В конце 70-х годов XIX века французский невролог, сын винодела Жан Батист Эдуар Желино, имел возможность наблюдать тридцативосьмилетнего виноторговца, страдавшего в течение двух лет внезапными приступами неудержимой, но быстро проходящей сонливости. Когда этот больной обратился к Желино, частота приступов достигала уже двух сотен в день. Несчастный засыпал за едой, роняя нож и вилку, мог уснуть, не закончив начатой фразы или сидя в театре. Сильные переживания и эмоции часто провоцировали приступы сонливости и астазии, когда больной внезапно терял мышечный тонус и беспомощно валился на землю в абсолютно ясном сознании. Желино описал эти состояния – нарколепсию (этот термин он сам и придумал) и астазию (которую мы теперь называем катаплексией) – как новый синдром, имеющий неврологическое происхождение.
В 1928 году нью-йоркский врач Сэмюэль Брок обнаружил более развернутую форму нарколепсии, описав двадцатидвухлетнего молодого человека, страдавшего не только внезапными приступами непреодолимой сонливости и катаплексией, но и тотальным преходящим параличом с неспособностью говорить и двигаться, следовавшим за приступом сонливости. В состоянии сонного паралича (как позднее было названо это заболевание) у молодого человека наблюдались яркие живые галлюцинации, которых не было вне связи с параличом.
В обзоре литературы о нарколепсии, опубликованном в 1929 году, случай Брока был упомянут как «уникальный», но вскоре выяснилось, что сонный паралич с сопровождающими его галлюцинациями встречается не так уж редко и его надо считать составной частью нарколептического синдрома.
Теперь мы знаем, что в гипоталамусе секретируются гормоны бодрствования, орексины, и их дефицит является причиной врожденной нарколепсии. Приобретенная нарколепсия может развиться вследствие травматического, опухолевого или воспалительного поражения гипоталамуса.
В тяжелых случаях и при отсутствии лечения нарколепсия может стать причиной инвалидности, но, по счастью, заболевание это является относительно редким, поражая одного человека из двух тысяч. (Легкие случаи нарколепсии встречаются, видимо, чаще.) Люди, страдающие нарколепсией, постоянно находятся в растерянности, часто оказываются в изоляции и сталкиваются с непониманием. Например, больного Желино все окружающие считали пьяницей. Правда, в наше время положение улучшилось, и не в последнюю очередь благодаря таким организациям как «Нарколептическая сеть». Но, несмотря на это, случаи нарколепсии часто остаются нераспознанными. Например, Джанетт Б. написала мне, что диагноз «нарколепсия» ей был поставлен, когда она была уже взрослой. В средней школе, писала Джанетт, «я думала, что у меня шизофрения, потому что страдала гипнагогическими галлюцинациями. В шестом классе я даже написала реферат о шизофрении, не упомянув, правда, что считала ее своим заболеванием». Много позже, продолжала Джанетт, вступив в группу поддержки больных нарколепсией, «я с удивлением обнаружила, что у многих членов группы тоже были галлюцинации, причем часто такие же, как у меня!»
Узнав недавно, что в нью-йоркском филиале «Нарколептической сети» состоится встреча, я попросил разрешения присутствовать на ней, чтобы послушать, что рассказывают о себе больные, и самому поговорить с ними. Катаплексия – внезапная полная утрата мышечного тонуса, вызванная сильными эмоциями или смехом, – наблюдалась у многих участников встречи, и они ее, не стесняясь, обсуждали. (Действительно, катаплексию трудно скрыть. Я разговорился с одним из больных, случайно оказавшимся другом комедийного актера Робина Уильямса, и он рассказал, что каждый раз, встречаясь с Уильямсом, он заранее ложился на землю, чтобы не упасть от неизбежной катаплексии, вызываемой смехом.) Другое дело галлюцинации. Люди часто не желают их признавать, поэтому на встрече галлюцинации обсуждали мало, несмотря на то что помещение было заполнено людьми, страдающими нарколепсией. Правда, многие из них потом рассказывали мне о своих галлюцинациях в письмах, как, например, Шэрон С.:
«Я просыпаюсь, лежа на животе, от ощущения, что матрац подо мной дышит. Двигаться я не могу и буквально умираю от ужаса, видя под собой мраморную сероватую кожу с редкими пучками черных волос. Оказывается, я лежу на спине идущего слона. Абсурдность галлюцинации вызывает у меня приступ катаплексии. В других случаях, просыпаясь, я «вижу» себя в углу спальни – я вишу под потолком и медленно опускаюсь на пол с парашютом. Галлюцинация, пока она длится, кажется мне вполне обыденной и не вызывает у меня никаких неприятных эмоций».
