Причины возникновения политических партий в Европе со времени введения представительной формы правления были немногочисленны. Они заключались всего чаще во вражде между богатыми и бедными, между капиталистами и рабочими и в опасении не найти средств существования, хотя нередко прикрывались спорами о расширении права участия в подаче голосов или каких-нибудь других гражданских прав. Также значительную роль играли вопросы касательно землевладения и религии, вражда между различными расами и споры о преимуществах монархической или республиканской формы правления. Ни одним из этих спорных вопросов не интересовались американские политические партии в течение трех описанных нами периодов. Ни одна из них никогда не требовала ни введения монархической формы правления, ни ограничения всеобщей подачи голосов, ни централизации в замене федеральной системы. И бедным классам населения ни одна партия не могла до 1876 года обещать более того, что обещали ей политические противники. В 1852 году выступила на сцену партия, носившая название Know nothing и служившая органом для выражения несочувствия американских уроженцев к новым переселенцам, в то время прибывавшим преимущественно из Ирландии, так как прилив немецких переселенцев был в ту пору незначителен. Но так как она не бралась за разрешение вопроса о рабовладении и возбуждала недоверие своей тайной организацией, то она скоро сошла со сцены. Строгая равноправность всех сект и невмешательство правительства в религиозные вопросы, к счастью, предохраняли политику от влияния религиозных страстей.
Но разве американские партии имели только узкие и местные основы, разве они боролись только из-за временных целей и разве они не могут претендовать на более важное и более продолжительное историческое значение?
В истории политических партий, как мне кажется, можно усмотреть два непрестанных разномыслия, иногда открыто высказывавшихся, иногда скрывавшихся под каким-нибудь настойчиво требовавшим разрешения временным вопросом. Одно из этих разномыслий касается вопроса, какой форме правления следует отдать предпочтение — централизации или федеральной системе. В каждой стране действуют силы центробежная и центростремительная, из которых та или другая преобладает в данный момент. Едва ли можно указать такую страну, в которой нельзя бы было улучшить администрацию и усилить средства обороны от внешних врагов посредством такого сосредоточения власти в руках центрального правительства, которое дает ему возможность делать то, чего не в состоянии сделать местная администрация или чего не может сделать также дешево и хорошо центральное правительство, ограниченное в своих правах. Противовесом этой выгоды служит опасение, что такое сосредоточение власти ослабит жизненные силы местных общин и властей и послужит препятствием для их развития. Нужды первого рода иногда бывают более настоятельны или приобретают особенно важное значение в мнении народа; напротив того, иногда случается, что центробежные силы берут перевес. Английская история представляет немало примеров преобладания то тех, то иных воззрений. Но при федеральной системе американского управления противоречие между этими воззрениями еще ярче бросается в глаза. Отличительная особенность американской Конституции заключается в старании установить равновесие между той силой, которая толкает планеты — Штаты в бесконечное пространство, и той, которая влечет их в солнечную сферу национального правительства. Поэтому всегда находились люди, решительно придерживавшиеся одного из двух воззрений на этот важный вопрос, а политические партии всегда ссылались на какие-нибудь веские аргументы, отстаивая автономию общин или доказывая пользу централизации правительственной власти. Первого из этих воззрений придерживалась демократическая партия; второе редко ясно высказывалось, но в сущности было усвоено федералистами первого периода, вигами второго периода и республиканцами третьего периода.
Второе разномыслие, несмотря на свое более глубокое и более широкое значение, менее ясно обнаруживалось в Америке и не всегда сознавалось самими американцами. Оно является результатом противоположности между воззрением на индивидуальную свободу, как на самое ценное из всех общественных благ, и старанием сдерживать и регулировать проявления этой свободы. Противоположность между этими двумя стремлениями — между желанием свободы и желанием порядка — есть постоянное и неизбежное явление, потому что оно возникает из несходства таких людских понятий и чувств, которые встречаются во всех странах и во все эпохи. Всегда найдутся люди, которые будут возмущаться слабостями человеческого рода, его безрассудствами, страстями и себялюбием и, не полагаясь на его способность к самоисправлению, будут желать, чтобы им руководили разумные головы и чтоб его сдерживали сильные руки. Такое руководительство кажется лучшим ручательством за внутреннее спокойствие. С другой стороны, те, которые имеют более высокое мнение о человеческой натуре и возлагают более светлые надежды на ее собственные силы, придерживаются мнения, что большинство людей от природы склонно к справедливости и к миролюбию. Они верят в способность разума одерживать верх над невежеством и в способность душевного благородства заглушать себялюбие. Поэтому они желают, чтоб индивидууму был предоставлен полный простор и чтоб власть была вверена народным массам. Каждый мыслящий человек сознает в самом себе борьбу между этими двумя стремлениями и старается не подчиняться вполне ни тому, ни другому, потому что одно из них может привести к тирании, а другое может привести к анархии, которая, в конце концов, также приводит к тирании. Самый мудрый государственный человек тот, кто умеет всего лучше соблюдать между ними равновесие. <...>
Так как стремление к усилению правительственной власти сходится со стремлением к централизации управления, то федералистам-ви-гам-республиканцам, всегда отстаивавшим национальный принцип, чаще, чем демократам, приходилось вступаться за расширение прав и власти национального правительства. Можно бы было предполагать, что республиканская партия не останется безучастной зрительницей и той борьбы, которая ведется в настоящее время во всех цивилизованных странах между стремлениями к расширению законодательной деятельности правительства и доктриной laissez-faire. Однако этого не видно на деле. Вообще можно заметить, что республиканцы более демократов сочувствуют вмешательству правительственной власти; но ни одна из этих двух партий не додумалась до разрешения того спорного вопроса; они обнаружили в этом отношении одинаковую с английскими тори и либералами неопределенность воззрений.
