Мы можем получать подлинные знания одним из трех способов: из личного опыта, из наблюдения и из сообщения других людей. Первый способ — самый надежный, но, как мы увидим, даже он далеко не безупречен.
Опыт
Мы не просто приобретаем новый опыт и храним его герметично упакованным в своем уме. Мы сравниваем его с прошлым опытом, классифицируем, интерпретируем и оцениваем, пытаемся его понять. Все эти процессы могут протекать вполне неосознанно, без нашего ведома. И любое нарушение в них делает представление о нашем опыте иным, нежели то, с чем мы столкнулись в действительности.
Рассмотрим такую ситуацию. Эгнес выросла в религиозной семье. Она ходила в церковно-приходскую школу и отмечала все церковные праздники, включая Рождество. Она знает, что Рождество — это христианский праздник, и в течение всей ее жизни это всегда было священное время. Из своих знаний она неосознанно создает идею о том, что так было всегда, на протяжении всей истории христианства. Со временем эта смутная идея превращается в ее уме в уверенность. Она даже может вообразить себе, что слышала, как об этом говорили в классе. Да, она знает, что Рождество всегда было главным христианским праздником.
Увы, она ошибается. В действительности в Англии XVII столетия пуритане запрещали празднование Рождества. Они считали его языческим обычаем. Точно так же оно было под запретом в Новой Англии колониальных времен. В Массачусетсе Рождество стало официальным выходным днем * только в 1856 году.
Вот другой, еще более знакомый пример. Для каждого из нас детство было этапом нашего развития. У большинства из нас никогда не возникала мысль о ком-нибудь, у кого не было детства, поэтому мы легко и охотно верим, что детство существовало всегда. Однако исследования показывают, что эта идея ложная. Историк Дж. X. Пламб пишет:
Тот мир, который мы считаем подходящим для детей, — сказки, игры, игрушки, специальные учебники, даже сама идея детства — это европейское изобретение последних четырех столетий. И слова, которыми мы называем молодых мужчин — мальчик, garson, Knabe, вплоть до XVII в. относились ко всем мужчинам, находящимся в зависимом положении и могли означать мужчину в возрасте тридцати, сорока или пятидесяти лет. Не было особого слова для молодых мужчин в возрасте от семи до шестнадцати лет; слово «ребенок» означало родство, а не возраст.
Из-за того что наши восприятия приобретаются нами не пассивно, а на них оказывают воздействие наши эмоциональные состояния и умственные процессы, они редко в точности отражают реальность. Временами же, на деле, они серьезно искажают реальность.
Наблюдение
Не вызывает сомнений, что вести точное наблюдение возможно, но мы порой не удосуживаемся это делать. Часто мы смотрим на мир сквозь очки, окрашенные нашим опытом и убеждениями. Если мы убеждены, что черные более спортивны, чем белые, то мы, скорее всего, будем «видеть», что в баскетбольном матче конкретный черный спортсмен переигрывает белого спортсмена — даже если этого не происходит. Если мы убеждены, что итальянцы вспыльчивы по натуре, мы, скорее всего, «увидим», как итальянец демонстрирует угрожающие жесты и готовится ударить другого человека, когда наблюдаем за ним в оживленном споре, — даже если эти жесты в реальности не выражают враждебности. Как именно такие искажения наблюдения происходят, может объясняться следующим образом:
Прежде чем мы увидим мир, нам о нем рассказывают. Прежде чем мы попробуем большую часть вещей, мы их воображаем. И эти предубеждения, если образование не наделит нас исключительной проницательностью, властно управляют всем процессом восприятия. Они маркируют определенные объекты как знакомые или незнакомые, подчеркивая различие, так что едва знакомое видится как хорошо знакомое, а чуть-чуть незнакомое как совершенно чуждое. Они пробуждаются слабыми сигналами, которые могут варьироваться от реального признака до смутной аналогии. Пробужденные, они наполняют новое видение старыми впечатлениями и проецируют в мир то, что было восстановлено в памяти.
Сообщение
Этот источник знания охватывает большую часть того, чему нас учат родители и учителя, что мы слышим в выпусках новостей и о чем читаем в книгах и журналах. Большинство людей, которые предлагают нам идеи, бесспорно, стараются учить нас добросовестно и не дезинформируют нас намеренно; они сами убеждены в том, что рассказывают нам. Тем не менее поскольку они люди и потому могут ошибаться, вероятно, что значительная доля того, чему нас учат, по крайней мере, отчасти неверна.
Интересный пример того, насколько высок показатель ошибок, проникающих в выпуски новостей, был приведен Джорджем Селдесом. Вот первоначальное сообщение в новостях и действительные факты, которые позднее выяснил Селдес:
Сообщение
Белград, 27 октября — Вчера вечером, за несколько мгновений до выхода на сцену Люблянского театра, словенская актриса мадам Алла Бер была найдена повесившейся в своей гримерной. Причина самоубийства неизвестна.
Факты
После первого действия. Не в Люблянском театре, а в Клагенфурге. Ее имя — Элла Биир. Не словенка, а венецианка. Не в гримерной, а в отеле. Причина была известна.
