Типология — область лингвистики, соприкасающаяся, с одной стороны, с общей теорией языка, с другой стороны, — с исследованием конкретных языков. Она изучает, что возможно и что невозможно в языках. То есть исходит из принципа, согласно которому существуют общие свойства всех языков мира. Этот принцип, выдвигавшийся авторами «Грамматики Пор-Рояля», В. фон Гумбольдтом и многими другими учеными, подвергался сомнению в некоторых направлениях структурной лингвистики, особенно в дескриптивизме в США. Там считали, что в каждом новом языке лингвист может найти что угодно и нет никаких универсалий языка, универсален лишь научный метод. Однако вся история лингвистики показывает, что пределы языкового разнообразия ограничены, хотя они, разумеется, значительнее, чем это казалось два или три века назад. Едина человеческая природа, едины физиологические возможности человека (строение голосового аппарата и пр.), а, главное, язык нужен каждому человеку для одних и тех целей; этот вопрос здесь еще будет рассматриваться. Как пишет современный российский лингвист Яков Георгиевич Тестелец,
«за последние десятилетия было получено много результатов первостепенного значения, в первую очередь эмпирических обобщений, ограничивающих допустимое разнообразие языков. Гипотеза о том, что языки могут по своему строю отличаться друг от друга неограниченным образом по неограниченному множеству параметров, ныне повсеместно оставлена».
Традиционная, так называемая таксономическая типология стремилась классифицировать языки по различным параметрам. В ней производится отбор параметров, устанавливаются типы возможных реализаций каждого такого параметра в разных языках. В идеале такая лингвистическая типология, по мнению ряда лингвистов, должна строиться в виде некоторых универсальных исчислений. На основе предварительного изучения многих языков предлагается единая система признаков, в рамках которой каждый язык получает ту или иную характеристику (в том числе, может быть, и нулевую).
В реальности единственное такое универсальное исчисление было построено еще более полувека назад для фонологии. Это система так называемых дифференциальных признаков. Ее авторами были известные лингвисты Роман Якобсон и Морис Халле (оба — уроженцы России, работавшие к моменту создания теории в США) вместе со шведским акустиком Гуннаром Фантом. Данная система основывалась на теории оппозиций, о которой уже говорилось, разработанной Трубецким при активном участии Якобсона. Дифференциальные признаки — акустические свойства звуков, которые могут противопоставлять их друг другу. Например, д и т противопоставляются по признаку звонкости-глухости. Фонема в данной концепции понимается как «пучок дифференциальных признаков», то есть множество звуков с единым набором таких признаков (все прочие звуковые характеристики признаются несущественными). Например, фонема д в русском языке характеризуется как негласная, согласная, звонкая, компактная, высокая, нерезкая. Все эти признаки с помощью акустика Г. Фанта получили акустическую интерпретацию. Данная фонема также характеризуется признаком ненапряженности, но он для русского языка несуществен (все напряженные фонемы одновременно глухие), хотя в каких-то других языках он может быть дифференциальным.
В данной классификации выделяется около двух десятков дифференциальных признаков, на основе которых принципиально можно описать фонологическую систему любого языка. На каждую такую систему накладывается единая сетка дифференциальных признаков, при этом в том или ином языке какая-то часть признаков может оказаться несущественной. В худшем случае может оказаться, что в каком-то новом языке отыщется ранее не введенный признак, необходимый для описания системы, но опыт применения ее для большого числа языков привел лишь к небольшому ее усложнению. В итоге получилась универсальная система описания (универсальное исчисление), независимая от особенностей конкретного языка; если такие особенности есть, они могут повлиять на набор используемых в языке дифференциальных признаков, но не меняют саму систему.
Якобсон придавал очень большое значение теории дифференциальных признаков, полагая, что она вскрывает сущность фонем и их систем. С этим согласились далеко не все фонологи. Однако как полезный инструмент для единообразного описания фонологических систем и для их сравнения в фонологической типологии такой подход очень удобен.
Неоднократно предпринимались попытки построить подобное универсальное исчисление для других уровней языка или хотя бы для отдельных их фрагментов. Однако оказалось, что сделать это во много раз сложнее ввиду значительно большей сложности самих систем. Если набор фонем в любом языке очень невелик (в пределах нескольких десятков), то уже набор грамматических элементов — окончаний, служебных слов и т. д. — значительно больше и не поддается пока даже приблизительному подсчету. Однако в последнее время ученые приблизились к разработке универсальных параметров для морфологии.