У Шэрон галлюцинации случаются и во время вождения автомобиля:
«Я еду на работу, и мною овладевает непреодолимая сонливость. Внезапно дорога перед машиной начинает подниматься на дыбы и падает мне на лицо. Впечатление настолько реальное, что я инстинктивно откидываюсь назад. Эта галлюцинация меня будит. Она отличается от других галлюцинаций тем, что они возникают, когда я бодрствую: глаза мои открыты, и я воспринимаю окружающее, хотя и не без искажений».
У большинства из нас цикл сна и бодрствования отличается простотой – мы спим преимущественно по ночам и бодрствуем днем. У больных нарколепсией периодов сна (правда, сна, так сказать, «микроскопического») может быть несколько десятков за сутки, а между ними наблюдаются «промежуточные состояния». Все время больных с выраженной нарколепсией заполнено живыми сновидениями, яркими галлюцинациями или неразличимыми сочетаниями того и другого. Внезапно наступающий нарколептический сон без катаплексии может иметь место при опьянении или на фоне приема некоторых лекарств (чаще всего седативных). Эти эффекты усиливаются с возрастом. Пожилые и старые люди часто засыпают или клюют носом в течение дня и при этом могут видеть яркие сны и переживать галлюцинации.
У меня самого такие состояния возникают все чаще и чаще. Однажды, читая на ночь автобиографию Гиббона – это было в 1988 году, когда я писал книгу о глухих людях и языке жестов, – я вдруг натолкнулся на одно место, где Гиббон описывает свою встречу с группой глухих на лондонской улице в 1770 году. Эти люди оживленно общались друг с другом на языке жестов. Я сразу подумал, что это место может послужить прекрасной сноской к основному тексту моей книги, однако, когда начал перечитывать заинтересовавший меня отрывок, я понял, что никакого описания глухих там нет. Оно мне приснилось за те секунды, на которые я уснул, либо это была галлюцинация после пробуждения. Уснул я, вероятно, в промежутке между двумя прочитанными предложениями.
У Стефании В. первая нарколептическая галлюцинация случилась в возрасте пяти лет, когда она возвращалась домой из детского сада. Стефания написала мне, что галлюцинации у нее случаются преимущественно в дневное время, и она уверена, что это происходит после коротких эпизодов сна:
«Однако я не в состоянии понять, что спала, если окружающая обстановка не меняется внезапно. Так было, например, когда я еще водила машину: временами я вдруг осознавала, что автомобиль совершил «рывок», так как вид через ветровое стекло внезапно менялся. До того как мне назначили лечение от нарколепсии, у меня ежедневно возникало множество галлюцинаций. Некоторые из них были приятными – например, я видела ангелов, порхавших над дорожными развязками, слышала нежный голос, шептавший мое имя, или стук в дверь, который не слышал никто, кроме меня, видела муравьев, ползавших по моим ногам. Но иногда галлюцинации были страшными: например, однажды я видела умиравших у меня на глазах людей.
Мне было очень тяжело в детстве, потому что никто из взрослых или сверстников не испытывал ничего подобного. Когда я пыталась поговорить со взрослыми или с другими детьми о моих ощущениях, на меня смотрели как на сумасшедшую или лгунью. Я возбуждала в людях лишь гнев и подозрения. Мне стало легче, когда я повзрослела (правда, когда мне назначили лечение от нарколепсии, психиатр сказал, что я страдаю психозом с необычайно реалистичными галлюцинациями)».
Установление правильного диагноза – «нарколепсия» – сильно помогло Стефании В. Однако ей стало еще легче, когда она познакомилась с другими страдавшими галлюцинациями людьми в группе «Нарколептической сети» . После постановки диагноза и назначения соответствующего лечения жизнь Стефании разительно переменилась к лучшему.
Линн О. страшно жалеет о том, что врачи раньше не сказали ей о том, что ее галлюцинации – часть нарколептического синдрома. До установления диагноза, написала она мне,
«эти эпизоды случались достаточно часто для того, чтобы я заподозрила у себя не расстройство сна, а какую-то психическую аномалию, что-то сверхъестественное и паранормальное. Много ли на свете людей, которые именно так оценивают свои переживания? Если бы я раньше знала об этом расстройстве, то, вместо того чтобы подозревать у себя какую-то психическую болезнь, обратилась бы за квалифицированной помощью. Сейчас мне сорок три года. Я обрела мир и спокойствие после того, как узнала, что многие мои переживания были обусловлены вполне телесной болезнью».
