Известно, что человеческое сообщество в ходе своей речевой деятельности не только пользуется готовыми названиями — словесными знаками, хранящимися в коллективной памяти, — но и регулярно создает новые такие знаки из подручного строительного материала. Однако словообразовательное творчество протекает, разумеется, по определенным образцам. Это значит, что в языковой памяти общества хранятся не только готовые слова и не только их «составные части», но также и правила, по которым данные части соединяются друг с другом. Иначе говоря, процесс словообразования есть создание носителями языка новых слов из заданного материала по заданным моделям.
К примеру, в современном русском языке новые слова могут быть образованы от разнообразных «старых» слов: существительных, прилагательных, глаголов, наречий и т.п. Если, положим «старая» основа (ее называют производящей), которая принадлежит имени существительному, соединяется с суффиксом -ист со значением 'носитель признака, названного производящей основой', то мы получаем новую — производную — основу, т.е. новое слово. У нас в голове эта модель реализуется во множестве хорошо знакомых лексем: велосипедист (от велосипед), куплетист (от куплет), связист (от связь) и т.п. По аналогии с ними мы легко образуем (и понимаем) новые образования с суффиксом -ист. Скажем, в газетных текстах сегодня можно встретить существительные подстрочникист 'человек, специализирующийся на подстрочных переводах'; прочнист 'специалист, рассчитывающий прочность конструкции'; шассист 'специалист по самолетным шасси', даже спинист 'пловец, выступающий в заплывах стилем «на спине»', и т.д.
Новообразованная лексема первоначально сохраняет свою связь с «родителем» — производящей основой. Иными словами, производная основа всегда мотивирована. Однако со временем эта связь стирается, переходит в разряд исторических; мотивировка лексемы затемняется. Вот, к примеру, от существительного рука в русском языке образовано несколько десятков разных слов. Но если в одних случаях {рукав, рукавица, наручники, рукоятка, рукоприкладство,ручка — 'маленькая рука' и т.д.) производное слово прочно связывается по смыслу с производящей основой, то в других случаях эта связь явно обрывается. Так, ручаться, поруки, выручка, руководитель соотносятся с рукой уже скорей в историческом плане. Мы как бы чувствуем, что все эти слова образованы от слова рука, но эту связь надо еще дополнительно подтверждать и объяснять. В самом деле, руководитель — это ведь не просто тот, кто руками водит...
Еще нагляднее можно показать утрату, обрыв словообразовательных связей на примере сложносокращенных слов. Как известно, слова могут образовываться сложением корней (или основ), и бывает, что новое (сложносокращенное) слово настолько приживается в языке, что мы совсем не замечаем его производности. Кто из нас, произнося название Донбасс, вспоминает, что оно значит «Донецкий бассейн»? А существительное прораб — все ли употребляющие его знают, что оно означает «производитель работ»? Да и другие хорошо знакомые нам лексемы — завуч, ширпотреб, хоздоговор, турбаза, комбикорм, юннат, собес, боеприпасы, гост и т.п. — тоже сегодня уже не сводятся к сумме составляющих их частей; они зажили отдельной, собственной жизнью. Особенно активно в русском языке сложносокращенные слова возникали в начале XX в., это тогда родились эсер, кадет, ликбез, командарм, всеобуч и даже (были такие уродцы!) шкраб 'школьный работник' и потелъработник — 'почто-во-телеграфный работник'! Итак, словообразовательные отношения в слове могут со временем «угасать», затушевываться, стираться, производная основа как бы утрачивает свою производность, и тогда только этимологический (исторический) анализ может прояснить, как слово возникло.