Каким образом репортер умудрился так безобразно составить это сообщение? Как это произошло, вообразить, в сущности, не трудно. Вероятно, на место преступления он прибыл поздно, когда оно уже было оцеплено, а подробности выяснял у зевак или полицейских, которые сдерживали толпу, — другими словами, от людей, чье знание слагалось из обрывков фактов и слухов, которыми они обменивались.
Ошибки иногда происходят из-за простой небрежности. Например, в одной провинциальной ежедневной газете в штате Нью-Йорк сообщалось, что Томас Симмонс был арестован за то, что ударил Карла Петерсона по голове. Через день или два была опубликована исправленная версия. Выходило, что Петерсон ударил Симмонса19. Все те, кто прочел первую версию, но пропустил вторую, «знали», что случилось, но ошибались.
А как насчет журнальных статей и книг? Расследования в них проводятся более тщательно, чем в газетных статьях, и поэтому они должны быть более точными. Эдвин Л. Кларк объясняет, как и в них могут закрасться ошибки:
Хорошо известно, что, скорее всего, будут написаны вторичные источники, чтобы найти согласие с общепринятыми убеждениями и предрассудками. Большая часть популярных историй, например... делает героев более героичными, злодеев более жестокими, битвы более кровавыми, а мирные соглашения более славными, чем об этом со знанием дела утверждают лучшие первичные источники. Короче говоря, они склонны изображать исторические события не так, как те происходили, а так, как автору нравится о них думать или как, по его мнению, о них любит или должна думать его аудитория.
ПРОБЛЕМА ВОСПОМИНАНИЯ
Наконец, со всеми тремя видами знания (опыт, наблюдение и сообщение) связана еще одна проблема, проблема, которая возникает спустя несколько дней, месяцев или лет: неточное воспоминание. Это утверждение может показаться натянутым, поскольку, согласно популярному взгляду, память — это безупречная умственная запись событий, видеолента того, как все было, которая не тускнеет с течением времени и может воспроизводиться по желанию. Однако это представление ошибочно. Элизабет Лофтус, психолог-экспериментатор и эксперт по изучению памяти из Университета Вашингтона, объясняет:
Большинство работ, анализирующих память, подразделяют этот процесс на три отдельных этапа. Первый — этап приобретения, на котором восприятие действительного события помещается в систему памяти; второй, этап хранения, — период времени, который проходит между событием и воспоминанием конкретной единицы информации; и третий — этап восстановления, на котором человек вспоминает сохраненную информацию. Вопреки популярному убе>едению, факты не поступают в нашу память, чтобы пассивно пребывать там нетронутыми и не поврежденными будущими событиями. Нет, мы собираем фрагменты и элементы из нашего окружения, которые поступают в нашу память, где взаимодействуют с нашими предшествующими знаниями и ожиданиями — информацией, которая уже хранится в нашей памяти. Таким образом, психологи-экспериментаторы понимают память скорее как составной процесс — конструктивный и творческий, чем пассивный процесс записи, как на видеоленту.
В своих неоднократно повторенных экспериментах Лофтус продемонстрировала, что память поразительно податлива. Например, показав видеозаписи событий и попросив людей вспомнить, что они увидели, она может с помощью едва заметного намека «внедрить» подробности о людях, местах и предметах, которые не присутствовали в изначальном опыте. Но едва заметные намеки психолога не единственные воздействия на память. Наши собственные сегодняшние идеи могут заставлять нас стирать определенные части наших воспоминаний, свертывать другие и выдумывать предметы, которые не были частью нашего изначального опыта.
Даже показания свидетелей подвержены этому искажению. «Было обнаружено, — говорится в одном отчете, — что свидетели склонны как воспринимать, так и вспоминать предметы, во-первых, согласно своим ожиданиям, во-вторых, согласно своим эмоциональным предпочтениям и, в-третьих, согласно своим частным представлениям о том, что является естественным или разумным способом свершения тех или иных вещей».
Простой пример того, что испытывал каждый хотя бы однажды, проиллюстрирует, как легко мы можем манипулировать своей памятью. Профессор Мудрейл, словно узник, сидит на заседании кафедры, когда что-то монотонно вещает многоречивый администратор. Желая оторваться от скучной реальности, он открывает книгу и начинает читать. Вдруг он слышит, как называют его имя: «Доктор Мудрейл, можно попросить вас проявить внимание?» Застигнутый врасплох, он смотрит растерянно, роняет книгу и, запинаясь, говорит: «Ну... я слушал... в общем... простите».
После заседания он едет на своей машине домой, быстро перебирая в уме ответы, которые он мог бы дать оратору. В варианте ответа, который ему нравится больше других, он возбужденно вскакивает со стула и отвечает администратору самым презрительным тоном: «Сэр, можно требовать моего присутствия на этом заседании, но мое внимание нужно заслужить». Несколько месяцев спустя профессор Мудрейл, беседуя со своим приятелем, пересказывает этот случай, как тот ему запомнился. Какую версию он рассказывает? Ту, которая, по его убеждению, имела место в действительности, — т.е. ту, которую он вообразил.
Возможно, этот взгляд на знание и воспоминание покажется пессимистическим, но вас он не должен обескураживать. Это не вся правда, а лишь та ее сторона, которую предпочитают не замечать. Хотя хранение точных знаний и воспоминание с минимальными искажениями или без искажений не происходят автоматически, они все-таки возможны, если мы по-настоящему стремимся к ним.