Традиционный грех возрастной психологии — отождествление индивидуального развития человека с онтогенезом. Даже сейчас, когда эта ошибка давно осознана, психологи нередко говорят о «развитии личности в онтогенезе». Но если онтогенез - «процесс развития индивидуального организма», а личность - «системное качество, приобретаемое индивидом в предметной деятельности и общении, характеризующее его со стороны включенности в общественные отношения», то эти процессы явно не тождественны. Развитие личности совпадает с онтогенезом лишь в той мере, в какой личность совпадает с организмом.
Дело не просто в терминах. Как заметила американский психолог Джейн Левинджер (1977), в теоретической психологии существует по крайней мере пять разных моделей индивидуального развития. Первая предполагает, что хотя темпы развития разных индивидов неодинаковы, вследствие чего они достигают зрелости в разном возрасте (принцип гетерохронности), конечный результат и критерии зрелости для всех одни. Вторая теория исходит из того, что период роста и развития жестко ограничен календарным возрастом: упущенное в детстве позже наверстать невозможно и свойства взрослого человека можно предсказать уже в детстве. Третья модель, исходя из того, что продолжительность периода роста и развития у разных людей неодинакова, считает такой прогноз невозможным: индивид, отставший на одной фазе развития, может в дальнейшем вырваться вперед.
Четвертая модель подчеркивает, что развитие неравномерно не только в интериндивидуальном, но и в интраиндивидуальном смысле: разные подсистемы организма и личности достигают кульминации, пика своего развития разновременно, поэтому взрослый в одних отношениях превосходит ребенка, а в других — уступает ему. Наконец, пятая модель исходит из того, что каждая фаза индивидуального развития имеет свои специфические внутренние противоречия, способ разрешения которых предопределяет задачи и возможности следующего этапа.
Поскольку до недавнего времени психология развития практически ограничивалась изучением детства, в ней сложился фаталистический взгляд, будто первые годы жизни раз и навсегда предопределяют будущие свойства и судьбу взрослого человека. На самом деле в детстве закладываются только предпосылки и потенции дальнейшего развития, а как, насколько и в чем конкретно они реализуются, зависит от последующего жизненного опыта личности. Обобщая данные многих лонгитюдных исследований, американские психологи Лони Шеррод и Орвил Брим (1986) и Ричард Лернер (1984) сформулировали следующие главные выводы:
1. Индивидуальное развитие по самой сути своей потенциально плюралистично, оно содержит в себе возможность разных вариантов; ни его процесс, ни его результаты не являются однонаправленными, ведущими к одному и тому же конечному состоянию.
2. Человек развивается от зачатия до смерти: пластичность, способность к изменению сохраняется, хотя и в разной степени, на всем протяжении жизненного пути. Развитие человека не ограничивается каким-либо одним периодом жизни. Разные процессы развития могут начинаться, происходить и заканчиваться в разные моменты жизни, причем эти субпроцессы не обязательно протекают одинаково, по одним и тем же законам.
3. Разные люди развиваются крайне неодинаково, что порождает множество биосоциальных, групповых и индивидуальных различий.
4. Развитие в разных сферах жизнедеятельности детерминируется множественными факторами, которые не сводятся к какой-то единственной системе влияний, будь то биологическое созревание, развертывание чего-то изначально заложенного или воспитание и научение.
5. Человеческая индивидуальность не только продукт, но и субъект, творец своего собственного развития. Чтобы понять его, необходимо учитывать множество социально-неструктурированных, случайных жизненных событий, ситуаций и кризисов, а также тех способов, которыми личность разрешает возникшие перед нею задачи.
Что это значит применительно к психологии переходного возраста? Прежде всего — что натуральный ряд развития, физическое созревание нельзя рассматривать изолированно от социального ряда, т. е. процессов социализации, и обратно.
Понятие юности тесно связано с понятием переходного возраста, центральным биологическим процессом которого является половое созревание. В физиологии этот процесс условно подразделяется на три фазы:
1) препубертатный, подготовительный период,
2) собственно пубертатный период, в течение которого осуществляются основные процессы полового созревания,
3) постпубертатный период, когда организм достигает полной биологической зрелости.
Если совместить это деление с привычными возрастными категориями, препубертатный период соответствует предподростковому или младшему подростковому, пубертатный — подростковому, постпубертатный — юношескому возрасту.
Однако все процессы созревания протекают крайне неравномерно и неодновременно, причем это проявляется как на межиндивидуальном (один мальчик 14—15 лет может быть постпубертатным, другой— пубертатным, а третий — допубертатным), так и на внутри-индивидуальном уровне (разные биологические системы одного и того же человека созревают неодновременно).
Основные аспекты физического созревания — скелетная зрелость, появление вторичных половых признаков и период скачка в росте — тесно связаны друг с другом как у мужчин, так и у женщин. Однако ни рост, ни степень маскулинности (мужеподобности) телосложения у мужчин, по-видимому, не связаны со сроками полового созревания. Межиндивидуальные различия здесь довольно велики. У рано созревающих мальчиков (акселераты) вторичные половые признаки становятся заметными уже на 11-м году жизни, а максимальный рост приходится на 13-й год. Их поздно созревающие ровесники (ретарданты) отстают на 2 года.
Мальчики-акселераты Калифорнийского лонгитюда в течение целого ряда лет были выше, тяжелее и сильнее остальных, максимум различий наблюдался в 14—16 лет. У девочек созревание начинается на 2 года раньше, чем у мальчиков, акселератки чаще бывают приземистыми и пухлыми. Акселератки опережают в росте ровесниц-ретарданток, пока те не пройдут период скачка в росте, но в конечном счете ретардантки становятся выше и стройнее. Максимум различий в размерах и весе между рано и поздно созревающими девочками приходится на 12—14 лет.
