Религия протоийдийской цивилизации достигла расцвета в IV—III тысячелетиях до н.э., т.е. задолго до прихода в Индию племен ариев. Открытие этой высокоразвитой цивилизации, основными центрами которой были города Мохенджо-Даро и Хараппа, произошло лишь в начале XX в., но мы уже немало знаем о ее материальной культуре, о повседневной жизни протоиндийцев. Все же многое в ней пока еще остается для нас загадочным. Не известен, например, этнический состав доарийского населения бассейна реки Инд, в значительной мере скрыта от нас духовная жизнь общества того времени. Тем не менее накопленный археологический материал, а также результаты работы по дешифровке протоиндийской письменности, дают достаточно оснований для воссоздания хотя бы некоторых присущих этому обществу представлений и верований.
По мнению некоторых исследователей, истоки протоиндийской религии следует искать в сельских культурах Белуджистана и Афганистана, которые были частью большой региональной системы в западной Азии, включавшей в себя сельские культуры южного Туркменистана и эламскую культуру юго-западного Ирана. Основной чертой религии этого западно-азиатского региона признается отчетливый акцент на идее плодородия, связанный с культом женского производительного начала. Об этом свидетельствует наличие большого количества найденных в этом регионе глиняных и терракотовых женских фигурок, выполненных довольно грубо и примитивно, с выпячиванием характерных деталей — грудей, живота, бедер. Рядом с ними иногда оказывались статуэтки быков или баранов — символов мужской сексуальной потенции.
Такого рода женские фигурки, обнаруженные и в ранних слоях протоиндийской культуры, вероятно, использовались в обрядах плодородия и исполняли магическую функцию. Характерно, что с женскими фигурами часто соседствуют изображения змей, связь которых с культом плодородия общеизвестна. Змеи представлены и на многих протоиндийских печатях, в частности, в сцене поклонения богине, стоящей вблизи дерева. Подобные изображения до сих пор встречаются у дравидских народов, живущих на юге Индии. Не вызывает сомнения то, что культ змей — явление в своих истоках, безусловно, не арийское, а аборигенное, автохтонное.
Общая линия развития протоиндийской религии от примитивных земледельческих культов к более или менее упорядоченной системе верований и культа, видимо, была связана с процессом складывания городской культуры, с разрастанием жреческой социальной прослойки. Одновременно происходило усложнение мифологии, складывались массовые, публичные формы ритуальной практики. Одним из существенных внешних признаков такого развития можно считать некоторые структурные особенности древних западно-азиатских городов, в том числе протоиндийских. В западной части Мохенджо-Даро возвышалось сооружение крепостного типа, которое первоначально ученые именовали цитаделью, подразумевая возможное его оборонное назначение, но сейчас, однако, чаще говорят о том, что эта цитадель являлась не крепостью, а местом массовых официальных ритуалов. В центре этого комплекса — так называемый Большой бассейн, наличие которого свидетельствует о происходивших здесь омовениях, носивших скорее всего ритуально-очистительный характер. Немаловажно в связи с этим возвышенное положение бассейна — ведь до сих пор в Индии считается, что чем выше находится источник воды, тем она чище. Неслучайно и соседство его с зернохранилищем, выявляющее идею плодородия, лежавшую в основе совершавшихся там ритуалов. Обращает на себя внимание и расположенная рядом кирпичная платформа со сточными желобками, на которой происходили ритуальные действа, включавшие, как можно предположить, и кровавые жертвоприношения.
Разумеется, восстановить конкретную форму тех или иных ритуалов представляется затруднительным. Нелегко составить и представление о пантеоне богов протоиндийцев. Можно все же с уверенностью полагать, что на одной из дошедших до нас печатей мы встречаемся с их верховным богом, владыкой мира, который изображен с буйволиными рогами на голове, сидящим на своего рода троне в окружении четырех животных, расположенных в плоскости печати по обеим сторонам главной фигуры попарно: слон, тигр, носорог, буйвол.
Буйволиные черты данного образа на этих и других печатях, отмеченное исследователями его сходство с изображениями бога-буйвола в Эламе, дают возможность предположить наличие у протоиндийцев развитого культа буйвола, сопряженного с идеей верховной власти. Эта идея на печати выражается в частности посредством определенной космографической схемы: четверка животных, окружающая основную фигуру, символизирует стороны света, которыми повелевает верховный бог. Кроме того шесть крупных браслетов на его руках означают его власть над шестью временами года, составлявшими основу сезонного цикла протоиндийцев, шестнадцать малых — над шестнадцатью (основными и дробными) направлениями света, а двенадцать годовых колец на буйволиных рогах указывают на двенадцатилетний цикл Юпитера, игравший, судя по всему, чрезвычайно важную роль в жизни протоиндийцев. Этот цикл соотносился со сроком правления царя и означал смену царской власти через каждые 12 лет.