Однако угасать может не только словообразовательная структура отдельного слова. Бывает, что и целая словообразовательная модель в языке «умирает», выходит из употребления. Конечно, сравнивая между собой разные слова, образованные по данной модели, мы установим ее сущность, значение, но важнее другое — то, что новых слов по этому образцу в языке уже не производится. К примеру, все мы слышали русскую поговорку: И швец, и жнец, и на дуде игрец. Она характеризует человека умелого, разностороннего, мастера на все руки. Ясно, что швец, жнец, игрец образованы от глагольных основ (шить, жать, играть) присоединением суффикса -ец со значением 'профессия, занятие, род деятельности человека'. Но кто сможет сразу, с ходу продолжить этот ряд — привести еще примеры существительных, образованных по данной модели? Это не так-то просто. Поэтому языковеды различают в словообразовании модели продуктивные и непродуктивные. Первые из них живут, так сказать, активной жизнью, по ним продолжают образовываться новые слова. Вторые тоже продолжают работать в языке, но как бы по инерции: новых слов по этим образцам уже не создается. Напомним: носитель языка использует в своей речи и слова, образованные по непродуктивным моделям (вроде жнец): он осознает их структуру и соотносит с другими словами, образованными по той же модели. Однако постепенно сама производность таких лексем становится менее явной, а отсюда — один шаг до их немотивированности (см. в разделе 26 о мотивировке, или внутренней форме слова). Примером могут служить в русском языке слова вроде мыло, шило, рыло, одеяло, в которых когда-то выделялся суффикс -л- со значением орудия действия (рыло — то, чем роют и т.п.), а теперь эти основы выглядят уже как непроизводные, суффикс слился с корнем.
Словообразовательные модели могут различаться широтой или узостью своей лексической базы. Это значит — каждый такой образец действует в границах определенного круга лексики (слов с тем или иным значением, принадлежащих к той или иной части речи и т.д.). В принципе, чем модель продуктивнее, тем более она склонна захватывать «смежные территории» — вербовать производящие основы среди представителей «чужих» лексических классов, иных частей речи... Иногда круг производящих основ расширяется, можно сказать, непредсказуемым образом. Вот есть в русском языке модель с суффиксом -изм, обозначающая общественное течение, направление, свойство характера и т.п.: романтизм, плюрализм, популизм... Но в последнее время данный ряд пополняется такими новообразованиями, как передовизм, наплевизм, отпихнизм и даже (в литературных контекстах) центропупизм, дундукизм и бабизм-ягизм; среди этих неологизмов есть слова, образованные от прилагательных, существительных, глаголов... Приживутся ли они в языке? Кто знает, вряд ли! Но само их появление в текстах знаменательно.
Модели могут быть также более регулярными (более четкими и обязательными по своей семантике), или же, наоборот,менее регулярными (семантически варьирующимися и расплывчатыми). И здесь тоже есть своя закономерность. Чем шире лексическая база словообразовательной модели, тем труднее ей сохранить регулярность. Понятно, что это непосредственно отражается на значении тех словообразовательных средств (префиксов, суффиксов и т.п.), которые участвуют в формировании данного класса слов. Скажем, среди отглагольных существительных в русском языке выделяется многочисленный класс слов, образованных по бессуффиксальной модели с префиксом по-: полет, поход, погром и т.п. Но подвести значение всех этих образований под одну семантическую категорию довольно трудно: здесь и действие (поиск, полет), и его результат (порез, потоп), и способ (покрой, помол), и место или время (покос)... Получается, что единство словообразовательной модели достигается ценой жертвы ее семантической регулярности.
Отвечая на вопрос о роли словообразования в языке и в речи, проще всего указать, что благодаря словообразованию возникают новые лексемы, словесные знаки; язык развивается, обогащается. Более того, словообразование помогает носителю языка «организовать» лексику в своем сознании. Это значит, что объединение слов в классы происходит также с помощью словообразовательной семантики (вспомним уже приводившиеся примеры: существительные на -ист или на -изм в памяти человека держатся вместе, как бы единой группой).
Если же подходить к словообразованию строго синхронично, с позиций «сиюминутного» речевого акта (ведь общение — это обмен информацией при помощи знаков, а наиболее типичные знаки — слова), то не получится ли, что оно играет по отношению к лексике второстепенную, вспомогательную роль, находясь как бы «на подхвате», служа для подстраховки: когда у говорящего не окажется в памяти подходящего слова, тут-то его и можно создать... Действительно, готовых слов на все случаи жизни просто не напасешься. Поэтому речевую деятельность стоило бы определить не только как и с -пользование (воспроизводство) знаков, но и как их с о -здание по имеющимся образцам. И в этом смысле роль словообразования в деятельности говорящего и слушающего чрезвычайно велика.