Пубертатный период — одна из критических стадий в развитии организма, когда происходит преобразование системы центральных звеньев, присущей предыдущему периоду, в новую систему, необходимую для последующего периода развития. Это, естественно, повышает восприимчивость организма к действию разнообразных внешних факторов и, следовательно, снижает его сопротивляемость (резистентность) к ним. Отсюда — представление об особой «хрупкости» подростка. Но относительное снижение резистентности, как пишет известный советский физиолог И. А. Аршавский, представляет собой только один аспект развития адаптивных способностей организма. Критическая стадия онтогенеза «характеризуется преобразованием одного доминантного состояния, свойственного предыдущему возрастному периоду, в существенно новое доминантное состояние, требующееся в последующем возрастном периоде». Иначе говоря, чувствительность и возбудимость организма не просто повышается, а становится более избирательной.
На вопрос о том, как влияет физическое развитие, включая конституциональные особенности организма и темп его созревания, на психические процессы и свойства личности, ответить нелегко, потому что влияние природных свойств невозможно вычленить из совокупности социальных условий, в которой эти свойства проявляются и оцениваются. Дело не в том, что генетические факторы не имеют самостоятельного значения. Вполне возможно и даже вероятно, что определенные гены несут в себе программы развертывания и физических свойств, и некоторых особенностей темперамента и умственных склонностей индивида. Но, имея дело с поведением и сложными психическими свойствами человека, наука не может однозначно разделить их генетические и социальные детерминанты.
Существует довольно много работ, сопоставляющих отдельные показатели физического развития (например, роста) с отдельными же показателями развития психического (интеллекта или эмоций). Но ученые предпочитают сравнивать не отдельно взятые свойства, а системные образования. Два момента исследуются при этом особенно интенсивно: влияние генетически заданных и сохраняющихся на протяжении всей жизни конституциональных особенностей организма, так называемого соматотипа, и влияние темпа физического созревания, который характеризует только определенную фазу развития человека. Эти два фактора взаимосвязаны, поскольку и сомато-тип, и темп созревания обусловлены генетически, причем некоторые признаки того и другого можно различить только ретроспективно (высокий рост подростка может быть показателем определенного соматотипа — в этом случае его рост всегда будет выше среднего, а может быть просто результатом раннего развития — в этом случае сверстники в дальнейшем догонят его). Однако они не тождественны, и лонгитюдные исследования позволяют их разграничить.
Как замечает американский психолог Джон Клозен (1975), телесные свойства, постоянные или временные, могут влиять на поведение и психику подростка по трем линиям. Во-первых, относительная зрелость, рост и телосложение непосредственно влияют на соответствующие физические способности: имея преимущества в росте, весе и силе, мальчик-акселерат в течение ряда лет может без особого труда превосходить своих ровесников-ретардантов в спорте и иных физических занятиях. Во-вторых, зрелость и внешность имеют определенную социальную ценность, вызывая у окружающих людей соответствующие чувства и ожидания. Но индивидуальные способности не всегда соответствуют ожиданиям, основанным на внешности; например, очень высокий мальчик с плохой координацией движений будет плохим баскетболистом, а ждут от него многого. Отсюда — третье измерение: образ «Я», в котором преломляются собственные способности и их восприятие и оценка окружающими.
Если непосредственное влияние телосложения на психику проблематично, то опосредствованное его влияние бесспорно. Наука различает три главных соматотипа — эндоморфный (рыхлый, с избытком жира), мезоморфный (стройный, мускулистый) и эктоморфный (худой, костлявый), которые обладают в глазах людей неодинаковой привлекательностью, причем эта оценочная шкала формируется довольно рано и весьма устойчива. Во всех возрастах наиболее привлекателен мезоморфный, а наименее — эндоморфный тип. Со стройным, мускулистым телом подростки ассоциируют качества вожака, спортивность, энергичность и т. д. Напротив, толстяк, «жирный» часто является предметом насмешек.
Сопоставление поведения детей от 5 до 16 лет с их внешностью и физическим развитием в рамках Калифорнийского лонгитюда показало, что между телосложением, с одной стороны, и психикой и поведением — с другой, существует определенная зависимость. Высокие, рослые мальчики держались более естественно, меньше рисовались, требовали к себе меньше внимания и, за исключением детского возраста (5—7 лет), были более сдержанными. Они были также намного послушнее, чем их низкорослые ровесники, хотя с возрастом связь между ростом и послушанием уменьшалась, сходя к 14—16 годам на нет. Особенно большая разница между акселератами и ретардантами в степени «показного» поведения и сдержанности наблюдалась в 11 —13 лет, когда акселерированные мальчики как раз вступали в период скачка в росте.
Существует тесная связь между внешностью подростка и его оценкой одноклассниками. Возраст полового созревания у мальчиков 14—16 лет значимо связан только с одной из таких оценок — сверстники считают акселератов более «уверенными». Зато рост связан с четырьмя оценками, маскулинность телосложения — с шестью, физическая сила — с десятью, мезоморфный тип — с четырнадцатью оценками.
У девочек телосложение и оценка со стороны ровесниц также связаны, но менее тесно, чем у мальчиков.
Та же тенденция проявилась в оценке подростков психологами: мальчики с выраженными компонентами мезоморфности выглядели более агрессивными, более популярными, менее интроспективными и более социально зрелыми, чем мальчики, у которых мезоморфных компонентов мало.
Больше всего трудностей в отношениях со сверстниками наблюдалось у мальчиков с выраженной эндоморфной конституцией, особенно в подростковом возрасте. Такие мальчики редко занимают ведущее положение среди сверстников, часто являются предметом насмешек, имеют меньше возможностей выбора друзей и чаще испытывают потребность в поддержке.
