Идиостиль - индивидуальный стиль автора. Это понятие сложное, комплексное, в которое входят художественный стиль, партийный стиль (например, имажинизм С. А. Есенина, акмеизм А. А. Ахматовой), общехудожественные языковые средства (звукопись, метафоры, поэтический синтаксис и др.), наконец, то, что называется «лица необщим выраженьем» писателя, что присуще именно ему.
Рассмотрим с этой точки зрения эстетику М. В. Ломоносова.
Не очень лицеприятно характеризует ее А. С. Пушкин: «Науки точные были всегда главным и любимым его занятием, стихотворство же - иногда забавою, но чаще должностным упражнением. Мы напрасно искали бы в первом нашем лирике пламенных порывов чувства и воображения. Слог его, ровный, цветущий и живописный, заемлет главное достоинство от глубокого знания книжного славянского языка и от счастливого слияния оного с языком простонародным. Вот почему преложения (то есть переложения - А. Ф.) псалмов и другие сильные и близкие подражания высокой поэзии священных книг суть его лучшие произведения. Они останутся вечными памятниками русской словесности; по ним долго еще должны мы будем изучаться стихотворному языку нашему» (О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И. А. Крылова).
Прежде всего отметим, что Ломоносов творил на стыке барокко и классицизма. Как классицист, более того - теоретик российского классицизма, Ломоносов довольно последовательно распределял свои поэтические произведения по трем «штилям». Отклонения сравнительно редки - например, А. В. Сумароков считал выражение «Нептун чудился» из «Оды на взятие Хотина» «подлым», то есть простонародным.
Впрочем, Ломоносов иногда писал и гораздо более вульгарные (уже в буквальном смысле) стихи, например, издеваясь над Тредиаковским за его пристрастие к фонеме <и>:
Свиным визги вси, и дикий и злыи,
И истиныи ти, и лживы, и кривыи.
Языка нашего небесна красота
Не будет никогда попранна от скота
От яду твоего он сам себя избавит
И, вред твой выплюнув, поверь, тебя заставит
Скончать твой скверный визг стенанием совы,
Негодным в русской стих и пропастным увы!
Тредиаковский в долгу не остался:
Ты ж, ядовитый змий, или, как любишь, змей,
Когда меня язвить престанешь ты, злодей? (...)
Поверь мне, крокодил, поверь, клянусь я богом,
Что знание твое все в роде есть убогом (...)
Когда по твоему сова и скот уж я,
То сам ты нетопырь и подлинно свинья.
Справедливости ради следует сказать, что прав был Ломоносов, ибо спор об ассонансах представлял собой лишь частный случай действительно важной проблемы: каким языком следует пользоваться в высоком «штиле» - только «славенским», то есть церковнославянским, или «славенским» и русским? Ломоносов отдал предпочтение второму варианту. Для его времени это было новаторством в русской поэзии. (Тредиаковский отстаивал не столько саму фонему <и>, сколько слова и грамматические формы, ее содержащие, - они же преобладают в «славенском» языке.)
Ломоносов - опять-таки в ходе полемики с Тредиаковским -написал шуточное стихотворение «Бугристы берега, благоприятны влаги...», в котором собрал слова со взрывным <г> и фрикативным , для обозначения которых Тредиаковский предлагал использовать разные буквы.
«Филологические» эпиграммы Ломоносова, конечно, не относятся к его серьезной поэзии, в отличие от стихотворений, в которых отражаются его естественнонаучные интересы. Последнее оказалось оригинальным для русской поэзии.
Ломоносов тесно связан с барокко. Он использует традиционную барочную эмблематику, но она у него динамична, разветвлена и производит впечатление водопада образов:
Как в клуб змия себя крутит, Шипит, под камень жало кроет, Орел, когда шумя летит И там парит, где ветр не воет; Превыше молний, бурь снегов, Зверей он видит, рыб, гадов; Пред Росской так дрожит Орлицей, Стесняет внутрь Хотин своих. Но что? в стенах ли может сих Пред сильной устоять царицей?
С ударениями Ломоносов обращается весьма вольно (пожалуй, самый красноречивый пример из оды «На день восшествия Елизаветы»: И мрак прекраснее рая); то же можно сказать и о произношении слов, иногда он пропускает гласные (например, веток). С другой стороны, Ломоносов дополнительно упорядочивает текст различными способами - например, повторением одних и тех же звуков или даже звуковых сочетаний:
На тотчас чаял победить, Янычар твой свирепо злился.
(«На взятие Хотина»)
Стихи Ломоносова богаты аллитерациями:
Златой уже денницы перст Завесу света вскрыл с звездами; От встока мчится по сту верст, Пуская искры конь ноздрями.
Причем Ломоносов использует аллитерации весьма изощренно. Во-первых, он смело использует неблагозвучные комбинации. Во-вторых, в одном и том же фрагменте они могут быть разными. В процитированном выше четверостишии преобладают сочетания звуков [с], [т], их звонких пар [з], [д], реже - [ск]: вскрыл, пуская искры. На этом фоне возникает еще одна аллитерационная комбинация - [з] и [с] то дистантно, то контактно сочетаются с <в> (или, вернее, с [ф]: [ф]скрыл, от [ф]стока). Причем сначала эти аллитерации существуют раздельно, но постепенно совмещаются: одна накладывается на другую - от [ф]стока, верст. В-третьих, обращение Ломоносова со звукописью, относящейся к области формы, еще и связывается с содержанием текста - хотя эта связь очень условна и необязательна, ее можно усмотреть. Возьмем, например, вторую строку: Завесу света вскрыл с звездами.