В другом письме Линн писала:
«Я стала другим человеком, заново оценив многие из своих «паранормальных» переживаний, и сейчас на основании нового взгляда на свое состояние строю иную картину мира. Это как прощание с детством или, лучше сказать, с мистическими таинствами – это и радостно и грустно одновременно».
У многих больных нарколепсией наряду со зрительными наблюдаются также слуховые и тактильные галлюцинации и странные ощущения в теле. Кристина К. предрасположена к сонному параличу, который часто сопровождается описанными ею самой галлюцинациями:
«Я легла в постели, несколько раз повернулась с боку на бок и, в конце концов, очутилась в положении на животе лицом вниз. В этот момент я почувствовала, что все мое тело начало быстро неметь. Я постаралась принять более удобное положение, но паралич уже развился, и я была не в состоянии сдвинуться с места. Потом у меня возникло ощущение, будто кто-то сел мне на спину и принялся с силой вдавливать в матрац. Тяжесть давила все сильнее и сильнее, а я по-прежнему не могла двигаться. Тяжесть соскользнула со спины, и кто-то, тяжело дыша, улегся рядом со мной. Я страшно испугалась, так как у меня не было ни малейших сомнений в реальности происходящего – ведь я находилась в ясном сознании. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем мне удалось повернуть голову и посмотреть на лежавшего рядом человека. Это был очень высокий мужчина в черном костюме и по виду явно тяжелобольной. Лицо его было зеленовато-бледным, он тяжело дышал и находился, наверное, в шоке. Я попыталась закричать, но губы не повиновались мне, и я не смогла произнести ни звука. Мужчина продолжал смотреть на меня выпученными глазами, а потом принялся выкрикивать случайно следовавшие друг за другом числа: ПЯТЬ – ОДИННАДЦАТЬ – ВОСЕМЬ – ОДИН – ТРИ – ДВА – ЧЕТЫРЕ – ОДИН – ДЕВЯТЬ – ДВАДЦАТЬ. Потом мужчина истерически захохотал. Вскоре ко мне начала возвращаться способность к движениям, а облик мужчины становился все более и более расплывчатым и в конце концов исчез совершенно. После этого я смогла встать».
Еще одна моя корреспондентка, Дж. Д., тоже описала галлюцинации, связанные с сонным параличом, включая ощущения давления на грудь:
«Иногда мне казалось, что я вижу, как по потолку ползают сороконожки или гусеницы. Однажды мне привиделась наша кошка, забравшаяся на полку в моей комнате. Кошка каталась и крутилась, постепенно превращаясь в крысу. Но самая страшная галлюцинация – это паук, усевшийся мне на грудь. Он сдавливал меня, а я не могла ни шевелиться, ни кричать. Пауки приводят меня в УЖАС».
Однажды у больной была галлюцинация, сопровождавшаяся ощущением выхода из собственного тела:
«Мне показалось, что мое тело взлетело с кровати к потолку, а потом рухнуло вниз, пролетело сквозь пол и упало на пол первого этажа, а оттуда провалилось в подвал. Я видела, как это происходит, при этом тело не пробивало полы, оно просто проходило сквозь них».
В науке не было понимания природы сна, сновидений и расстройств сна до 1953 года, когда ученые из Чикагского университета Юджин Асеринский и Натаниэль Клейтман открыли фазу сна с быстрыми движениями глаз (БДГ). Эта фаза сна действительно характеризуется быстрыми движениями глазных яблок и своеобразными изменениями на ЭЭГ. Ученые также обнаружили, что если человека разбудить во время фазы БДГ, то он неизменно рассказывает о каком-нибудь сновидении. Выяснилось, таким образом, что существует корреляция между фазой БДГ и сновидениями . В этой фазе тело парализовано, из произвольной мускулатуры работают только дыхательные и глазодвигательные мышцы. В большинстве случаев фаза БДГ наступает приблизительно через девяносто минут после засыпания, но у больных нарколепсией (или у людей, лишенных сна) фаза БДГ может начаться непосредственно в момент засыпания, и при этом у человека сразу возникает паралич и сновидения. Человек может проснуться «не вовремя», и тогда сновидение и паралич продолжаются уже в бодрствующем состоянии. Человек находится в состоянии полного бодрствования, но тем не менее его продолжает преследовать сновидение или ночной кошмар, но уже в форме галлюцинации, страх перед которой усиливается невозможностью двигаться и говорить.
Для того чтобы пережить сонный паралич с галлюцинациями, совершенно не обязательно страдать нарколепсией. В самом деле, Дж. А. Чейн и его коллеги из университета Ватерлоо показали, что у трети, если не у половины всех людей время от времени случаются такие эпизоды, и некоторые из них врезаются в память на всю жизнь.