Однако влияние телосложения на личность не однозначно и не фатально. Как уже сказано, одни и те же качества имеют неодинаковое значение на разных этапах развития. Подростку для самоутверждения среди сверстников достаточно роста и физической силы, позже на первый план выступают интеллектуальные и волевые качества, и тот, кто шел по линии наименьшего сопротивления, может оказаться в трудном положении.
Многое зависит и от установки. Один, осознав свою физическую слабость, пассивно смиряется с ней или начинает испытывать гнетущее чувство неполноценности. Другой компенсирует недостаток достижениями в иной сфере (например, в учебе). Третий пытается исправить самый физический недостаток (например, усиленными занятиями спортом). Выбор этих вариантов во многом зависит от позиции взрослых, родителей и учителей.
Судя по данным лонгитюдных исследований, в подростковом возрасте свойства телосложения имеют относительно самостоятельное значение, в юности же они выступают преимущественно в связи с более общими особенностями процесса созревания. Поскольку и взрослые, и сверстники обычно воспринимают акселерированных мальчиков как более зрелых, им не приходится бороться за положение и статус. Большинство лидеров в старших классах выходят из них. Ретарданты кажутся окружающим «маленькими» не только в физическом, но и в социально-психологическом смысле. Ответом на это могут быть инфантильные, не соответствующие возрасту и уровню развития поступки, преувеличенная, рассчитанная на внешний эффект и привлечение к себе внимания активность или, наоборот, замкнутость, уход в себя.
Эти различия сохраняются и в юности. Обследование двух групп 17-летних юношей показало, что ретарданты чаще акселератов испытывают чувство неполноценности, считают себя отвергнутыми и подавленными родителями; устойчивая потребность в опеке сочетается у них с подростковой мятежностыо, жаждой автономии и освобождения от внешнего контроля (П. Массен и М. Джонс, 1957, 1958).
По данным Лейпцигского лонгитюда, жалобы на трудности невротического порядка у 13-летних мальчиков-ретардантов бывают гораздо чаще (58 процентов), чем у нормальных, средних подростков (37 процентов) и у акселератов (12 процентов). У девочек такой связи не обнаружено.
Однако оценить раннее созревание в целом как благоприятный, а позднее — как неблагоприятный фактор развития все-таки рискованно. Рано созревающий мальчик имеет в своем распоряжении меньше времени на то, чтобы консолидировать самосознание и волю, которые нужны, чтобы выдержать испытания пубертатного периода, связанные с гормональными и физиологическими сдвигами, как бы положительно эти сдвиги ни воспринимались. Как полагает американский психолог Гарольд Пескин (1973), мальчик-акселерат, будучи к началу полового созревания хронологически и психологически моложе поздно созревающих сверстников, испытывает большую тревогу по этому поводу. Признание, которое он получает со стороны окружающих, уменьшает его тревожность, но одновременно вырабатывает у него устойчивую потребность в таком признании, чувство зависимости от группы, а также побуждает строже контролировать свои импульсы.
Ретардированный мальчик, имея длинный подготовительный период, может решать свои проблемы более гибко. Следы этих различий иногда можно обнаружить и у взрослых. Бывшие акселераты, обследованные после 30 лет, имели более высокие показатели по доминантности (напористость, стремление и способность быть лидером, главенствовать), социальной приспособленности и производимому ими хорошему впечатлению, тогда как у ретардантов наблюдалось больше психоневротических симптомов. Зато акселераты оказались более конформными и «приземленными», ретарданты же — психологически более тонкими и восприимчивыми.
Влияние темпа созревания на девочек изучено хуже, оно более противоречиво. Раннее физическое развитие имеет для девочек несколько иные последствия, чем для мальчика. Мальчику всегда желательно быть больше и сильнее сверстников, так как это повышает его престиж, позволяет вступить в круг старших ребят и уравнивает его по физическому развитию с девочками своего возраста.
Акселерированная девочка крупнее не только ровесниц, но и большинства мальчиков-одногодков. В то же время к общению с более старшими мальчиками она зачастую еще психологически не готова. Это создает целый ряд трудностей.
Однако, как и у мальчиков, такая зависимость не универсальна. Раннее созревание может быть невыгодно для девочки в один период развития и весьма благоприятно — в другой. Семнадцатилетние акселератки из Калифорнийского лонгитюда обнаружили более положительный образ «Я» и окружающего мира, чем их ретардирован-ные сверстницы. У ретардированных девушек-студенток уровень тревожности выше, чем у акселераток и у средних. Можно предположить также, что определенная часть различий, существующих в этом отношении между мальчиками и девочками, отражает традиционные стереотипы маскулинности и фемининности.
Хотя наука в принципе не исключает непосредственного влияния гормональных процессов пубертатного периода на психику и поведение подростков, такое влияние считается проблематичным. В большинстве случаев биологические процессы воздействуют на личность и ее поведение опосредованно, и изучать их надо дифференцированно. Американские психологи Энн Петерсен и Брэндон Тэйлор (1980) следующим образом представляют взаимосвязь различных факторов полового созревания (см. рис.). Рис. Гипотетически важные связи между пубертатными изменениями и психологическими реакциями (Петерсон и Тейлор, 1980).
Даже генетически запрограммированные процессы полового созревания и тем более их психологические последствия невозможно понять вне социального контекста индивидуального развития.
Выше уже говорилось об историчности понятия и хронологических границ юности и об удлинении этой фазы жизненного пути в Новое время. Научно-техническая революция делает физическое и социальное созревание человека еще более многомерным.