Слова, из которых она складывается, попарно относятся к противоположным смыслам темноты и света, дня и ночи. Завеса (то есть затемнение) и свет составляют семантический контраст, и на уровне формы он подчеркнут фонетическим: [вс] и [св], причем в первом слове они расположены дистантно, а во втором - контактно. Кроме того, губной и язычный составляют хиазм, то есть следуют сначала в одном порядке, затем в противоположном. Смысловое соотношение двух других слов более сложно. Звезды означают не свет, а темноту: звездная завеса света - это метафора ночи. А ее вскрытие, то есть наступление рассвета, соотносится с днем. Итак, эти слова по смыслу тоже контрастны, и это подчеркивается фонетическим контрастом по глухости/звонкости: [ф]скрыл [зз]вездами. В этой паре губной и язычный тоже образуют хиазм.
Вольный порядок слов - то есть дисгармония, нарушение порядка - сочетается с гармонией грамматических конструкций - рядами риторических вопросов:
Не медь ли в чреве Этны ржет И, с серою кипя, клокочет? Не ад ли тяжки узы рвет И челюсти разинуть хочет?
в том числе с полисиндетоном (многосоюзием):
Где нынче похвальба твоя? Где дерзость? где в бою упорство? Где злость на северны края? Стамбул, где наших войск презорство?
(внутристрочная парцелляция, то есть дробление, придает стиху особую энергию).
Итак, и фонетика, и синтаксис создают определенный эффект: сдвиги, перемещения (ударений, слов) уравновешиваются гармонией звуковых и союзных повторов. Мощная тектоника стиха сдерживается, вводится в рамки ритмикой. Это и есть барокко - «оформляемый хаос», вельфлиновские «массы в движении». На первый взгляд тексты Ломоносова производят впечатление технического несовершенства, слабой упорядоченности, но более пристальный анализ обнаруживает высокую степень стихотворной виртуозности. Но это мастерство, не бросающееся в глаза. Современные поэты в сравнении с молодым Ломоносовым зачастую пишут просто неряшливо.
Синтаксис ломоносовской поэзии, как было показано, тяжеловесен, богато осложнен: целыми рядами сочинительных конструкций разного типа (и однородных членов, и однородных придаточных предикативных единиц), полупредикативными структурами (например, деепричастиями и деепричастными оборотами), развернутыми обращениями и характеристиками - например:
Царей и царств земных отрада, Возлюбленная тишина, Блаженство сел, градов ограда.
(«На день восшествия...»)
Медитативная лирика Ломоносова отличается высокой интеллектуальной напряженностью благодаря обилию нериторических вопросов (пытливый ум ученого действительно штурмует тайны бытия):
Что зыблет ясный ночью луч? Что тонкий пламень в твердь разит? Как молния без грозных туч Стремится от земли в зенит?
(...)
Скажите ж, коль пространен свет? И что малейших дале звезд? Несведом тварей вам конец? Скажите ж, коль велик творец?
(«Вечернее размышление...»)
Раздумья о природе северного сияния приводят его к мыслям о строении вселенной и величии Создателя.
Образность поэзии Ломоносова исходит из различных источников. В ней переплетаются мотивы:
а) античные - Парнас, роса Кастальска, зефир, Амур и т. д. (греческие образы преобладают в интимной лирике, римские - в политической);
б) библейские - Иов, бегемот, левиафан;
в) восточные - Порта, Стамбул, Дамаск, Каир, Алепп, Магмет, мурза, Китайские стены и др.;
г) современные; причем эти образные ряды пересекаются:
В полях кровавых Марс страшился,
Свой меч в Петровых зря руках,
И с трепетом Нептун чудился,
Взирая на Российский флаг
(«На взятие Хотина»),
Там Лена чистой быстриной, Как Нил, народы напояет.
(«На день восшествия...»)
Ломоносов решает научные проблемы (как естествоведческие, так и филологические) - нередко в юмористической форме (басня о двух астрономах, «Бугристы берега, благоприятны влаги...», эпиграммы).
Прибегает он и к пародийному обыгрыванию сентименталистской фальши. Так, например, российские галломаны питали особую любовь к глаголу трогать (toucher). В анекдотическом «Гамлете» А. В. Сумарокова есть фраза, обличающая жестокосердие Гертруды: На супружню смерть нетронута взирала. Ломоносов вводит эту смехотворную реплику в иной, более подходящий, контекст, обращая внимание читателя на ее двусмысленность:
Женился Стил, старик без мочи,
На Стелле, что в пятнадцать лет,
И, не дождавшись брачной ночи,
Закашлявшись, оставил свет.
Тут Стелла бедная вздыхала,
Что на супружню смерть нетронута взирала.
Изменение размера в последней строке выдает ее происхождение и придает ей пикантное содержание. Ломоносов высмеивает жеманство и глупость своих компатриотов, напоминая им об одном из русских значений полюбившейся им французской кальки.
Итак, мы увидели ряд закономерностей, типичных для индивидуального писательского стиля.
1.В нем проявляются языковые черты эпохи - в том числе через литературные стили, относящиеся к ней (в случае с Ломоносовым это классицизм и барокко).
2. Личности такого уровня, как Ломоносов, не только воплощают в своем творчестве традиционную эстетику - они еще и создают ее каноны. Нам известны общие черты литературы барокко (например, «массы в движении»), но у автора могут быть оригинальные способы их воплощения.
3. Ломоносов был теоретиком стихосложения и стилистики. Его художественные тексты часто бывают продолжением его же филологических воззрений.
4. Отметим одну важную деталь: в неподцензурных текстах - то есть частных, не предназначенных для печати, - Ломоносов позволяет себе гораздо большую свободу и не следует собственным канонам «трех штилей». Иными словами, фактор официальности/неофициальности отражается в идиостиле писателя.