В классической работе Фрейда «Скорбь и меланхолия» (SE 14) нормальное оплакивание противопоставляется патологической депрессии. В скорби присутствует реальная утрата — смерть любимого человека; при меланхолии любимый человек не умирает, но он утрачен как объект любви или удовлетворения. Отчаявшийся индивид чувствует гнев в отношении утраченного объекта любви, но из-за того, что этот гнев нельзя выплеснуть на любимого, Эго человека обращает его против себя. Это депрессивное обращение усугубляется чувством вины (со стороны жесткого Супер-эго) за наличие этого гнева. Абрахам (1917), последователь Фрейда, объяснял депрессию блокировкой либидо. Он заявлял, что когда люди отказываются от своих сексуальных желаний, не удовлетворяя их, они чувствуют себя нежеланными и нелюбимыми, что приводит к упрекам в свой адрес и принижению себя.
Пока Юнг был фрейдистом, он тоже рассматривал депрессию как блокированное либидо или состояние «я застрял». Однако после разрыва с Фрейдом Юнг сам пережил глубокую депрессию и утрату своей ложной (фрейдистской) самости, что было связано с завершением «Жертвоприношения», последней главы «Метаморфоз либидо» (CW 5). Расставание с Фрейдом также привело Юнга к прорыву; он переживал меланхолию как регрессию в символическую утробу (prima materia, или коллективное бессознательное), и эта регрессия привела к «утрате души», за которой последовала психическая смерть и возрождение. Юнг обнаружил, что жертвоприношение его героической идентичности — утрата Эго — создало пустоту, которая позволила духу войти и завладеть его утраченной душой.
Постюнгианцы выражали различные взгляды на депрессию и ее ценность. Например, Одайник (1983) утверждал, что депрессии полезны и целительны, только если Эго остается невредимым и защищается от давящих влечений и удовлетворяет требования бессознательного. Это больше похоже на фрейдистский или постфрейдистский взгляд. Моя позиция, напротив, заключается в том, что Эго должно пережить символическую смерть, чтобы произошло значимое изменение и исцеление. Штейнберг (1984) выражает похожие идеи. Используя модель искупления, он рассматривает успешный анализ депрессивных индивидов как процесс, включающий в себя смерть негативных родительских интроектов (которые депрессивный индивид склонен проецировать на других людей) и возрождение заново построенного Эго, которое связано с самостью. Позже Штейнберг (1990) подчеркивал, что Юнг рассматривал депрессию как явление, имеющее своей целью творческое и потенциально трансформирующее в переживании, смерть-возрождение.
Депрессия также действует как нормальный биологический процесс консервации-отстранения, который защищает индивида и дает ему периоды отдыха или инкубации, такие как сон или обновляющий отдых. Когда у человека действует механизм консервации-отстранения, он погружается в состояние адаптивной депрессии. Эта реакция не является ненормальной, это естественный и, возможно, очень важный процесс, подобно одиночеству в концепции Сторра (1989) — состоянию, необходимому для активного воображения, творчества и восстановления психического здоровья. Депрессия становится ненормальной или патологической, когда индивид остается запертым в состоянии тьмы и недееспособности вместо того, чтобы пройти сквозь него и, в идеале, его трансформировать.
Оскар Уайльд сказал: «Где печаль, там и святая земля». Мои представления о депрессии тоже имеют под собой архетипическую и духовную основу. Подобно Юнгу — и в отличие от фрейдистов и современных психиатров, основывающихся на биологии, — я рассматриваю депрессию как потенциально благоприятный аффект, который связан с поиском смысла. Мой подход к пониманию депрессии является холистическим и включает в себя системную модель. Как показано на диаграмме, необходимо рассматривать четыре фактора депрессии: биологический, психологический, социологический и экзистенциальный/духовный. Подобно Юнгу, я считаю душу (отражающую четвертый фактор) основным элементом в процессе исцеления.
Когда депрессия перестает быть нормальной и человек пребывает во тьме и отчаянии, суицид становится реальностью. Меннингер (1938) утверждает, что мы (аналитики, терапевты и целители) ответственны за предотвращение суицида.