Половое созревание, которое издавна считается нижней границей юности, сегодня начинается и заканчивается значительно раньше, чем в прошлом столетии и даже 20—30 лет тому назад. По данным В. Г. Властовского, в середине 1930-х годов средний возраст начала менструаций у девочек-москвичек составлял 15 лет 2 месяца; сейчас они начинаются уже в 13 лет (в сельской местности несколько позже). Аналогичные сдвиги характеризуют и другие аспекты физического созревания. Это заставляет психологов «снижать» границы начала юношеского возраста.
Напротив, начало самостоятельной трудовой жизни, с которой в первую очередь ассоциируется социальная зрелость, отодвинулось. По подсчетам известного советского демографа Б. Ц. Урланиса (1968), из людей, родившихся в России в 1906 г., к 16 годам почти треть уже работали, а к 20 годам почти все юноши уже начали трудовую жизнь. Сегодня значительная часть молодежи этого возраста еще учится.
Изменения в возрастной структуре населения, возрастном разделении труда и содержании процесса социализации накладывают отпечаток на содержание нормативных критериев социальной зрелости и ее субъективного выражения — чувства взрослости.
Бьянка Заззо (1969), изучавшая группу взрослых французов, нашла, что начало юности почти все они относят к 14 годам, связывая ее с половым созреванием. Однако представления о критериях ее окончания расходятся. Рабочие и низшие служащие считают, что их юность закончилась в 18,5 года, инженерно-технические работники отодвигают этот срок до 19,7 года, предприниматели и лица свободных профессий — до 20,5 года. Субъективная средняя продолжительность юности колеблется, таким образом, в зависимости от длительности полученного образования от 4,2 до 6,6 года. Мало того, почти все опрошенные считают, что конец юности еще не означает наступления действительной зрелости. Длительность периода «неполной взрослости» также варьирует в зависимости от образования и социального положения, составляя 4,8 года для рабочих, 4,4 года для инженеров и техников, 8 лет для высших специалистов. Получается, что чем выше образование и социальный статус личности, тем позже она обретает чувство взрослости.
Пытаясь сформулировать единый объективный критерий социальной зрелости, некоторые авторы выбирают в качестве рубежа начало самостоятельной трудовой жизни. Этот критерий не только социально и психологически значим, но и объективирован в народнохозяйственной статистике, которая позволяет проследить исторические и когортные сдвиги. Но «начало трудовой жизни», «экономическая самостоятельность» и «приобретение стабильной профессии» часто хронологически не совпадают друг с другом. Взяв за основу этот критерий, мы нашли бы, что раньше всего созревает сельская молодежь, потом рабочие и позже — учащаяся молодежь, студенчество. Эмпирически подтвердить эту схему легко: у работающей молодежи раньше формируется чувство личной ответственности, она раньше узнает цену деньгам, быстрее избавляется от некоторых подростковых стереотипов. Но хотя студенчество дольше сохраняет относительно зависимый социальный статус, оно опережает своих работающих сверстников в культурно-образовательном отношении, с чем связаны более сложные формы социальной ответственности.
Не все просто и с работающей молодежью. Многие из тех, кто рано начинает работать, еще не завершили ни общего, ни профессионального образования и не считают свою профессию окончательной. Среди этой части молодежи велика текучесть, часты нарушения трудовой дисциплины и т. д.
Все это заставляет рассматривать социальное созревание как многомерный процесс, имеющий не один, а несколько критериев. Важнейшие из них — завершение образования приобретение стабильной профессии, начало трудовой деятельности, материальная независимость от родителей, политическое и гражданское совершеннолетие, вступление в брак, рождение первого ребенка.
Но и фактические сроки осуществления, и психологическая значимость этих качественно различных (в одних случаях речь идет 9 реальных достижениях, в других — о юридических нормах) процессов и событий неодинаковы в разных социальных и этнических средах. Причем эта разновременность, как и гетерохронность физического созревания, является не только социально-групповой, но и внутриличностной. Юноша может быть достаточно зрелым в сфере трудовой деятельности, оставаясь в то же время на подростковом уровне в сфере отношений с девушками или в сфере культурных запросов, и наоборот. Соответственно и подход к нему в разных сферах жизни должен быть дифференцированным.
Иными словами, социальное развитие подростка столь же многогранно, разнообразно и многомерно, как и физическое. За количественными различиями стоят качественные сдвиги, которые невозможно выразить в более или менее однозначной формуле.
То же самое происходит с психическими процессами. В свете лонгитюдных исследований существенно изменились научные представления о диалектике постоянства (стабильности, устойчивости, неизменности) и изменчивости (подвижности, текучести) личности и ее свойств. Долгое время этот вопрос рассматривался психологами абстрактно, на уровне общих понятий и определений. Но можно ли обсуждать проблему постоянства или изменчивости личности, не уточняя, что именно, какие свойства, черты, состояния или установки имеются в виду?
Разные психические черты обладают неодинаковой устойчивостью. Американские психологи К. Шайи и Д. Пархэм (1976), изучавшие степень устойчивости 19 индивидуально-личностных факторов у группы взрослых испытуемых (от 22 до 84 лет) на протяжении семи лет (причем возрастные сдвиги сопоставлялись с когортными изменениями, нашли, что устойчивость тесно связана с природой самих измеряемых свойств. Ученые разделили их на три вида.
Биологически-стабильные черты, обусловленные генетически или возникшие в начальных стадиях онтогенеза, устойчиво сохраняются на протяжении всей жизни и теснее связаны с полом, чем с возрастом. Культурно-обусловленные черты гораздо более изменчивы, причем те сдвиги, которые в поперечных исследованиях кажутся зависящими от возраста, на самом деле, как видно из лонгитюдных данных, часто выражают когортные или исторические различия. Наконец, биокультурные черты, подчиненные двойной детерминации, варьируют в зависимости как от биологических, так и от социально-культурных условий.
