Несмотря на разнообразие толкований понятия «экзистенциализм», среди них можно выделить некоторые общие черты, присущие концепциям всех без исключения представителей данного направления.
Во-первых, это идея о том, что существование (existence) предшествует сущности (essence). Существование означает явление и становление, сущность же подразумевает статическую материю, неспособную самостоятельно изменяться. Существование предполагает процесс, сущность относится к конечному продукту. Существование связано с ростом и переменами, сущность знаменует собой статичность и исчерпанность. Западная цивилизация, подкрепленная авторитетом науки, традиционно ценила сущность выше существования. Она старалась объяснить окружающий мир, включая человека, с позиций его неизменяемой сущности. Экзистенциалисты же, напротив, утверждают, что сущность людей состоит в их способности постоянно переопределять себя через выбор, который они делают.
Во-вторых, экзистенциализм не признает разрыва между субъектом и объектом. Кьеркегор скептически относился к рассмотрению личности исключительно как мыслящего субъекта. Цитируя Кьеркегора, Мэй писал: «Только такая истина реально существует для человека, которую он сам производит своими действиями». Иными словами, бесполезно искать истину, сидя за письменным столом, ее можно познать, лишь честно принимая в себя все многообразие подлинной жизни.
В-третьих, люди ищут смысл своей жизни. Они задают себе (хотя и не всегда сознательно) важнейшие вопросы, касающиеся бытия. Кто я? Стоит ли жизнь того, чтобы жить? Имеет ли она смысл? Как я могу осуществить свое человеческое призвание? Склонность если не к систематическим размышлениям на эту тему, то, по крайней мере, к переживанию подобных проблем входит в число универсальных свойств человеческой натуры.
В-четвертых, экзистенциалисты придерживаются той точки зрения, что каждый из нас в первую очередь сам отвечает за то, что он есть и чем он становится. Мы не можем обвинять родителей, учителей, начальство, Бога или обстоятельства. Как говорил Сартр, «человек есть не что иное, как то, что он сам из себя делает». Хотя мы способны общаться с себе подобными, объединяться друг с другом и строить продуктивные и здоровые взаимоотношения, в конечном счете, каждый из нас в глубине остается одинок. Мы не можем Свободно выбрать свою судьбу, у нас есть шанс лишь для того, чтобы свести воедино абстрактное «могу» с конкретным «хочу». В то же время даже отказ от ответственности и попытка избежать выбора в конечном итоге — тоже наш собственный выбор.
От ответственности за свое «Я» нам не уйти, как не уйти от самого себя.
В-пятых, экзистенциалисты вообще отвергают принцип объяснения явлений, лежащий в основе всякого теоретического знания. По их мнению, все теории дегуманизи-руют людей, изображают их механическими объектами, расчленяют единство личности. Экзистенциалисты считают, что непосредственное переживание всегда имеет преимущество перед любыми искусственными объяснениями. Когда переживания переплавляются в некие надбытийные теоретические модели, они отделяются от того, кто их первоначально испытал, и, следовательно, теряют свою подлинность (Фрейджер Р., Фейдимен Д., 2001).
Два основных понятия, составляющих идейную основу экзистенциализма, — «бытие-в-мире» и «небытие».
Бытие-в-мире. Для объяснения природы человека экзистенциалисты придерживаются так называемого феноменологического подхода, ибо мы живем в мире, который лучше всего может быть понят с нашей собственной точки зрения. Когда ученые-догматики рассматривают людей с «внешней» позиции, при помощи системы отвлеченных построений, они в принудительном порядке подгоняют живое, изменяющееся начало и его экзистенциальный мир под удобные и по возможности однозначные теоретические рамки. Основное понятие — единство личности и окружающей среды — выражается немецким термином Dasein, означающим «существовать там» («существовать в мире»), который получил распространение с началом широкой известности своего автора Мартина Хайдеггера и обычно переводится как «бытие-в-мире».
Многие люди страдают от тревоги и отчаяния, вызванных самоотчуждением и безразличием к своему внутреннему миру. Они не имеют ясного представления о себе и чувствуют себя отделенными от мира, кажущегося им далеким и чужим, категория Dasein как осознание своего бытия в мире остается для них недоступной. Стремясь к власти над природой, человек теряет с ней связь: изначальное единство оборачивается конфликтом, состоянием бесконечной войны с самим собой.
Когда человек слепо полагается на продукты индустриальной революции, он забывает о земле и небе, то есть о единственном реальном контексте своего бытия. Потеря ориентации в жизненном пространстве и автоматизм существования ведут к постепенному отчуждению от собственного тела. Человек становится объектом научного анализа. Узнавая о себе все новые подробности, он теряет способность управлять столь сложным механизмом, как собственный организм, и начинает полагаться на помощь извне, будь то технология, медицина или психиатрия. Тело оказывается во власти тех, кто располагает информацией о его структуре и функциях, тогда как сам обладатель тела лишается права распоряжаться своей жизнью. Происходит вручение себя во власть чужого сознания, что ведет сначала к духовной, а затем и к физической смерти. Вспомним, что Ролло Мэй начал выздоравливать от туберкулеза только после того, как понял, что больной — это именно-он и никто другой и что единственный способ выжить заключается в том, чтобы вернуться к себе, прервав летаргическую безмятежность самоотчуждения.
От чувства изолированности, отчужденности страдают не только патологически беспокойные личности, но практически все люди современного общества западного типа. Отчуждение — это болезнь нашего времени, имеющая по крайней мере три ярко выраженных признака:
- отделенность от природы;
- недостаток значимых межличностных отношений;
- отчуждение от своего подлинного «Я».
Небытие. Бытие-в-мире вызывает понимание себя как живущего, явившегося в мир существа. С другой стороны, такое понимание приводит к страху небытия или несуществования. Мэй говорил о смерти: это «единственный не относительный, но абсолютный факт нашей жизни, и мое сознание этого факта придает моему существованию и всему, что я делаю ежечасно, качество абсолютности». Смерть — не только дорога, по которой небытие входит в нашу жизнь, она еще и самая очевидная вещь. Жизнь становится более важной, более значительной перед лицом возможной смерти.
Если же мы не готовы смело встретиться лицом к лицу со смертью, спокойно размышляя о небытии, оно напоминает о себе множеством других способов.
Ролло Мэй говорил:
«Мы боимся небытия и оттого комкаем наше бытие».
Страх смерти часто вынуждает нас жить так, что мы постоянно защищаемся от него, тем самым получая от жизни меньше, чем могли бы получить, спокойно признавая закономерность нашего несуществования. Мы избегаем активного выбора, потому что он основывается на размышлении о том, кто мы есть и чего мы хотим. Мы пытаемся уйти от страха небытия — злоупотреблением алкоголем и наркотиками, беспорядочными сексуальными связями и вынужденным поведением прочих типов, слепым следованием ожиданиям нашего окружения, замутняя свое самосознание и отрицая свою индивидуальность, но такой выбор оставляет нас с чувством отчаяния и пустоты, в атмосфере общей враждебности, которая пропитывает наши отношения с людьми. Мы избегаем угрозы небытия ценой сужения рамок нашего существования в мире. Более здоровая альтернатива — стойко встречать неизбежность смерти и осознавать, что небытие — это неотделимая часть бытия (Фрейджер Р., Фейдимен Д., 2001).