Культ буйвола сохранился в Индии до настоящего времени, причем характерен он в основном для дравидоязычных народов. Буйволиную природу имеют и некоторые мифологические персонажи, играющие немаловажную роль в культовой практике южных регионов Индии. Это, например, Мхасоба в Махараштре, Потту-разу в Андхре и часто фигурирующий в индуистских мифах Ма-хиша, демон в образе буйвола. Таким образом, можно говорить о невероятной длительности и архаичности традиции, связанной с культом буйвола на территории Индии. Хотя ряд ее звеньев был безвозвратно утрачен или потерял для нас ясность, все же есть достаточно оснований утверждать, что ее корни лежат в культуре Мохенджо-Даро и Хараппы, а через нее соединяются с цивилизацией Месопотамии.
Бог-властитель, о котором шла речь, не единственный персонаж протоиндийского пантеона, обладающий буйволиными рогами. С ним рядом иногда показана фигура женщины, которую на этом основании принимают за супругу бога. Судя по дошедшим до нас изображениям, центральную часть культовой практики протоиндийцев составляло поклонение богине. Об этом свидетельствуют не только упоминавшиеся ранее, но и запечатленные на печатях многофигурные, развернутые сцены ритуального характера. Особенно выделяется композиция, представляющая обнаженную женскую фигуру со стилизованными буйволиными рогами, помещенную как бы в развилку дерева. Перед ней в позе поклонения находится персонаж в рогатом головном уборе, а за ним животное, напоминающее козла или барана. В нижней части поля изображены стоящие в ряд семь женских фигур, которые исследователями отождествляются по-разному, например как богини семи рек или семь богинь-матерей.
Дерево, рядом с которым помещена богиня (на некоторых других печатях — в образуемой им арке), изображено весьма достоверно. Это, без сомнения, ашваттха, или пипал (Ficus religiosa), — одно из самых почитаемых деревьев в Индии. Листья ашваттхи представлены и в других композициях, не оставляющих сомнения в том, что это дерево и в протоиндийские времена было священным и имело культовое значение. В ряде случаев его ветвь как бы прорастает из рогов буйвола, что связывает его с идеей царской власти и образом верховного бога, а в более общем плане с мужским производительным началом. Таким образом, описанная выше композиция (женская фигура, или богиня, в арке из ашваттхи) может пониматься как символическое выражение посредством растительного кода темы плодородия, т.е. соединения мужского и женского начала. К этому следует добавить, что на ряде печатей богиня представлена рядом с другим деревом или с его ветвями на голове. Оно идентифицируется как маргоза, или ним (Azadi-rachta Indica), — дерево, также издревле священное и широко почитаемое в Индии и повсеместно понимаемое как растительное воплощение богини.
Далеко не все в изобразительном материале, доставшемся нам от протоиндийцев, может быть интерпретировано более или менее убедительно. В нем еще много темного для нас, изображенные на печатях или других предметах фигуры часто фантастичны и загадочны. К примеру, не вполне ясно значение нередко встречающихся комбинированных зооморфных образов — с различными головами, туловищами, ногами. Однако основные черты религиозно-мифологических представлений протоиндийцев, облик главных богов кажутся нам достаточно определенными.
К этому можно добавить одно любопытное свидетельство, взятое из древнеиндийской эпической поэмы «Махабхарата». Как показали российские индологи Я. В. Васильков и Н. В. Гуров, содержащееся в ней (в части, именуемой «Карнапарва») описание некой страны Аратты можно приложить к региону протоиндийской цивилизации. Один из героев эпоса, Карна, выражающий здесь точку зрения арийского мира на жизнь чуждого народа, с презрением говорит о царящих в этой стране нравах и обычаях, но содержащееся в его речи фактическое описание религиозно-культового обихода араттцев исключительно важно и многозначительно. С одной стороны, оно дает прекрасную возможность тесно связать приводимые данные с жизнью неарийских, в первую очередь дравидских, народов, а с другой стороны, содержит факты, указывающие на связь араттской религии с известным нам религиозномифологическим материалом, относящимся к протоиндийской цивилизации. Среди них можно отметить сакральный характер царя и совмещение им функций правителя и жреца, связь царской власти с идеей плодородия, культ священных деревьев. Выявляются, кроме того, экстатический характер богопочитания у араттцев, наличие оргиастических форм культа с сильным элементом эротики, с возбужденными пением и плясками, что сильно напоминает реальную культовую практику дравидов. Все это служит живым подтверждением того, что картина, возникающая перед исследователями в результате анализа археологического и изобразительного материала, несмотря на свою неполноту в основных чертах оказывается вполне достоверной. Этим определяется, несомненно, значительная роль протоиндийской религии как одного из самых древних источников индуизма.