Значительно больше сделано для типологического изучения отдельных существенных фрагментов грамматики языков. Один из примеров — упоминавшаяся выше классификация языков на флективные, агглютинативные и изолирующие, которая по-прежнему сохраняет силу. Другой пример — изучение глагольных категорий, более четырех десятилетий развиваемое Ленинградской (ныне Петербургской) типологической школой, основанной крупнейшим отечественным типологом, японистом и кореистом Александром Алексеевичем Холодовичем (1906–1977).
Холодович опирался на идеи, выдвинутые еще в 1940-е гг. Щербой. Эти идеи так формулировали ученики Щербы Лев Рафаилович Зиндер (1910–1995) и Юрий Сергеевич Маслов (1914–1990): «Вся грамматика мыслится… не как учение о формах, а как сложная система соответствия между смыслами, составляющими содержание речи, и внешними формами выражения этих смыслов, их (смыслов) формальными показателями». Эти соответствия Холодович предложил изучать на материале грамматических категорий глагола, связанных с синтаксисом предложения. За прошедшие десятилетия были подготовлены коллективные труды, посвященные типологии каузативных (побудительных), пассивных, императивных (повелительных), условных, уступительных и др. конструкций на материале достаточно большого числа языков. Во всех случаях для изучения отбираются значения, достаточно часто получающие в языках мира грамматическое выражение в глаголе, но привлекается и материал языков, где нет специализированных глагольных форм, однако соответствующие значения как-либо передаются в синтаксисе и / или лексике. Тем самым реализуется принцип движения от значения к форме и отражается деятельность говорящего. Пока этот принцип не реализован на материале языка в целом, это дело неблизкого будущего. Однако отдельные фрагменты изучаются таким способом уже сейчас. Такой подход дает возможность учитывать семантическую мотивированность многих синтаксических и морфологических характеристик языка, неслучайность тех или иных формальных средств выражения тех или иных значений, распространенность в языках мира одних грамматических способов и нераспространенность других.
В виде примера рассмотрим вышедшую в 2004 г. под руководством ученика Холодовича, Виктора Самуиловича Храковского, книгу «Типология уступительных конструкций». Такие конструкции имеются в очень многих (хотя, возможно, не во всех) языках. Во вводной статье Храковского дается некоторое общее определение уступительной конструкции, представляющей собой частный случай синтаксической конструкции, состоящей из двух частей: синтаксически независимой и синтаксически зависимой. Каждая из частей отражает некоторую ситуацию, а в конструкции в целом отражена некоторая связь между ситуациями. Уступительные конструкции, как пишет Храковский, «отображают ненормальное (неестественное) сосуществование или следование ситуаций». Эти конструкции делятся на два класса: причинно-уступительные, или просто уступительные (русские конструкции с хотя) , и условно-уступительные (русские конструкции с даже если ), часто имеющие различия в выражении в тех или иных языках. Выделяются также некоторые более частные случаи. Наряду с классификацией значений производится формально-синтаксическая классификация уступительных конструкций: знакомые нам по школьному учебнику сложноподчиненные предложения, осложненные предложения, сложносочиненные предложения, простые предложения (где зависимая часть представляет собой уступительное обстоятельство), сверхфразовые единства (последовательности формально самостоятельных предложений). Далее выделяются способы связи в тех или иных конструкциях: в сложноподчиненных предложениях это союзная связь (обычная для русского языка), связь с помощью других служебных слов, бессоюзная связь. В осложненных предложениях зависимая часть обозначается особыми глагольными формами — деепричастиями и причастиями, которые могут быть специализированными с уступительным значением, но могут иметь общее значение; особо рассматриваются разные возможности употребления времен в каждой из частей конструкции. Выделены также лексические единицы с уступительным значением, сопутствующие тем или иным синтаксическим способам. В итоге предлагается два исчисления теоретически возможных уступительных и условно-уступительных конструкций; первых насчитывается 27, а вторых — 54. В реальности, однако, встречается менее половины из них.