Фрейд постулировал наличие двух фундаментальных влечений в человеческой психике: сексуальное (либидо, или инстинкт жизни) и агрессивное (destrudo, или инстинкт смерти). В суициде агрессивное влечение или влечение к смерти обращается против себя. Часто суицид — это замаскированное убийство.
Меннингер уточнил концепции Фрейда и постулировал, что для суицида необходимы три компонента: желание убить; желание быть убитым; желание умереть. Эго становится убийцей, а жертвой — самость. Меннингер также подчеркивает, что самоубийца хочет, чтобы его спасли; это желание формирует основу для предотвращения суицида и для всей терапии с депрессивными и суицидальными пациентами.
Французский писатель Альбер Камю призывает нас рассматривать единственную стоящую философскую проблему, а именно проблему суицида. Он разрешает эту проблему, отвергая суицид и фокусируясь на надежде и будущем. Шекспир с помощью своего персонажа Гамлета ставит нас перед той же основной дилеммой: «Быть иль не быть». Похоже, Шекспир использовал свое творчество и активное воображение, чтобы трансформировать свою суицидальную «ложную самость» во вдохновенную и творческую «истинную самость». Винникотт (1986) говорил, что если истиная самость не может проявиться, результатом станет самоубийство, осуществленное ложной самостью, то есть доминантной негативной эго-идентичностью.
К юнгианским представлениям о предотвращении суицида обращается Клопфер (1961). На основе очерка Юнга «Душа и смерть» (прежде чем были опубликованы письма Юнга, касающиеся суицида) он сделал вывод, что Юнг не одобрил бы суицид. Клопфер считал, что суицид представляет собой желание духовного возрождения, но он подчеркивал, что основным моментом является символическая смерть Эго, которое утратило связь с самостью, а следовательно, цель и смысл жизни. Эго должно вернуться к коллективному бессознательному и в утробу великой матери, чтобы восстановить этот контакт и возродиться с новым смыслом жизни. Джейн Вилрайт (1987) выражает подобную точку зрения таким образом: «Наши периоды депрессии, как переживания смерти в миниатюре, могут быть в некотором смысле использованы как упражнение в окончательном уходе. Неверное понимание этого процесса чаще всего приводит людей к самоубийству. Погружение вниз и демобилизация, сопровождающие глубокую депрессию, ошибочно принимаются за ощущения физической смерти, а не психической смерти, предшествующей психическому возрождению» (с. 407). Сегодня из писем Юнга действительно стало ясно, что он был однозначно против суицида как преступления против самости.
Работа Хиллмана (1964) будит философскую мысль, но она опасна и не слишком полезна в клиническом смысле; он критикует психиатрическое лечение, предотвращение суицида и — как ни странно — надежду. Тем не менее плюсом Хиллмана является то, что он обсуждает влечение к трансформации, присущее суициду. Однако он рассматривает суицид как рациональное деяние, которое необходимо уважать и принимать, и рекомендует аналитику сохранять «бесстрастную научную объективность» в отношении этого действия. Поскольку депрессивные и суицидальные пациенты гиперчувствительны и уязвимы, они могут воспринять такую холодную отстраненную нейтральность как «контртрансферную ненависть», а такие воспринятые ими отвержение и покинутость могут привести к реальному суициду. Кирш (1969) также критикует подход Хиллмана, поскольку он принижает и даже игнорирует значимые медицинские оценки и лечение, а также предотвращение суицида.
По-моему, предотвращение суицида — который часто связан с депрессией и почти всегда с безнадежностью — включает в себя убийство суицидальной части Эго (что я называю «эгоцид») и переживание трансформации. Это достигается путем анализа, вплоть до идей самой смерти, негативной и самодеструктивной части Эго (часто представленной тенью), что приводит к символической смерти и новой жизни. Когда мы сталкиваемся с яркими и разнообразными символами в глубине депрессии, она может быть обращена в фонтан творческой энергии. При помощи активного воображения и творчества суицидально депрессивные пациенты могут трансформировать свою самодеструктивную ложную самость в значимую истинную самость.