и тем самым привести к ослаблению, а не к нарастанию коллективного революционного действия.
Другая теория трактует политическое изменение как изменение политических статусов, то есть вертикальную мобильность как политический процесс. Это знаменитая теория итальянского экономиста и социолога В. Парето — теория “циркуляции элит, где субъектом политических изменений выступает не класс, а политическая элита. В отличие от К. Маркса, у В. Парето масса не является активным политическим субъектом. Она не может противостоять элите, поскольку инертна. Элиту же раздирают внутренние конфликты. Если обновление старых элит новыми осуществляется постоянно, то эта внутренняя борьба даже незаметна для масс. Но иногда этот механизм буксует: часто малоспособные личности проникают в элиту и остаются там, способствуя ее деградации, либо старые элиты обманным путем монополизируют власть, а новые не могут туда попасть (возникает своеобразная “закупорка” элиты). Такие ситуации порождают конфликт, который может закончиться взрывом: происходит революция. В ходе революции новые элиты, не добившиеся власти иным путем, овладевают ею.
Эта теория также содержит определенную истину, но имеет не предсказательный, а циркулярный характер: если даже очевидно торможение в циркуляции элит, все равно неизвестно, приведет ли это торможение к революции или же нарушение равновесия в соотношении политических сил будет решено как-то иначе.
Все вышеназванные теории уделяют пристальное внимание такому типу политического изменения, как революция. Под революцией в политической науке понимается смена конституционного общественного порядка, совершенная насильственным путем. Главными признаками революции являются, во-первых, вовлечение в политический процесс огромных масс людей и, во-вторых, резкая и насильственная ломка политической или всей системы общественных отношений. Исходя из того, ограничивается ли революция только изменениями в политической сфере или затрагивает одновременно экономические, социальные, духовно-нравственные и т. д. отношения, можно говорить о политических (конституционных) и социальных революциях. Примером последних могут служить Великая французская буржуазная революция и Великая Октябрьская социалистическая революция, оказавшие огромное влияние на развитие не только своих стран, но и всего мира. Глубокие социальные революции предполагают смену в поведении людей, их психологии, идеологии, верованиях и ценностях. Они изменяют всю социальную структуру общества и приносят с собой сдвиги в фундаментальных социальных процессах.
Другим типом политических и социальных изменений является реформа. В отличие от революции реформа предполагает постепенные или частичные изменения системы при сохранении ее несущих элементов. Любой реформе для достижения позитивного результата должно предшествовать тщательное научное исследование конкретных социальных условий ее проведения, а также эксперимент в рамках малого социального масштаба. Кроме того, реформы должны проводиться в жизнь правовыми и конституционными средствами. Лишь в этом случае они могут принести успех, существенно улучшить условия жизни людей и повысить адаптивные способности и степень стабильности системы.
Модель постепенного эволюционного развития общества посредством его поэтапного реформирования сегодня привлекает к себе все большее общественное внимание. В последние два десятилетия большой успех имели концепции модернизации как определенного типа политического изменения. Наиболее активно эти концепции разрабатывались и популяризировались американскими авторами.
В соответствии с общей теорией модернизации критерием политического равновесия является приобщение к демократии в западном и современном смысле слова. Однако смысл термина “демократия” довольно многозначен, и было бы неверно сводить его к ценностной процедуре, имеющей произвольный характер. Кроме того, слепое копирование западных институтов и процедур приводит не столько к стабильности, сколько к дестабилизации, сопротивлению “почвы” против чуждых ей инокультурных и иноцивилизационных заимствований. Таким образом, и теории модернизации оказались свойственны детерминистские недостатки ее предшественниц.
К числу параметров политического развития, предложенных американскими политологами, относятся следующие:
- все большая структурная дифференциация общества (разделение функций и компетенции государственных органов);
- рост участия граждан в общественных делах;
- политическая мобилизация граждан и удовлетворение их чаяний;
- культурная секуляризация, или постепенное упразднение религий и идеологий в пользу закрепления рационального и прагматического мышления.
Однако развитие событий показало, что диктаторские режимы в Азии, Африке, Латинской Америке, послужившие объектом иследований, обнаружили неожиданную для политологов стойкость и способность к многофункциональности (неразделению функций и компетенций властей). Вместо предполагавшегося роста политического участия масс и их политической мобилизации исследователи столкнулись с апатией населения, его безразличием к политике. Кроме того, произошло во многом неожиданное усиление традиционных религий и нарастание резко негативного отношения к западным моделям развития и к Западу вообще. Произошел, образно говоря, “реванш специфики над общим”, которое казалось уже предопределенным.