Далее в книге даются 20 очерков уступительных конструкций в языках разных семей и типов, в основном языков Европы и Азии (реально количество привлекаемых языков больше, например один из очерков посвящен сразу многим тюркским языкам). Выделяются языки с преобладанием в данном значении сложноподчиненных предложений (славянские, романские, германские, финно-угорские, китайский, индонезийский и др.) и языки с преобладанием осложненных предложений (тюркские, дагестанские, японский и др.), лишь в последних языках бывают специальные уступительные формы глагола. В особый класс выделен древнегреческий язык, где уступительные конструкции обычно представляют собой осложненные предложения, а условно-уступительные конструкции — сложноподчиненные предложения.
Современные типологические исследования во многом отличаются от трудов братьев Шлегелей и Гумбольдта или даже Сепира, однако в некоторых отношениях наблюдается и возврат к подходам основателей типологии начала XIX в. Эти ученые понимали типологию как объяснительную науку, позволяющую понять закономерности развития человеческого мышления. Они понимали свою дисциплину очень широко и ставили перед собой важнейшие проблемы, однако их априорная идея стадий в языке не подтвердилась. В течение большей части ХХ в. типология была, наоборот, чисто описательной наукой, ограничиваясь констатацией того, что бывает (или чего не бывает) в языках. Сейчас вновь ставится задача объяснительной типологии. Как писал Кибрик, «на смену безраздельного господства… КАК — типологии приходит объяснительная ПОЧЕМУ — типология, призванная ответить не только на вопросы о существовании, но и о причинах существования / несуществования тех или иных явлений». Такой поворот наметился и у нас, и в США и Европе с 1970–1980-х гг. При этом объяснения могут быть и чисто структурными, и выходящими за пределы внутренней лингвистики в смысле Соссюра.
Например, в агглютинативных языках в одном слове возможно большое количество суффиксов, порядок которых является очень строгим. Эти правила порядка некоторые современные типологи объясняют тем, что расположение суффиксов относительно корня повторяет степень семантической связанности между ними. Например, значение числа более тесно семантически связано со значением слова, чем значение падежа, поэтому показатель числа во многих языках с преобладающей суффиксацией стоит перед показателем падежа, то есть ближе к корню, обратный же порядок не встречается. Такое объяснение не чисто формально, оно связано с семантикой, но обходится рассмотрением устройства языка, не прибегая к учету его функционирования. Однако могут встречаться (и встречаются в современной лингвистике всё чаще) объяснения, учитывающие обстоятельства использования или приобретения языка человеком, о них речь пойдет ниже.
Многое в устройстве языка и сейчас еще не познано. Однако всё более ясно становится, что в языке всё взаимосвязано. Этот тезис декларативно высказывается уже давно, но он обычно на практике сводился к рассмотрению либо ограниченных фрагментов системы, либо такого сравнительно простого языкового уровня, как фонологический. Между тем связанными неслучайной связью могут быть явления самых разных уровней языка. Впервые на это обратил внимание еще в 1960-е гг. американский лингвист Джозеф Гринберг (1915–2001). Он показал, что тот или иной преобладающий порядок слов может быть не случайно связан с другими свойствами того же языка. Например, в языках, где главное сказуемое находится строго в конце предложения (тюркские, дравидийские, японский и др.), развита суффиксация и мало развита или вообще отсутствует префиксация, бывают послелоги, а не предлоги и т. д. Современная наука уже выделила много подобных соотношений. Очевидное соотношение между фонологией и грамматикой видно в двух географических зонах мира: в Восточной и Юго-Восточной Азии (китайский, вьетнамский и другие языки) и в Западной Африке. Здесь в фонологии наблюдаются очень строгая структура слога (вспомним, что именно слог был первичной единицей в китайской традиции) и наличие тонов, а в грамматике — изолирующий строй. Оказывается, что все эти характеристики очень жестко связаны между собой и ни одна из них не встречается в языках мира порознь. Причины этого, однако, пока до конца не ясны, о них продолжаются споры.
Итак, и в области типологии структурный подход не исчерпал своих возможностей. Однако чисто структурное исследование, ограничивающееся вопросом: «Как устроен язык?», слишком многое не объясняет, что становится особенно ясным в последние десятилетия. Оно наиболее автономно в области фонологии, если ее понимать как науку о фонемах, но уже такое фонетическое явление, как интонация, тесно связано с функционированием языка..