Фактически проблема еще сложнее. Говоря о стабильности, устойчивости индивидуально-личностных свойств на протяжении жизненного пути, ученые часто имеют в виду разные вещи. В первом случае речь идет о стабильности экспериментальных данных, о том, что испытуемый имеет более или менее одинаковые показатели по определенным психическим параметрам, измеряемым с помощью соответствующих тестов. Во втором случае имеется в виду фенотипическое постоянство, т. е. последовательность и преемственность поведения индивида. Речь идет о том, можно ли по каким-то признакам поведения ребенка или юноши предсказать, каким будет поведение этого человека, когда он станет взрослым. В третьем случае имеется в виду генотипическая устойчивость, т. е. наличие каких-то неизменных глубинных качеств, которые могут проявляться по-разному, но устойчиво сохраняются и детерминируют поведение индивида на протяжении всей его жизни.
Эти три аспекта (или уровня) устойчивости личности принципиально различны, и изучение каждого из них сопряжено со специфическими трудностями.
Одинаковость экспериментальных реакций индивида (например, его ответов на одни и те же вопросы) может объясняться не только внутренней стабильностью измеряемых качеств, но и другими причинами. Кроме того, многие индикаторы (показатели), употребляемые в психодиагностике, недостаточно определенны и надежны.
Не менее сложна проблема фенотипического постоянства, преемственности поведения. Если ребенок мучает кошку, это еще не значит, что он обязательно вырастет жестоким. Герой «драматического исследования» В. Аграновского «Остановите Малахова!» Андрей Малахов в детском саду украл лопатку. Значит, с этого и началась его преступная биография? Но многие дети присваивают чужие вещи и тем не менее вырастают честными. С этим вопросом сталкивается и научная психология, пытающаяся предсказывать или хотя бы задним числом объяснять поведение индивида особенностями его прошлого. «Одно и то же» по внешним признакам поведение может иметь в разном возрасте совершенно разный психологический смысл. Далее, существует так называемый «дремлющий», или «отсроченный», эффект, когда некоторое качество или свойство проявляется не сразу, а какое-то время спустя, причем в разном возрасте по-разному. Например, коммуникативные качества личности в принципе очень устойчивы, и здесь есть определенная преемственность поведения. Однако психологи не смогли объяснить особенности общения взрослых мужчин из Калифорнийского лонгитюда свойствами их юношеского возраста; прогноз (точнее, ретродикция, т. е. предсказание, сделанное ретроспективно, задним числом) оказался возможен лишь на основе поведения испытуемых, когда им было 8 лет. Свойства поведения подростка, по которым можно предсказать уровень его психического здоровья в 30 лет, иные, нежели те, по которым прогнозируется психическое здоровье 40-летних.
Генотипическая последовательность кажется более надежной и определенной. Но здесь наука сталкивается с проблемой взаимодействия органических и социальных аспектов развития и с неразработанностью проблем генетики человека.
Американские психологи Р. Дворкин, И. Готтесман и др. (1976) обследовали 147 пар близнецов, когда им было в среднем по 15,9 лет, и двенадцать лет спустя, когда испытуемым (42 пары) исполнилось около 28 лет. Оказалось, что сама структура наследственных качеств варьирует с возрастом. Наряду с такими свойствами, по которым монозиготные (однояйцевые) близнецы и в 16, и в 28 лет значимо отличаются от дизиготных (двухяйцевых), т. е. налицо сквозная наследственность, существует много качеств, которые обнаруживают свою генетическую природу на одной фазе развития и не обнаруживают ее на другой. Так, 16-летние монозиготные близнецы были ближе друг к другу, чем дизиготные, по шкалам общительности, интеллекта и психопатологии; у 28-летних это различие, указывающее на генетическую природу соответствующих качеств, исчезает. Зато другие шкалы, например эмоциональной устойчивости и уверенности в себе, обнаруживают генетическую детерминацию в 28 лет, тогда как у 16-летних она не наблюдается. Видимо, с возрастом меняется не только уровень генетической регуляции психических свойств (у юношей больше черт, обнаруживающих генную природу, чем у взрослых), но происходят и какие-то, пока неясные, качественные сдвиги.
Диалектика постоянства / изменчивости имеет и свою количественную сторону. В одних случаях поведение или психические реакции индивида в разных ситуациях или точках его развития абсолютно тождественны, неизменны, в других это постоянство относительно, условно, в третьих же можно говорить лишь о сходстве, логической преемственности, предсказуемости, но отнюдь не о тождестве сравниваемых явлений.
Общий вывод лонгитюдных исследований — высокая степень постоянства, сохранения индивидуальных свойств, психических реакций и поведения личности на протяжении всей жизни или значительных ее отрезков. Это касается и переходного возраста. Хотя между ребенком, подростком, юношей и взрослым всегда есть существенные различия, юность не является такой резкой цезурой или переломом, как принято думать. По многим важным параметрам человек выходит из переходного возраста таким же, каким он в него вступил.
Из 114 «личностных параметров» Калифорнийского лонгитюда, обработанных Блоком (1971, 1981), статистически высокую степень постоянства от младших классов средней школы к старшим сохранили 58 процентов, а с юности до взрослости (старше 30 лет) — 29 процентов измерений. Из 90 параметров, по которым сравнивались 13—14-летние подростки и 45-летние взрослые, статистически значимые корреляции у мужчин обнаружены по 54 процентам, а у женщин — по 62 процентам измерений. У мужчин наиболее устойчивыми оказались такие черты, как «пораженчество, готовность принять неудачу», высокий уровень притязаний, глубокая заинтересованность интеллектуальными проблемами и изменчивость настроений, а у женщин — эстетическая восприимчивость, жизнерадостность, настойчивость в достижении цели.