Люди, изучившие историю Америки, могли бы подумать, что я преувеличил противоположность между свободой и авторитетом, между центробежными и центростремительными тенденциями, утверждая, что в течение первого столетия республики каждая из этих противоположных тенденций олицетворялась в одной из двух главных политических партий. Я не отрицаю существования таких моментов, когда партия, обыкновенно стремившаяся к усилению правительственной власти, оказывала ей сопротивление, а партия, выдававшая себя за защитницу свободы, старалась усилить правительственную власть. Но такие уклонения от основных принципов нельзя назвать несовместимыми с описанными мною общими тенденциями. Кроме того, всякий, хоть слегка изучивший историю Соединенных Штатов, не впадет в ошибочное мнение, будто слова «порядок» и «власть» имеют там такой же смысл, какой им придавали в монархиях континентальной Европы. <...>
Религия имела в Америке очень незначительное влияние на политику. Римские католики обыкновенно держат сторону демократов, потому что повсюду, кроме Мариланда, они большей частью Ирландцы. Конгрегационалисты и унитарии сочувствуют республиканцам, вероятно, потому, что они принадлежат к числу переселенцев из Новой Англии. Пресвитериане, методисты, баптисты и приверженцы епископальной церкви не имеют прочных связей ни с одной из политических партий. В северных Штатах они большей частью республиканцы, в южных Штатах большей частью демократы. Мормоны преследуют свои особые цели на тех двух территориях, которые служат для них местом жительства1; они привыкли подавать голоса, под руководством своего духовенства, за ту политическую партию, которая обещает, как можно меньше вмешиваться в их дела.
Из всего сказанного видно, что состав партий находится в значительной мере в зависимости от географических условий. Между тем как юг довольно дружно подает голоса за демократов, на северо-востоке и на северо-западе господствуют республиканцы; а политические тенденции населения центральных Штатов соответствуют серединному положению этих Штатов. Причина этого явления заключается в том, что Америка заселялась колонистами вдоль параллельных линий северной широты. Тенденции Новой Англии обнаруживаются в северном Огайо, в северном Иллинойсе, в Мичигане, в Висконсине, в Миннесоте и доставляют республиканцам преобладающее влияние в среде многочисленного и быстро увеличивающегося западного населения, для которого может служить противовесом только все многочисленное население южных Штатов. Однако это географическое разделение на партии не предохраняет от политического разномыслия. Материальные интересы землевладельцев одинаковы и на северо-западе и на юге; так, например, жители Иллинойса, занимающиеся разведением пшеницы, относятся к вопросу о свободе торговли точно так же, как жители Техаса, занимающиеся разведением хлопчатой бумаги, а торговцы железными изделиями в Теннесси точно так же, как торговцы этими изделиями в Пенсильвании. А благодаря существованию в северных Штатах деятельной демократической партии, победа одной географической секции не считается полным поражением для другой.
В этом заключается важное обеспечение от разрыва между северными и южными Штатами. Другое обеспечение от опасностей междоусобицы или революции заключается в том факте, что различия в тенденциях американских партий почти нисколько не зависят от богатства или от общественного положения их приверженцев. Различные слои общества примыкают к этим партиям не в горизонтальном направлении, а в вертикальном. Это замечание было бы менее верно, если бы относилось только к северным Штатам или только к южным, но оно вполне верно по отношению ко всему Американскому Союзу. Оно может сделаться неверным, если новая рабочая партия разрастется до того, что поглотит или заменит две главные политические партии. То же явление служит характеристическим отличием английской политической жизни от политической жизни большинства европейских государств: оно было главной причиной прочности английской системы управления и отсутствия вражды между различными классами английского населения.