Вот, к примеру, в сказке А. Волкова «Семь подземных королей» действуют некие существа с шестью лапами, их так и называют — шестилапые. Возможно, никогда ранее в русском языке такого слова не существовало, так же как не было и некоторых других производных, употребляющихся в тексте, — например, шестилапник (это название жилища шес-тилапых). Но никаких трудностей с пониманием, в том числе у маленьких читателей, эти слова не вызывают — их словообразовательная семантика вполне прозрачна!
Словообразование «обслуживает» не только лексику — оно связано также с грамматикой. Словообразовательные средства позволяют соотнести слово с определенными грамматическими классами и разрядами, видами глаголов, родами и типами склонения существительных и т.д. (см. далее, в разделе 29). Разумеется, в каждом языке сложились свои правила такого соотнесения. Например, при образовании уменьшительных существительных в русском языке грамматический род производящего слова обычно сохраняется: нос — носик, голова — головка, окно — окошко и т.п., а в немецком языке образование уменьшительного существительного автоматически (независимо от грамматических свойств производящего слова) переводит его в средний род: die Nase — das Ndschen, der Kopf — das Kopfchen, das Fenster — das Fensterchen.
Вот это особое, промежуточное положение словообразования в системе языка определяет его относительную самостоятельность, независимость от других уровней. Бывает, что человек в конкретный момент речи не может припомнить какое-то слово или просто колеблется в выборе названия, однако он точно знает, что этому слову свойственно такое-то общее (словообразовательное) значение и даже связывает его с конкретным суффиксом или префиксом. Он говорит, например, так: «Что это мы всё переделываем, да перестраиваем, да пере...». Префикс (и словообразовательная модель) в такой ситуации выбирается как бы раньше конкретных слов, а словообразовательное значение, отрываясь от слова, приобретает наглядную автономию.
Еще заметнее эта самостоятельность словообразования в ситуациях со словами искусственными, придуманными, образованными от несуществующих корней. Так, в сказке английского математика, философа и поэта Льюиса Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» приводится стихотворение «Барма-глот». Вот его начало (в переводе Д.Г. Орловской):
Варкалось. Хливкие шорьки Пырялись по наве. И хрюкотали зелюки, Как мюмзики в мове.
Мы можем очень по-разному представлять себе, что такое, скажем, шорьки и мюмзики. Но несомненно, что и то, и друroe
—
существительные, образованные по хорошо известной нам модели, и суффикс здесь передает уменьшительно-ласкательное значение! Наверное, художественный эффект подобного текста в значительной степени и заключается в столкновении знакомого и непонятного. Читателю предлагается принять этот текст за русский (вспомним приводившийся ранее пример с глокой куздрой), и словообразовательные показатели должны с очевидностью это подтвердить. А далее уже встает задача «дешифровки» сообщения, и каждый читатель волен действовать в соответствии со своей фантазией.
Получается, таким образом, что словообразование выполняет в языке несколько функций. Во-первых, оно служит созданию новых слов; это один из основных способов пополнения словарного запаса. Во-вторых, объединяя слова в семантические классы, словообразование помогает организовывать лексику как систему в сознании носителя языка. В-третьих, оно связывает лексику с грамматикой, приписывая лексическим классам некоторые общие грамматические характеристики.
Что же касается речи, то здесь, кроме создания новых слов непосредственно в речевом акте, словообразование несет на себе свою долю общей смысловой нагрузки высказывания. Поскольку словообразовательное значение (воплощающееся в соответствующей модели) имеет характер более обобщенный, чем значение отдельного слова, то выбор первого может помогать выбору второго. В своих поисках слова мы нередко опираемся на уже известное нам словообразовательное значение.