Разной мерой изменчивости обладают не только «черты», но и индивиды. Вместо вопроса «Остаются ли люди неизменными?» следует спрашивать: «Какие люди изменяются, а какие — нет и почему?» Сравнивая взрослых людей с тем, какими они были в 13— 14 лет, Блок статистически выделил 5 «мужских» и 6 «женских» типов развития личности. Некоторые из них отличаются высоким постоянством психических черт. Например, мужчины, которые в 13— 14 лет отличались от сверстников надежностью, продуктивностью, честолюбием и хорошими способностями, широтой интересов, самообладанием, прямотой, дружелюбием, интроспективностью, философскими интересами и сравнительной удовлетворенностью собой, сохранили эти свойства и в 45 лет, утратив лишь часть былого эмоционального тепла и отзывчивости. Эти мужчины высоко ценят независимость и объективность и имеют высокие тестовые показатели по шкалам доминантности, принятия себя, чувства благополучия, интеллектуальной эффективности и т. д.
Столь же устойчивы черты импульсивных, слабоконтролируе мых мужчин. Как подростки они отличались бунтарством, болтли востью, любовью к рискованным поступкам и отступлениям от при- нятых канонов, раздражительностью, негативизмом, агрессивностью, слабой контролируемостью. Пониженный самоконтроль, мятежность, склонность драматизировать свои жизненные ситуации, непредсказуемость и экспрессивность остались с ними и во взрослом состоянии. Высокие показатели по шкалам доминантности, общительности и принятию себя сочетаются у них с низкими оценками по шкалам социализации, самоконтроля, способности бороться ради достижения целей (в противоположность приспособлению) и фемининности. Они чаще остальных мужчин меняли работу.
Третий мужской тип — «ранимые с избыточным самоконтролем» — в подростковом возрасте отличался повышенной эмоциональной чувствительностью, тонкокожестью, интроспективностью и склонностью к размышлениям. Эти мальчики плохо чувствовали себя в неопределенных ситуациях, не умели быстро менять роли, легко отчаивались в успехе, были зависимыми и недоверчивыми. В 40 лет эти люди остались такими же ранимыми, склонными уходить от потенциальных разочарований и фрустраций, испытывать жалость к себе, напряженными и зависимыми. Высокие показатели по шкалам самоконтроля и производимого хорошего впечатления сочетаются у них с низкими баллами по общительности, принятию себя и чувству благополучия. Среди них самый высокий процент холостяков.
У женщин высоким постоянством свойств обладает «прототип фемининности» — уравновешенные, общительные, теплые, привлекательные, зависимые и доброжелательные, а также «ранимые слабоконтролируемые» — импульсивные, зависимые, раздражительные, изменчивые, болтливые, мятежные, склонные драматизировать свою жизнь и исполненные жалости к себе, и «гиперфемининные заторможенные» — зависимые, тревожные, эмоционально мягкие, постоянно озабоченные собой и своей внешностью.
Некоторые другие типы, напротив, сильно меняются от юности к зрелости. Например, мужчины, у которых бурная, напряженная юность сменилась спокойной, размеренной жизнью в зрелые годы, и женщины-«интеллектуалки», которые в юности были поглощены умственными поисками и выглядели эмоционально суше, холоднее своих ровесниц, позже становятся мягче, теплее и т. д.
Хотя лонгитюдных данных о развитии женщин значительно меньше, чем о мужчинах, женщины, похоже, отличаются большим психологическим постоянством. Но объясняется ли это большей консервативностью женского начала, как предполагают некоторые теории полового диморфизма, или же тем, что у них нет такого резкого разрыва в нормативных предписаниях на разных этапах социализации, как у мужчин (от мальчика ожидают послушания, а от мужчины — самостоятельности и решительности), или тем и другим вместе — вопрос открытый.
Варьирует не только степень постоянства / изменчивости от детства к юности и от юности к взрослости, но и самая форма протекания переходного возраста.
Еще Э. Шпрангер в своей «Психологии юношеского возраста» (1924) писал, что существуют три типа юности. Первый характеризуется резкими, бурными изменениями, наличием внешних и внутренних конфликтов, что и отражается в известной метафоре «юность — второе рождение». Второй тип — когда усвоение норм и ценностей взрослого общества происходит плавно, постепенно, без заметных изменений в личности самого подростка. Третий тип, подобно первому, предполагает довольно быструю психологическую перестройку однако это юноша, обладающий сильным характером, который сравнительно легко справляется с возрастными трудностями и сознательно формирует собственное будущее.
По мнению К. Конрада (1941), протекание и возрастные особенности юности зависят от органических, конституциональных свойств. Юность шизоидного индивида протекает драматично и болезненно, поскольку возрастные трудности усугубляются индивидуально-типологическими свойствами. Напротив, циклоидная личность переживает юношеские тревоги в ослабленной, смягченной форме, поскольку этот тип характера не склонен к интроспекции, мучительным раздумьям о себе и т. п.
Особенности протекания юношеского возраста, включая наличие или отсутствие эпохи «бури и натиска», зависят от очень многих социокультурных и исторических факторов. Но не менее важны индивидуально-типологические различия. Обследованные супругами Оффер (1975) юноши, принадлежащие к одной и той же социально-экономической среде, разделились на те же основные типы, что у Шпрангера:
1) «постепенный рост» (23 процента от общего количества), без скачков и кризисов;
2) «бурный рост» (35 процентов), сопровождающийся быстрой, но безболезненной перестройкой внутреннего мира и отношений с окружающими;
3) «мятежный рост» (21 процент), с тяжелыми внутренними и внешними конфликтами, психическими травмами и т. д. (21 процент испытуемых не удалось классифицировать, их свойства недостаточно определенны).
