Как правило, культурные вариации представлений о личности рассматриваются в оппозиции «Запад-Восток», а сами культуры при этом рассматриваются как индивидуалистические и коллективистические. Для «западной» модели личности, в основе которой лежит канон человека Нового времени, характерно утверждение, что «личность формируется, проявляется и познает себя прежде всего через свои деяния, в ходе которых она преобразует материальный мир и самое себя... Восточная..., напротив, не придает значения предметной деятельности, утверждая, что творческая активность...развертывается лишь во внутреннем духовном пространстве и познается не аналитически, а в акте мгновенного озарения («сатори»), который есть одновременно пробуждение от сна, самореализация и погружение в себя». Для Запада личность — это прежде всего целостность; любая дезинтеграция (на уровне рассогласования когнитивных структур или же противоречивости поведения) оценивается как не норма; самосознание есть, по сути, знание о том, что существует некий субъект этой целостности, а сама «личность» представляет собой конкретную, «видимую» форму данной интеграции. Для восточных культур, напротив, характерно представление о личности как о множественности, о совокупности нескольких автономных «кругов обязанностей», отражающих социальные идентичности субъекта. Так, например, в одном из современных сравнительных исследований особенностей социальной самокатегоризации индусов и американцев показано, что первые говорят о себе преимущественно в терминах социально-нормированного поведения, а вторые — в терминах личностных черт: сравните «в день праздника я всегда посылаю цветы N» и «я достаточно внимательный человек, который любит доставлять удовольствие близким».
Интегративная функция личности выводится в «западной» модели человека из ее априорной дифференцированности — как суммы личностных черт, иерархии потребностей и мотивов и т.п.
В посвященной данному вопросу литературе можно найти множество конкретных описаний тех или иных «восточных» личностей и их связи с преобладающим направлением религиозно-философской мысли: например, отражения конфуцианства и даосизма в «японской» и «китайской» личностях [см. Кон B. С, 1984, 1988; Стефаненко Т. Г., 1999].
Культурная вариативность представлений о личности, отражаемая в самоописаниях представителей разных народов, заставила исследователей обратиться к выделению различных «измерений» культур, на это влияющих. Подобных оснований для классификации на сегодняшний день насчитывается достаточное количество:
- вслед за Р. Бенедикт исследователи обращаются к ведущему механизму социального контроля ( культуры «стыда» и культуры «вины»);
- к степени поддержания социальной дифференциации (дистантность между обладателями высокого и низкого социального статуса;
- к уровню дифференцированности полоролевых моделей маскулинность/фемининность культуры и т.д.
Однако практически во всех классификациях присутствует деление на индивидуалистические и коллективистические культуры, что позволило Г. Триандису, известному современному исследователю межкультурной вариативности личности, говорить об индивидуализме/коллективизме как о культурных синдромах.
Суммируя данные многих исследований, У. и К. Стефаны выделяют в качестве таких «измерений» культуры еще и степень избегания неопределенности, степень толерантности к отклонениям от принятых норм, оценку природы человека как «хорошей» или «дурной» и т.п. — всего 11 позиций, в основе которых лежат психологические дихотомии.
Для индивидуалистической культуры характерны представление о человеке как автономном субъекте, поощрение предпочтения личных целей, наличие определенных ценностей — самодостаточности, свободы в поступках, независимости в суждениях, власти над окружающими. Для коллективистической культуры, напротив, характерны утверждение примата группы над индивидом, поощрение предпочтения групповых целей, в качестве ведущих ценностей выступают чувство долга, поддержание традиций, гармоничные взаимоотношения.