Чейн и соавторы исследовали и классифицировали обширный диапазон феноменов, связанных с сонным параличом, на основании сообщений трехсот студентов и множества людей, ответивших на вопросы размещенной в Интернете анкеты. Авторы пришли к выводу, что изолированный сонный паралич (то есть сонный паралич без нарколепсии), будучи довольно распространенным явлением, «представляет собой уникальную естественную лабораторию для изучения галлюциноидных переживаний», но особо подчеркнули, что такие галлюцинации нельзя отождествлять с обычными гипнагогическими или гипнопомпическими видениями. Галлюцинации, сопровождающие изолированный сонный паралич, писали Чейн и соавторы, «отличаются большой живостью, сложностью, множественной модальностью и часто являются устрашающими», а следовательно, могут оказывать сильнейшее влияние на всех, кто их переживает. Эти галлюцинации могут быть висцеральными, слуховыми, тактильными, а также зрительными, могут сопровождаться чувством сдавливания груди, удушья, ощущением присутствия какого-то злобного существа, а помимо этого, ощущением полной беспомощности и неописуемого ужаса.
«Злыми духами» ночных кошмаров изначально называли демонических женщин, ложившихся на грудь спящим и душивших их (на Ньюфаундленде их называли старыми ведьмами). Эрнест Джонс в своей книге «О ночных кошмарах» утверждал, что ночные кошмары коренным образом отличаются от обычных сновидений неизменным ощущением чего-то страшного (иногда давящего на грудь), чувством удушья и осознанной неспособностью пошевелиться. В настоящее время термином «ночной кошмар» пользуются для описания дурных или тревожных сновидений, но ночной кошмар – это страх совершенно иного рода. Чейн говорит в этой связи о «зловещей мистике». Автор полагает, что термин надо писать через дефис (по-английски ночной кошмар – nightmare – буквально переводится как «ночная ведьма»: night – ночная, mare – ведьма, в связи с чем Чейн предлагает писать night-mare ); с ним согласны многие его коллеги, работающие в этой области.
Шелли Адлер в своей книге «Сонный паралич: ночные кошмары, ноцебо и связи тела с сознанием» тоже пишет о чрезвычайной природе чувства страха и обреченности, делающего сонный паралич не похожим на все другие состояния, связанные со сном. Адлер подчеркивает, что ночные кошмары, в отличие от сновидений, возникают в состоянии бодрствования, но это бодрствование неполное и в этом смысле термин «сонный паралич» является неточным и вводящим в заблуждение. Страх еще больше усиливается поверхностным дыханием, характерным для фазы БДГ, и быстрым аритмичным сердцебиением, возникающим от сильного волнения. Такой непреодолимый, жуткий страх и его физиологические составляющие могут стать фатальными, особенно если человек принадлежит к культуре, связывающей сонный паралич со смертью. Адлер изучила группу беженцев мяо из Лаоса, обосновавшихся в Калифорнии в конце 70-х годов. На родине эти люди из-за гонений и геноцида не всегда могли отправлять ритуалы своей традиционной религии. В культуре мяо сильна вера в то, что ночные кошмары могут стать причиной смерти, и это страшное предчувствие, это ноцебо, очевидно, было причиной множества ночных смертей среди молодых иммигрантов, которые не страдали никакими тяжелыми телесными заболеваниями. Эти люди умирали в основном в конце 70-х – начале 80-х годов. Когда мяо адаптировались на новом месте жительства и отошли от своих прежних верований, эти ночные смерти прекратились.
В фольклоре всех народов мы находим легенды о сверхъестественных существах – инкубах и суккубах, подвергающих спящих людей сексуальному насилию, или о Старых Ведьмах, парализующих своих жертв и высасывающих из них дыхание. Эти образы универсальны. Действительно, поражает их сходство в разных, абсолютно между собой не связанных культурах, хотя, конечно, какие-то вариации имеют место. Галлюцинаторные переживания, каковы бы ни были их причины, порождают мир воображаемых существ и мест их обитания – небеса, ад, сказочные страны. Эти мифы и верования создаются для объяснений и успокоения, но также и для устрашения и предостережения. Мы сочиняем повести о ночных переживаниях – переживаниях распространенных, реальных и физиологически обоснованных.
Когда мы перестаем верить в чертей, колдуний и ведьм, их место занимают инопланетяне и «духи из прошлой жизни». Галлюцинации больше, чем какие-либо иные переживания, могут волновать, возбуждать, удивлять, устрашать или вдохновлять. Галлюцинации становятся сюжетными основами мифов (возвышенных, страшных, творческих или легкомысленных), и, вероятно, ни одна культура, ни один народ никогда не смогут полностью от них освободиться.