Чем шире круг рассматриваемых свойств деятельности и отношений, тем меньше человеческая жизнь походит на инвариантный циклический процесс. Даже если каждый отдельный ее аспект или компонент представляет собой некоторый цикл («биологический жизненный цикл», «семейный цикл», «цикл профессиональной карьеры»), то жизненный путь — не простая сумма вариаций на заданную тему, а открытая система, история, где многое делается заново, методом проб и ошибок.
Понятие жизненного пути как раз и подразумевает единство многих автономных линий развития, которые сходятся, расходятся или пересекаются, но не могут быть поняты отдельно друг от друга и от конкретных социально-исторических условий. Речь идет не просто о саморазвертывании каких-то заложенных в индивиде задатков или о его приспособлении к наличным социальным условиям, а о развитии индивида в изменяющемся мире.
Подростковый и юношеский возраст всегда трактуется как переходный, критический. Но что значит «критический период»?
В биологии и психофизиологии критическими, или сензитивными, периодами называют такие фазы развития, когда организм отличается повышенной сензитивностью (чувствительностью) к каким-то вполне определенным внешним и/или внутренним факторам, воздействие которых именно в данной (и никакой другой) точке развития имеет особенно важные, необратимые последствия. В социологии и других общественных науках этому отчасти соответствует понятие социальных переходов, поворотных пунктов развития, радикально изменяющих положение, статус или структуру деятельности индивида (например, начало трудовой деятельности или вступление в брак); они нередко оформляются специальными ритуалами, «обрядами перехода».
Поскольку сензитивные периоды и социальные переходы часто сопровождаются психологической напряженностью и перестройкой, в психологии развития существует специальное понятие возрастных кризисов, с которыми ассоциируется состояние более или менее выраженной конфликтности. Дабы подчеркнуть, что эти состояния, какими бы сложными и болезненными они ни были, являются естественными, статистически нормальными и преходящими, их называют нормативными жизненными кризисами, в отличие от «ненормативных» жизненных кризисов и событий, вытекающих не из нормальной логики развития, а из каких-то особых, случайных обстоятельств (например, смерть родителей).
Нормативные жизненные кризисы и стоящие за ними биологические или социальные изменения — повторяющиеся, закономерные процессы. Зная соответствующие биологические и социальные законы, можно достаточно точно предсказать, в каком возрасте «средний» индивид данного общества будет переживать тот или иной жизненный кризис и каковы типичные варианты его разрешения. Но как ответит на этот «вызов» конкретный человек, наука сказать не может.
Жизненный путь личности, как и история человечества, с одной стороны — естественно-исторический, закономерный процесс, а с другой — уникальная драма, каждая сцена которой — результат сцепления множества индивидуально-неповторимых характеров и жизненных событий. Повторяющиеся структурные свойства жизненных событий могут быть зафиксированы объективно. Но личная значимость, мера судьбоносности любого события зависит от множества конкретных причин.
Оценивая влияние тех или иных жизненных событий на личность, обыденное сознание склонно обращать внимание прежде всего на яркость, драматизм события, его хронологическую близость к моменту предполагаемого изменения личности, крупномасштабность (само слово «событие» подразумевает нечто значительное, не совсем обыденное) и относительное единство, цельность, благодаря которым оно выглядит простым и однократным. Но глубокие личностные изменения далеко не всегда вызываются наиболее яркими, драматическими и недавними событиями.
Многие психологические сдвиги — скорее результат накопления множества мелких событий и впечатлений в течение определенного периода времени, чем одного большого события, причем нужно учитывать потенциальный эффект кумулятивного взаимодействия разных типов жизненных событий. Например, для понимания сдвигов в образе «Я» подростка важны не только изменения в его телесном облике и психогормональные процессы, но и такое, казалось бы, внешнее, случайное событие, как переход в новую школу, вызывающий необходимость адаптации к новому коллективу, потребность увидеть себя глазами новых товарищей и т. д.
Наши жизненные обстоятельства, поступки, переживания и их осознание сплошь и рядом рассредоточены во времени. Кроме явного, известного окружающим поведения каждый человек имеет тайный внутренний мир, где совершаются незримые, но очень важные скрытые события, скрытые не только от окружающих, но подчас и от самого себя. Говоря словами Евгения Евтушенко,
У каждого есть тайный личный мир.
Есть в мире этом самый лучший миг.
Есть в мире этом самый страшный час.
Но это все неведомо для нас.
И если умирает человек,
С ним умирает первый его снег,
И первый поцелуй, и первый бой...
Все это забирает он с собой.
Скрываемое часто ассоциируется с чем-то позорным, преступным, социально неприемлемым. Но тайной окружено также все священное, глубинное, интимное; недаром самые важные обряды назывались в древности «таинствами», «мистериями» и к ним не допускали посторонних. Скрытые жизненные события происходят во внутреннем пространстве личности, в ее интимных переживаниях, в мире личностных смыслов, открывающихся только сочувственному пониманию.
Множественность теорий юности и схем возрастной периодизации отражает объективный факт многомерности и многовариантности человеческого развития, включающего в себя и онтогенез, и социализацию, и творческий жизненный поиск. До некоторой степени их можно как-то «усреднить», сказав, что переход от детства к зрелости охватывает в целом возраст от 11 —12 до 23—25 лет и делится на три этапа.
Подростковый, отроческий возраст (от 11 —12 до 14—15 лет) является переходным прежде всего в биологическом смысле, поскольку это возраст полового созревания, параллельно которому достигают в основном зрелости и другие биологические системы организма. В социальном плане подростковая фаза — продолжение первичной социализации. Все подростки этого возраста — школьники, находящиеся на иждивении родителей или государства. Социальный статус подростка мало чем отличается от детского. Психологически этот возраст крайне противоречив. Для него характерны максимальные диспропорции в уровне и темпах развития. Подростковое чувство взрослости — главным образом новый уровень притязаний, предвосхищающий положение, которого подросток фактически еще не достиг. Отсюда — типичные возрастные конфликты и их преломление в самосознании подростка. В целом это период завершения детства и начала «вырастания» из него.