На современном этапе большинство авторов делает акцент на трудностях политического развития, объективной обусловленности кризисов политических изменений, исследует пути и формы их преодоления. Появились концепции “частичной модернизации”, “тупиковой модернизации”, “кризисного синдрома модернизации”. В них обращается внимание на неизбежность столкновения старых, традиционных для данной политической культуры ценностей и норм политической жизни с новыми модернизированными институтами, которые не могут прижиться без соответствующего видоизменения. Исход такого столкновения во многом будет зависеть от действий правящей политической элиты, ее профессионального уровня и личностных качеств.
Вместе с тем появляются исследования, доказывающие, что демократизацию как политический процесс нельзя рассматривать в качестве необходимого условия экономического роста. В связи с нарастанием сепаратистских, националистических, террористических организаций и движений в разных регионах мира ряд авторов выдвигают на первый план проблемы политической стабильности, без которой невозможен социально-экономический прогресс. Тем самым негласно допускается возможность жестких авторитарных режимов для поддержки модернизации, как это было в Чили, Бразилии, Южной Корее в 70-80-е годы. Вместе с тем многие исследователи обратили внимание на противоречия и непоследовательность преобразований, проводимых под жестким политическим контролем, стремление авторитарной элиты приспособить реформы прежде всего к своему собственному положению и интересам. Возник и вопрос о человеческой цене за темпы экономического роста и будущее процветание.
Несмотря на отмеченные слабости, теория политической модернизации остается определенным (хотя и несовершенным) инструментом научного анализа политических изменений. Российские ученые обращают внимание на нетождественность понятий “политическое развитие” и “политическая модернизация”. Под политическим развитием имеется в виду прежде всего формирование политических институтов, институционализация, то есть процесс, в котором организации и методы действия приобретают устойчивость, стабильность и способность осуществлять изменения без собственного разрушения. Главной характеристикой политического развития является категория “рационализации”, означающая:
- дифференциацию функций политических институтов и оценку их деятельности исходя из результативности;
- национальную интеграцию на основе национальной идентичности;
- социальную мобилизацию.
Последняя предполагает быстрые количественные и качественные изменения социального положения больших масс населения в процессе урбанизации, образовательного и профессионального роста, увеличения социальной мобильности, а также связанное с этим вовлечение людей в политический процесс. Вместе с этими социальными изменениями происходит эволюция политических механизмов в самой политической системе, связывающих интересы и требования населения с властью. Отсюда следует, что страна становится политически более развитой, если ее политическая система развивается в направлении более выраженной артикуляции интересов социальных групп (посредством добровольных ассоциаций), лучшей агрегации интересов (с помощью политических партий), результативной политической социализации (через расширение средств массовой коммуникации, позволяющих населению успешно усваивать политические нормы и ценности).
Применение характеристик и критериев политического развития к политическим реформам в СССР (вторая половина 80-х годов) позволило отечественным ученым сделать следующий вывод: реформы имели своим результатом не политическое развитие, а политический упадок. Последний характеризуется распадом политической целостности, преобладанием центробежных тенденций над интеграцией, разрушением законности и распадом режима правления. Все эти процессы приблизили политическую систему бывшего СССР не к “мировой цивилизации” (как декларировали тогдашние руководители страны), а к политическим системам Азии, Африки и Латинской Америки, “которые страдают не столько от дефицита продовольствия, образования, недостатка медобслуживания и производительности, сколько от дефицита политической общности и эффективного авторитетного законного правительства”5. К сожалению, подобные оценки справедливы сегодня и для России.
Что касается понятия “политическая модернизация”, то оно связывается прежде всего с социальной мобилизацией и политическим участием. Это не означает невнимания к политическим институтам или недооценку их роли в политическом процессе. Скорее, успех политического развития связывается с вовлечением населения в систему представительной демократии и возможностями открытой политической конкуренции равноправно рекрутируемой элиты. Известный американский политолог Р. Даль называет такой режим представительной демократии полиархией. Переход к полиархии должен быть постепенным, эволюционным, свободным отрезких и насильственных скачков. От правящих элит требуется последовательное овладение консенсусными технологиями властвования. Обеспечение взаимной безопасности конкурирующих элит, установление сильной и эффективной исполнительной власти, а также развитие центров местного самоуправления будут способствовать результативности полиархического режима власти, эффективности управления.