Ранняя юность (от 14—15 до 18 лет) — в буквальном смысле слова «третий мир», существующий между детством и взрослостью. Биологически это период завершения физического созревания. Большинство девушек и значительная часть юношей вступают в него уже постпубертатными, на его долю выпадает задача многочисленных «доделок» и устранения диспропорций, обусловленных неравномерностью созревания. К концу этого периода основные процессы биологического созревания в большинстве случаев завершены, так что дальнейшее физическое развитие можно рассматривать уже как принадлежащее к циклу взрослости.
Социальный статус юношества неоднороден. Юность — завершающий этап первичной социализации. Подавляющее большинство юношей и девушек еще учащиеся, их участие в производительном труде зачастую рассматривается не только и не столько с точки зрения его экономической эффективности, сколько в воспитательном плане. Работающая молодежь 16—18 лет (некоторые правовые акты именуют их «подростками») имеет особый юридический статус и пользуется целым рядом льгот (сокращенный рабочий день, оплачиваемый как полный, запрещение сверхурочных и ночных работ и работы в выходные дни, отпуск продолжительностью в один календарный месяц и т. п.). Вместе с тем деятельность и ролевая структура личности на этом этапе уже приобретают ряд новых, взрослых качеств. Главная социальная задача этого возраста — выбор профессии. Общее образование дополняется специальным, профессиональным. Выбор профессии и типа учебного заведения неизбежно дифференцирует жизненные пути юношей и девушек, со всеми вытекающими отсюда социально-психологическими последствиями. Расширяется диапазон общественно-политических ролей и связанных с ними интересов и ответственности: в 14 лет юноши и девушки вступают в комсомол, в 16 — получают паспорт, в 18 — активное избирательное право. Важной задачей этого возраста становится также подготовка к созданию семьи.
Промежуточность общественного положения и статуса юношества определяет и некоторые особенности его психики. Юношей еще остро волнуют проблемы, унаследованные от подросткового этапа,— собственная возрастная специфика, право на автономию от старших и т. п. Но социальное и личностное самоопределение предполагает не столько автономию от взрослых, сколько четкую ориентировку и определение своего места во взрослом мире. Наряду с дифференциацией умственных способностей и интересов, без которой затруднителен выбор профессии, это требует развития интегративных механизмов самосознания, выработки мировоззрения и жизненной позиции.
Юношеское самоопределение — исключительно важный этап формирования личности. Но пока это «предвосхищающее» самоопределение не проверено практикой, его нельзя считать прочным и окончательным. Отсюда — третий период, от 18 до 23—25 лет, который можно условно назвать поздней юностью или началом взрослости.
В отличие от подростка, который в основном принадлежит еще к миру детства (что бы он сам об этом ни думал), и юноши, занимающего промежуточное положение между ребенком и взрослым, 18—23-летний человек является взрослым и в биологическом, и в социальном отношении. Общество видит в нем уже не столько объект социализации, сколько ответственного субъекта общественно-производственной деятельности, оценивая ее результаты по «взрослым» стандартам. Ведущей сферой деятельности становится теперь труд с вытекающей отсюда дифференциацией профессиональных ролей. Об этой возрастной группе уже нельзя говорить «вообще»: ее социально-психологические свойства зависят не столько от возраста, сколько от социально-профессионального положения. Образование, которое продолжается и на этом этапе развития, является уже не общим, а специальным, профессиональным, причем сама учеба в вузе может рассматриваться как вид трудовой деятельности. Молодые люди приобретают большую или меньшую степень материальной независимости от родителей, обзаводятся собственными семьями. В 1981 г. до 20 лет вступили в брак 5,8 процента мужчин и 31,6 процента женщин, от 20 до 24 лет — соответственно 6,9 и 51,2 процента.
Но как многие юноши в каких-то отношениях еще остаются подростками, так многие молодые люди сталкиваются с «юношескими» проблемами и в студенческие годы и много позже. Без учета этого обстоятельства нельзя понять ни молодых рабочих, ни студенчества. Кроме того, проблемы 18—23-летних ретроспективно бросают дополнительный свет на юношескую психологию.
Прагматически настроенному читателю эта глава, вероятно, давно наскучила: когда же автор перестанет, наконец, рассуждать о методологии и расскажет, что такое современный старшеклассник и как с ним обращаться (чуть не написал — бороться)?! Но при всей ее академичности эта глава, как и предыдущая, выполняет вполне определенную социально-педагогическую и, если угодно, психотерапевтическую функцию. Она показывает, что не только для учителя, но и для самой науки не существует среднестатистического подростка. Возрастные особенности всего лишь научная абстракция, за которой скрывается множество социальных историко-культурных, биологических и индивидуально-личностных вариантов и вариаций.
Главная беда старой, «натуралистической» психологии заключалась в том, что она слишком много знала: и когда начинается юность, и как она протекает, и каковы ее «новообразования», и чем она кончается. Сегодняшней психологии гораздо ближе парадоксальный и сомневающийся учитель-гуманист Януш Корчак:
«Я не знаю и не могу знать, как неизвестные мне родители могут в неизвестных мне условиях воспитывать неизвестного мне ребенка, подчеркиваю — «могут», а не «хотят», а не «обязаны».
В «не знаю» для науки — первозданный хаос, рождение новых мыслей, все более близких истине. В «не знаю» для ума, не искушенного в научном мышлении,— мучительная пустота» (Корчак Я. Как любить детей.— Минск: Народна асвета, 1980.— С. 6).